— Лёш, ты чего застыл? — Мария выглянула из комнаты, держа в руках детскую рубашку, которую штопала. — Картошка же убегает!
Ее голос, привычный и родной, только усилил ощущение нереальности. В одной вселенной — уютный вечер, обычная семья, жена и сын. В другой — «Истец: Елена Петровна Соколова. Ответчик: Алексей Владимирович Соколов».
Разговор в темноте
Миша не хотел засыпать. Капризничал, просил ещё одну сказку, потом воды, потом сходить в туалет. Когда он наконец уснул, часы показывали половину одиннадцатого.
Алексей сидел на кухне перед остывшим ужином. Рядом, подогнув под себя ногу, устроилась Мария. В её тёмных волосах блестела первая седина — когда она появилась? Он не заметил.
— Так что там в телефоне было? — спросила она, размешивая чай, который не собиралась пить. — Ты весь вечер сам не свой.
Он молча показал ей сообщение. Мария прочитала, медленно положила телефон на стол. Её пальцы, с облупившимся лаком на ногтях, слегка дрожали.
— Значит, она всё-таки сделала это, — каждое слово падало между ними как камень. — Я предупреждала, Лёш. Ещё когда ты занимал у неё на первый взнос.
Тогда, три года назад, это казалось настоящим спасением. Они с Марией снимали однушку в Медведково, комнату с ободранными обоями и соседями-алкоголиками за стенкой. Миша только родился. Мама сама предложила: «У меня накопления есть, давайте я добавлю на первый взнос, а оформим на тебя, Лёшенька. Всё равно всё твоё будет». С тех пор их жизнь превратилась в какой-то замедленный кошмар.
— Знаешь, что самое паршивое? — Алексей крутил в руках чашку. — Я вроде как даже благодарен ей. За эту повестку. За то, что выбор теперь сделан за меня.
Краем глаза он заметил, как напряглась спина Марии.
— А если бы выбор оставался за тобой? — тихо спросила она.
Последняя капля
Неделю назад Мария забрала Мишу из садика с температурой. Елена Петровна настаивала на компрессах и малиновом чае — «Мы так Лёшу всегда лечили». Мария вызвала педиатра. Диагноз — пневмония.
— Я вас выпишу в стационар, — сказала врач. — С таким маленьким дома опасно.
— Никакого стационара! — выкрикнула Елена Петровна прямо из-за спины доктора. — Я сама медсестрой проработала тридцать лет! Я знаю, что делать!
— Мама, — тихо сказала Мария, — пожалуйста, выйди.
— Что?! — Елена Петровна побагровела. — Ты мне указываешь в квартире моего сына?!
Мишка заплакал. Врач неловко переминалась с ноги на ногу.
— Мама! — впервые в жизни Мария повысила голос на свекровь. — Выйди сейчас же!
Елена Петровна оскорблённо удалилась. А вечером устроила Алексею такой скандал, какого не было за все тридцать пять лет его жизни.
— Она меня выгнала! Твоя жена выгнала твою мать! — рыдала она по телефону. — Либо я, либо она, Алёша! Решай!
Он не решил. Промолчал. Сказал, что поговорят, когда Мишка поправится.
Перекрёстки
В больнице Мишу положили в реанимацию. Двусторонняя пневмония, сказал врач.
После той ночи Елена Петровна перестала звонить. Через неделю прислала сообщение: «Надеюсь, ребёнок жив. Приеду забрать вещи, когда вас не будет. Ключи оставь у консьержа».
Алексей тогда почувствовал облегчение. Проблема решилась сама собой, без необходимости выбирать.
Как наивно это было.
— Ты не пойдешь один, — сказала Мария, когда они обсуждали предстоящее заседание суда.
— Она моя мать, Маш.
— А я твоя жена и мать твоего сына. Мать, которая чуть не потеряла ребёнка, потому что твоя мама считала, что знает лучше врачей.
Алексей ощутил раздражение.
— Мне легко? Она всегда такой была. Когда отец уходил, она угрожала, что из окна выпрыгнет, если он нас оставит.
— И он остался?
— Остался. Пил страшно. А когда умер от инсульта, она всем говорила, что он её бросил. Что мы одни теперь. Против всех. «Мы с тобой вдвоём против целого мира, Лёшенька».
Мария смотрела на него оценивающим взглядом. Потом подошла к окну. За стеклом плыл сентябрьский дождь.
— Я всё думала: почему? Почему твоя мать так ненавидит меня? Я ведь старалась. Слушала советы, готовила как она любит. А потом поняла.
Она повернулась к Алексею.
— Я отняла у неё весь смысл её жизни. Тебя. Она не научилась быть отдельным человеком. Для неё существовать — значит быть твоей матерью.
Тени прошлого
В зале суда пахло бумагами и духами. Елена Петровна сидела через проход в тёмно-синем костюме и с новой причёской. Рядом с ней — молодой адвокат с идеальной стрижкой.
— Откуда у неё деньги на такого? — спросила Мария.
Алексей пожал плечами. Они не могли себе позволить адвоката — только юридическую консультацию. Миша после больницы часто болел, пришлось нанимать сиделку.
Судья — женщина лет пятидесяти с выбивающимися из причёски прядями — просмотрела документы.
— Итак, истец Елена Петровна Соколова требует признать недействительным договор дарения квартиры от 15 мая 2021 года на основании неблагодарного поведения одаряемого… И что же это за неблагодарное поведение?
Адвокат поднялся.
— Уважаемый суд, моя доверительница внесла 2 миллиона 450 тысяч рублей в качестве первоначального взноса за ипотечную квартиру сына. При этом было устное соглашение, что она будет там проживать. Однако ответчик и его супруга выдворили истицу из квартиры, запретив общаться с внуком.
— Это неправда! — сказала Мария.
Судья строго посмотрела на неё.
— У вас будет возможность высказаться.
— Моя доверительница — пенсионерка, медработник с тридцатилетним стажем. Все сбережения потратила на сына. Взамен получила пренебрежение…
Елена Петровна иногда прикладывала к глазам платочек. Она казалась такой беззащитной.
«Неужели нельзя было договориться?» — думал Алексей.
— Ответчик, вам слово.
Алексей не готовился к речи. Но сейчас, глядя на мать, он понял, что для неё это не просто квартира. Это — вся её жизнь.
Слова, которые нельзя вернуть
— Квартиру мы покупали вместе, — начал Алексей. — Мама внесла первый взнос. Это правда. И я благодарен ей. Но…
В голове зашумело. Он увидел, как Миша задыхается в кроватке, а мать не даёт позвонить в скорую.
— Но никогда не было договорённости, что эта помощь даёт право контролировать нашу жизнь. Командовать, как лечить ребёнка. Решать, когда нам ложиться спать. Моя мать считает, что купила не только квартиру, но и нас.
Елена Петровна вскочила:
— Ты что такое говоришь, Лёша? Я же мать твоя!
— Госпожа Соколова, сядьте, — сказала судья. — Продолжайте.
— Последней каплей стала болезнь сына. У него была пневмония. Врач настаивала на госпитализации. А мать была против. И когда жена настояла на больнице… моя мать назвала нас предателями. Сказала, что мы её выгнали. Хотя это она поставила ультиматум: или я выбираю её — или жену и ребёнка.
— Это неправда! — крикнула Елена Петровна.
— Я не хочу, чтобы квартира осталась у нас, — сказал Алексей. — Если это причиняет ей такую боль — пусть забирает. Я просто хочу, чтобы она поняла: материнская любовь — это не право владения.
Елена Петровна закрыла лицо руками. В зале стало тихо.
— Объявляется перерыв на пятнадцать минут, — сказала судья.
В коридоре Мария взяла его за руку.
— Ты уверен? Насчёт квартиры? Это же наш дом.
Алексей смотрел в окно. На скамейке во дворе сидела его мать. Одна.
— Дом — это мы. А не стены.
Иная свобода
Квартира вернулась Елене Петровне. Но это уже не имело значения.
Они сидели в кафе недалеко от съёмной квартиры. Миша уже спал в комнате — хозяйка оказалась доброй женщиной, пустила их с ребёнком.
— Так странно, — сказал Алексей. — Я должен быть в ярости. Остался без жилья, с ипотекой. А мне словно гора с плеч.
Мария смотрела на него, словно видела впервые.
— Знаешь, я все эти годы ждала, — сказала она. — Ждала, когда ты поймёшь, что выбор — не между мной и твоей матерью. А между тем, кем она хочет тебя видеть — и тем, кто ты есть.
Он взял её руку.
— Прости меня.
— За что?
— За то, что был трусом. За то, что прятался за «моя мама такая, ничего не поделаешь».
Мария сжала его пальцы.
— Тебе было трудно.
Они молчали. Вокруг шумело кафе.
— И что теперь? — спросила Мария.
— Теперь мы научимся жить без пуповины.
Мосты и берега
Через полгода они переехали в новую квартиру. Маленькую, в панельной девятиэтажке на окраине. Выплаты по ипотеке были ощутимыми, пришлось от многого отказаться.
Елена Петровна не звонила. Первые месяцы Алексей просыпался по ночам: «Как она там?» Звонил соседям. Узнавал: нормально. Живёт одна, выходит редко. Однажды вызывали скорую — сердце.
Мать сама позвонила в день его рождения.
— Лёш, это я.
— Привет, мам.
— Как вы там? Как Миша?
— Нормально. В садик ходит новый. Здоровый. Маша работает.
— А ты?
— И я работаю. Больше стал, ещё подработка есть.
Повисла тишина. Слышно было только дыхание — её и его.
— Лёш, я не знаю, как это делается. Как люди мирятся.
— Можно просто сказать: я хочу помириться, мам.
— Я хочу, Лёша.
— И я хочу, мам.
Елена Петровна приехала через неделю. Стояла на пороге с тортом. Нарядная, будто на праздник, но какая-то сжавшаяся.
Миша выскочил из комнаты, но остановился в дверях. Смотрел настороженно.
— Здравствуй, Мишенька, — сказала Елена Петровна. — А я тебе машинку привезла. Пожарную. С сиреной.
Миша посмотрел на мать, потом на отца. Мария кивнула.
— Спасибо, бабушка, — сказал он и взял игрушку.
Они пили чай. Говорили о погоде, о ценах. О том, что Мише скоро в школу.
Когда Елена Петровна уходила, Алексей проводил её до метро.
— Вы там… если нужно что, — она смотрела в сторону. — Звони. Помогу.
— Мам, мы бы хотели, чтобы ты к нам приходила. Регулярно. Не как чужая.
Она повернулась. В глазах слёзы.
— Правда?
— Миша скучает. И я тоже.
Они стояли на улице — мать и сын. Уже не одно целое, но и не чужие. Два отдельных человека, учащиеся быть рядом по-новому.
Мы не можем изменить прошлое. Но можем выбрать, что взять с собой в будущее. И иногда самое важное — научиться отпускать друг друга на свободу. Чтобы потом встретиться уже по-настоящему.
