— Юлечка, милая, ну посмотри, как это чудесно! — Ольга Петровна, как фокусник, вытащила из пакета платье, от которого даже Барби бы закатила глаза. Розовое, с оборками, блёстками и какими-то пластиковыми сердечками, которые звенели, если дёрнуть юбку.
— Это… Алиса такое точно не наденет, — спокойно, почти устало сказала Юля, но взгляд у неё был такой, что даже собака под столом вжалась в ковер.
— Почему не наденет? — искренне удивилась свекровь. — Все девочки мечтают быть принцессами.
— Не все. Алиса мечтает быть пиратом. С треуголкой, саблей и попугаем.
Ольга Петровна закатила глаза так, что в другой комнате, кажется, отвалился маятник от настенных часов.
Алиса сидела на диване, натягивая на себя чёрную футболку с черепом, и делала вид, что не слышит взрослых. Вид у неё был суровый, как у бунтовщика в детсаду, который решил, что в тихий час надо устраивать восстание.
— Алексей, скажи своей жене, — позвала Ольга Петровна сына, стоявшего с чашкой кофе у окна. — Что это за дикость такая — девочка в чёрном, на дне рождения?
Алексей, моргнув, сделал вид, что внезапно потерял слух, вкус и ориентацию в пространстве. Он отпил кофе, как человек, который уже жалеет, что родился.
— Юль, может, ну… как-то компромисс? — буркнул он.
— Компромисс — это когда Алиса в пиратском костюме, но с розовой повязкой на глазу. Всё.
— Это не компромисс, это шантаж, — процедила Ольга Петровна. — Мы, между прочим, праздник готовили, всё куплено. Торт заказан, розовые шарики, клоун будет…
— Кто?! — Юля в голосе имела уже всё: конец терпения, конец уважения, и даже начало юридического иска. — Ты заказала клоуна?
— Ну не я, агентство. Весёлый! С носом, как у огнетушителя.
— Алиса боится клоунов. Она после прошлого года ещё три недели ночами плакала!
— Ну она тогда была маленькая, — фыркнула свекровь. — А сейчас пусть учится не истерить.
Юля медленно подошла к дивану, села рядом с дочкой. Алиса что-то рисовала пальцем по обивке, будто вычерчивала план побега с этого «розового Титаника».
— Алиска, ты хочешь, чтобы пришёл клоун?
— Нет, — твёрдо ответила девочка. — Я хочу пиратскую вечеринку. С картой сокровищ, сундуком и соком в бочках.
— Видишь, — мягко сказала Юля, обернувшись к свекрови. — Она хочет праздник по-своему. Это её день рождения.
— Она ребёнок, — отчеканила Ольга Петровна. — А взрослые знают лучше.
— Да ты сама сейчас, как ребёнок, — Юля улыбнулась, но глаза у неё были как ледорубы. — Обиделась, что сценарий праздника не по твоему.
Ольга Петровна вспыхнула, но сдержалась. Она знала: если сейчас завизжит, Алексей снова скажет своё коронное «да хватит уже», а потом скроется в сарае под предлогом «починить грабли».
— Мы так не договаривались, — спокойно сказала она, но пальцы сжались на ручке кресла. — Я столько всего приготовила. Мне пришлось перенести встречу с подругами, отказаться от дачной выставки…
— Мам, пожалуйста, без жертвенности, — вмешался Алексей, подходя ближе. — Ты не на войне.
— Ага, а где? На линии фронта между мной и твоей женой? — выплюнула Ольга Петровна.
Тут Юля встала. Резко. Настолько резко, что чашка в руках Алексея брякнула.
— Нет. На фронте между здравым смыслом и твоим розовым адом, — отчеканила она.
Алиса тем временем тихо выскользнула из комнаты. У неё был план. А у плана — треуголка и сабля из фольги.
Час спустя все были в саду. Розовые шары мотались по ветру, словно кричали «нас сюда не звали!». Под шатром стоял торт, бело-розовый, как свадебный, только с надписью «Алисе 5».
Алиса прибежала в полный пиратский боевой раскрас: повязка, чёрная рубашка, картонная сабля и даже попугай — плюшевый, но на плече. Она смотрела гордо. Как капитан корабля, который вот-вот возьмёт чужую галеру на абордаж.
— Что это за цирк? — прошипела Ольга Петровна. — Кто ей разрешил?
— Я, — отозвалась Юля. — Она попросила. А это её день. Не твой. Не мой. Не Алексея. Её.
— Ты портишь её вкус, — вздохнула свекровь. — Выростет в чёрте знает кого.
— Лучше быть чёртом, чем принцессой по принуждению, — бросила Юля и пошла разливать сок.
Клоун, кстати, не приехал. По дороге у него сломалась машина, и никто не стал звонить в агентство. Все сделали вид, что так и было задумано.
Ольга Петровна всё-таки вышла в сад, но с таким лицом, будто шла не на праздник, а на налоговую проверку.
Алиса вручила ей бумажную шляпу и сказала:
— Бабушка, ты будешь старшим штурманом.
Та взяла шляпу, глядя на неё, как на головной убор села.
— Это что, должность?
— Да. Самая важная.
И впервые за день Ольга Петровна улыбнулась. Настояще.
Юля увидела это и вздохнула. А потом подбросила в воздух мячик. Началась пиратская игра. Дети смеялись. Алиса носилась, как ураган.
И вдруг, откуда-то из глубины участка раздался голос Николая Ивановича, отца Юли:
— А мы приехали, а тут, оказывается, праздник уже час как начался…
Юля резко обернулась. Родители. Они не знали, что Ольга Петровна специально сдвинула время начала.
Финал главы: Юля подходит к мужу, с каменным лицом.
— Она солгала. Моим родителям. Нарочно.
Алексей смотрит на мать, потом на жену. И говорит:
— Я больше не собираюсь делать вид, что это нормально.
— Значит, ты знал, — Юля стояла, скрестив руки, как преподаватель, поймавший студента на списывании.
— Нет, я… — Алексей отступил на шаг, как будто хотел вжаться в куст можжевельника. — Я думал, ты скажешь маме сама.
— Я говорила. Два раза. Дата — в три. Она сказала: «Отлично, запомнила». И после этого всем своим «друзьям» шлёт приглашения на час раньше. И моим родителям — впритык. Она что, по-твоему, случайно ошиблась?
— Ну, может, с возрастом…
— Хватит! — Юля почти сорвалась. — Это уже не возраст. Это контроль. Манипуляция. Она решила, что я здесь — никто. Даже время праздника — не моё дело.
— Юля, давай не при детях…
— Я при ком угодно могу. Она уже при всех тебя кастрировала, тебе просто удобно не замечать.
Алексей побледнел. Юля стиснула губы. Слишком. Перегнула. Но отступать не хотелось.
Со стороны мангала появился отец Юли — Николай Иванович, с табуреткой в одной руке и бутылкой кваса в другой.
— Ну что, молодёжь, где у вас тут фронт? Я, если что, артподдержка.
— Пап, не сейчас, — выдохнула Юля.
— Ага, вижу. Тут и без меня пыль столбом.
В это время Ольга Петровна несла торт к столу. Слишком аккуратно, как актриса в сцене казни — вся напряжённая, театрально строгая.
— Кому кусочек с розочкой? — спросила она, будто ничего не произошло.
— Мам, — начал Алексей, — зачем ты поменяла время праздника?
— Я не меняла, — не моргнув, ответила свекровь. — Это ты мне, видимо, неправильно сказал.
— Я сам слышал, как Юля тебе говорила, — вступился Николай Иванович. — Дата, время, даже список гостей — всё обсуждалось при мне.
— Вот именно, при тебе, — свекровь посмотрела на него с видом, будто он привёл на участок табун коров. — Но я не привыкла слушать чужие разговоры. У меня, между прочим, своя голова.
— Которая уже давно живёт отдельно от совести, — бросила Юля.
Тишина. Даже дети на минуту замерли.
Ольга Петровна медленно поставила торт. Розочка дрогнула.
— Понятно, — сказала она тихо. — Ты меня здесь не хочешь.
— Я хочу, чтобы ты уважала мои границы. Наши. А не притворялась, что они — твои.
— Юля, ты говоришь так, будто я враг.
— А ты посмотри, как ты себя ведёшь. Ты забыла, что ты бабушка, а не режиссёр чужого спектакля.
— Я просто хотела, чтобы у Алисы был праздник!
— А она хотела быть пиратом, а не куклой в твоём инстаграме!
— Ох, господи… — Ольга Петровна отступила, дрожащими руками вытирая салфеткой уголок рта. — Знаешь, я двадцать лет вела праздники в детском саду. У нас были спектакли, декорации, я шила костюмы! Все дети были счастливы!
— Все, кроме твоего собственного, — тихо сказал Николай Иванович, глядя на Алексея.
Алексей дёрнулся, будто его ударили.
— Папа, ну не надо…
— Нет, надо. Вот вы все тут кружитесь вокруг «праздника», «шаров» и «торта». А в центре — девочка. Ребёнок. Которая не хотела клоуна, не хотела платья, не хотела этого театра.
Он посмотрел на Алису, которая в это время рисовала карту сокровищ на старой салфетке.
— Она счастлива? Сейчас — да. Но не потому что кто-то «устроил». А потому что ей позволили быть собой.
Юля тихо села на лавку. Всё внутри сжалось. Было обидно и страшно одновременно.
— Я просто не хочу, чтобы моя дочка жила по сценарию, в котором я играю второго плана.
Ольга Петровна опустилась на соседнюю скамейку.
Молча. Без театра. Лицо у неё было постаревшее, уставшее, и даже… сломленное.
— Я… просто думала, что так лучше, — сказала она вдруг. — Для неё. Для всех. У меня никогда не было праздников. Никто не спрашивал, чего я хочу. Я хотела, чтобы у неё было детство…
— Оно у неё есть, — тихо сказала Юля. — Только не такое, как у тебя. И не такое, как ты себе придумала.
Алексей молча поставил чайник на плитку. Он чувствовал себя не между двух огней, а между двух ледников, которые сошлись в одном дворе.
— Значит так, — сказал Николай Иванович. — Мы сейчас все садимся, спокойно едим торт, и не устраиваем показательных казней. Потому что ребёнок рядом. Алиса, иди к нам, солнышко!
— Я нашла клад! — закричала девочка, держа в руках старый консервный ключ и банку с шоколадками, которую Юля заранее припрятала в ведре с песком. — Это настоящий сундук!
Все засмеялись. Даже Ольга Петровна. Искренне. Немного слезливо, но — по-настоящему.
А потом к Юле подошёл Алексей. Взял за руку.
— Прости. Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя одна в этом.
— Я не одна. У меня есть пиратская команда, — кивнула она на Алису.
— И старпом с шляпой, — добавил он, глядя на свою мать. Та сидела с бумажной треуголкой, и вид у неё был такой, будто она пережила бурю.
Юля вздохнула. Тишина. Спокойствие. Тортик. Всё бы ничего, если бы не телефонный звонок.
На экране: «Андрей (садик)».
Юля взяла трубку.
— Да, Андрей?
— Юль… Тут такое… Ольга Петровна приходила в сад и попросила копии справок, медкарты и заявления. Говорит, хочет «в случае чего оформить опеку». Ты в курсе?
Торт в руке Юли задрожал. Сахарная роза упала прямо в траву.
Юля смотрела в экран, не слыша, как позади разливают чай, смеются, обсуждают торт. Только тишина в голове и звенящая мысль: опека.
— Андрей, ты уверен?
— Юль, я бы не стал тебе звонить, если бы не был. Я сначала подумал, что ты попросила её, но она говорила… как бы это… уверенно. «На всякий случай, я — ближайший родственник, отец часто в разъездах, мать — эмоционально нестабильна». Прости, я цитирую.
— Я поняла. Спасибо.
Она отключила. Медленно. Чтобы не уронить. Чтобы не заорать.
— Всё хорошо? — Алексей подошёл сзади, осторожно, будто к дикому зверю.
Юля молча показала ему экран.
Он читал и бледнел. Потом выдохнул:
— Я разберусь.
— Нет, Лёш. В этот раз я.
Юля подошла к Ольге Петровне. Та как раз делила торт: «Этому с клубникой, этому без крема, этому…»
— Мы поговорим. Сейчас. Без театра. Без публики.
— Ну что ты, праздник же…
— Сейчас не праздник. Сейчас будет реальность.
Ольга Петровна подняла голову. Лицо стало холодным.
— Ты опять недовольна?
— Я возмущена. Ты была в саду и просила копии документов для оформления опеки.
Молчание.
— И что? — спокойно ответила свекровь. — Это подстраховка. Ты импульсивна. Вечно на грани. Если что-то случится…
— Случится? Что — я исчезну? Сойду с ума? Или ты мне диагноз уже поставила?
— Я просто забочусь о внучке.
— Ты не заботишься. Ты пытаешься контролировать. Алиса — не проект, не компенсация за твою молодость, не чучело для выставки. Она — мой ребёнок. И я — её мать.
— А я — её бабушка!
— С бабушкой у неё будет шоколад и сказки. А не бумаги на опеку!
— Я знаю, как лучше. Я воспитала твоего мужа!
— И тут — провал. Посмотри, как он отмалчивается, когда тебя нужно остановить.
Алексей стоял чуть в стороне, с пустой тарелкой и растерянным видом.
— Юля, пожалуйста…
— Нет, Лёш. Она собирается взять опеку, если я вдруг — не справлюсь. А ты — стоишь.
— Это… звучит… — он запнулся, не договорив.
— Ужасно? Да. А теперь слушай, Ольга Петровна. Я не дам тебе сделать из моего ребёнка заложника. И если ты ещё хоть раз попытаешься что-то оформить за моей спиной — я пойду до конца. С юристами. С органами. С судом. И ты будешь видеть Алису только по видеосвязи.
— Это шантаж?
— Нет. Это — защита. Моей семьи.
Ольга Петровна отодвинулась. Как будто в неё запустили глыбу. Говорить она не могла. Впервые за весь день.
Юля развернулась. Подошла к Алисе, обняла крепко. Та тихонько прошептала:
— Мам, а бабушка обиделась?
— Может быть. Но обидеться — это её выбор. А вот защищать тебя — мой.
Вечером, когда гости ушли, дети спали, и даже Алексей уже отключился перед телевизором, Юля сидела на кухне и пересматривала старые фотографии.
Себя, пятилетнюю. В клетчатом платье. Одиноко на скамейке. Мать — в другом кадре. На сцене. С куклой. Для других детей.
В комнату вошёл Алексей.
— Я поговорил с ней.
— И?
— Она не будет оформлять ничего. Обещала. Но просила… простить. У неё, видимо, какой-то страх. Что всех потеряет.
— Она всех теряет не потому, что боится. А потому что душит. Своей «любовью».
— Это сложно. Мы… все несём какие-то обломки детства.
— Я — тоже. Но я стараюсь не ранить свою дочь тем же оружием, которым ранили меня.
Алексей подошёл, сел рядом. Помолчали.
— Я думал… может, мы… поедем на выходные? Втроём. Без неё. Без всех. Просто — быть семьёй.
Юля кивнула.
— Только если без пиратов. Хватит бурь.
Они рассмеялись. Неуверенно, но честно.
Через неделю после дня рождения Алисы, когда в доме уже выветрился запах шаров, Юля нашла в почтовом ящике толстый конверт. Без обратного адреса. Только фамилия. Её.
Внутри — уведомление. Ксерокопии. И тонкий, вежливо-ядовитый текст от адвокатского бюро:
«В интересах ребёнка, при наличии оснований, прошу рассмотреть заявление на временную опеку. Документы представлены. Медицинское заключение о нестабильном эмоциональном состоянии матери прилагается…»
Юля сидела на кухне, сжимая бумагу так, что пальцы побелели. Алиса играла в соседней комнате, напевая «Колобка».
Медленно она открыла телефон. Позвонила.
— Да? — голос был безмятежен, как утренний чай с лимоном.
— Ты это сделала.
— Я не понимаю, о чём ты.
— Подала заявление. Ты. Против меня.
— Я… просто хочу, чтобы всё было в порядке. У тебя бывают перепады. Ты кричишь. Ты закрываешься. А вдруг…
— А вдруг ты останешься одна? Это же про тебя. Не про Алису.
— Я консультировалась со специалистами. У меня есть основания…
— Основания? Ты подставила меня. За моей спиной. После того, как пообещала не делать этого!
— Я бабушка. Имею право защищать внучку.
— Нет. Ты имеешь право дарить подарки и забирать в цирк. А не таскать нас по судам.
Она отключила. Не потому, что хотела — потому что если бы не отключила, закричала бы.
А потом — сразу к юристу.
Началась война.
Ольга Петровна уверенно вошла в роль пострадавшей. На суде дрожала подбородком, говорила о тревоге, страхе, вспоминала, как Юля «заперлась в ванной на 15 минут и плакала», как «бросала на Алексея раздражённые взгляды», и даже нашла соседку, которая утверждала, что «у Юли нервный срыв».
Юля держалась. Без истерик. Без оскорблений. Только факты. Только:
— Рабочий график.
— Ребёнок здоров.
— В саду — адаптирован.
— Участковый — вне подозрений.
Адвокат шептал ей на ухо:
— Вы молодец. Это давление. Это не про ребёнка. Это — про контроль. Она проиграет.
Суд длился полтора месяца.
Однажды вечером Алиса подошла к Юле:
— Мам, а бабушка теперь злая?
— Нет. Она просто… запуталась. И перепутала роли.
— А я чья?
Юля обняла её.
— Ты — своя. А мы с папой — команда.
Алексей вёл себя тихо. Один раз пришёл в суд, сказал:
— Я — за жену. Я был рядом все эти годы. Она — лучшая мать, которую я знаю.
Ольга Петровна не смотрела на него.
Решение суда пришло в конце мая.
Отказать в передаче временной опеки. Удовлетворить требования ответчицы. Установить режим общения бабушки с внучкой — по согласованию с матерью.
Юля плакала. Потом смеялась. Потом снова плакала. Но уже не от страха — от облегчения.
Она не запрещала Алисе видеть бабушку. Нет. Но встречи стали редкими. Короткими. Без ночёвок. Без задушевных разговоров.
Ольга Петровна пробовала писать. Просила прощения. Пару раз звонила.
Юля читала. Не отвечала. Устала.
Однажды летом, когда Юля и Алиса гуляли в парке, к ним подошла старая женщина. Не сразу, но узнала.
— Здравствуйте… Я — мама той самой соседки. Ольга Петровна недавно лежала в кардиологии. Одинока. Ваша девочка — она всё время о ней говорит.
Юля кивнула.
— Она любит свою бабушку. Только теперь умеет защищаться. Потому что я научилась.
Женщина сжала губы.
— Это правильно. Любовь — не значит власть. Но не все это понимают.
Июль. Море. Тихий пляж. Юля, Алексей и Алиса лепят замок.
Без пиратов.
Без штурвалов.
— Мам, а бабушка где?
Юля посмотрела вдаль.
— У себя. А мы — у себя.
Алиса кивнула.
— Это хорошо. А наш замок — с рвом?
— С высоким забором, — улыбнулась Юля. — Но с мостиком. Если кто захочет — по-доброму.
