— Вот теперь мы вроде бы сыты, — произнесла Наталья Евгеньевна, похлопав себя по животу, как будто она только что выиграла на скачках.
Ольга стояла у плиты, в её руках половник, который она сжимала так, что казалось, вот-вот порежет себя. Борщ, её гордость, бурлил в кастрюле, и она сама его варила только для себя и Максима, ну, или если вдруг приезжали к ним гости. Но вот эти, всегда неназванные, гости, которые без стука врываются, — они перебрали все планы.
— Ну, Оленька, ты же такая у нас хозяйка, — Наталья Евгеньевна подошла и хлопнула её по плечу, совершенно не чувствуя тяжести ситуации. Но Ольга не ответила, только стиснула зубы, стараясь не сорваться. — Накрывай на стол, что же ты!
Максим, распихивая продукты в коридоре, что-то буркнул себе под нос.
— Мам, ну можно было хотя бы позвонить, — сказал он, но так тихо, чтобы его мать не услышала.
— Что? Что ты сказал? — Наталья Евгеньевна тут же повернулась, её брови сложились домиком. — Сынок, ну что ты, разве семья звонит перед тем, как прийти?
Ольга сжала губы, стараясь держать себя в руках. На кухне стало тяжело дышать.
— Семья — нет, — ответила она, лью борщ в тарелки, но её голос звучал так, будто она разрывается на части. — А вот воспитанные люди — да.
Тишина. Очень плотная и тяжёлая. Дядя Витя фыркнул, а его жена закатила глаза, как будто в этом была какая-то высшая правда.
И вот тут же их сын, как всегда голодный, потянулся за хлебом. Разговор, как всегда, пролетел мимо него.
— Ой, ну ты зануда, Оль, — махнула рукой Наталья Евгеньевна, точно размахивая веником, чтобы смахнуть пыль. — Максим, ну скажи ей, что она перегибает!
Максим вздохнул. И просто отстал.
— Мам, давай просто поедим, ладно? — произнес он, больше чтобы закончить разговор, чем что-то решив.
Но «просто поесть» не получилось. Кухня все равно была забита этим холодным, невидимым напряжением.
***
После ужина гости развалились на диване, как и полагается, не чувствуя ни малейшего стеснения. Ольга стояла у раковины, мыла посуду, сжимая губку так, что пальцы побелели. Она пыталась не смотреть на чашки и тарелки, которые теперь были не просто грязными, а казались ей чем-то чуждым и несвежим.
Максим подошёл, но так осторожно, как будто боялся, что каждый его шаг разрушит этот и так хрупкий момент.
— Оль, давай я тебе помогу, — предложил он, пытаясь обнять её за талию. Но она резко отстранилась, отодвигая его руку.
— Отстань, — её голос был холодным, как льдина. — Иди к своим.
— Оль, ну не надо так…
— Как не надо? — Она развернулась так резко, что он отступил на шаг, будто и правда испугался. — Они сожрали всё, что я готовила на три дня! А теперь твоя мать требует, чтобы я ещё и торт испекла!
— Ну… может, правда, испечёшь? — Максим неуверенно улыбнулся, но улыбка его была так неубедительна, что Ольга не выдержала.
Она бросила губку в раковину, и тот звук, который она издала, был таким резким, что почти резал слух.
— Всё. Я ухожу, — она сказала это так спокойно, что у Максима перехватило дыхание.
— Куда? — Он смотрел на неё в изумлении, не веря.
— Куда угодно. Только не сюда.
Максим быстро схватил её за руку.
— Оль, ну пожалуйста… — его голос был почти умоляющим, но она вырвалась.
— Нет, — её слова не оставляли места для обсуждения. — Либо они уходят, либо я. Всё.
Тишина. Они стояли друг перед другом, и всё было как в этом тяжёлом, невыносимом промежутке времени, когда сердце не знает, что с ним делать.
***
Гости всё-таки ушли. Не просто так, конечно.
— Сынок, — сладко начала Наталья Евгеньевна, как будто она была уверена, что всё решит её улыбка, — ты же не откажешь маме в одной услуге?
Максим почувствовал, как у него подкатило к горлу.
— В чём дело? — спросил он, стараясь сохранить спокойствие, хотя ему становилось дурно.
— Мы тут с Витей подумали… Нам нужно немного денег. Совсем чуть-чуть.
Ольга застыла на месте, её взгляд был полон недоумения и злости одновременно. Она медленно подошла, в её шаге была какая-то тяжесть, почти угроза.
— Сколько? — спросила она, её голос был ледяным, без малейшего оттенка сомнения.
— Ну, тысяч сто… — Наталья Евгеньевна улыбнулась, как будто она просила взаймы на десять рублей, а не на целое состояние.
— ЧТО?! — Максим был в шоке. Это слово вырвалось с такой силой, что дядя Витя аж подскочил на диване.
— Ну ты же хорошо зарабатываешь! — Наталья Евгеньевна засмеялась, будто это было самое естественное в мире требование. — А мы родня!
Ольга сделала шаг вперёд, и её лицо стало каменным.
— Вы сегодня съели всю нашу еду. Теперь хотите ещё и деньги?
Тишина. В комнате стало так тихо, что даже дыхание казалось громким.
— Оленька, ну что за тон! — Наталья Евгеньевна сделала обиженное лицо, явно пытаясь перевести разговор в сторону вины. — Мы же не чужие!
— Да? — Ольга скрестила руки на груди, её взгляд был полон вызова. — Тогда верните нам пять тысяч за продукты, которые мы купили для вас.
Тишина. В этот момент казалось, что кто-то выключил свет. Всё замерло.
— Ну ты и жадная, — наконец, пробурчала Наталья Евгеньевна, хлопнув дверью, как будто именно эта дверь могла бы решить все их проблемы.
***
Когда дверь захлопнулась, Ольга опустилась на стул, выждав несколько секунд.
— Всё, — сказала она, — они больше сюда не придут.
Максим молчал. Он сидел, обняв себя руками, и был таким маленьким в этом большом пространстве, как будто на его плечах висела вся тяжесть мира.
— Ты меня слышишь? — Ольга посмотрела на него.
— Да… — он вздохнул, его взгляд был пустым и уставшим. — Просто…
— Просто что? — она не сдержалась.
— Просто… Это же мама, Оля…
Она встала и пошла к окну. В комнате стало ещё тише.
— Нет, Максим. Это твоя мама. А наша семья — это мы. И если ты не можешь выбрать… — она не договорила, но он понял.
Теперь они оба знали, что решение принято.
***
Максим хлопнул дверью так, что звуки её удара резанули по ушам. Стены, казалось, затрепетали. Ольга не двинулась с места. Просто стояла на кухне, крепко сжимая стакан, как будто он мог в какой-то момент дать ей силы, которые ей так не хватало. Он был трезвый, но его взгляд был мутный — как у того, кто уже давно не может выспаться. Её взгляд тоже не был ясным. Она всё держала в себе.
— Всё, хватит, — сказал он, кидая ключи на стол. Звук был резким, почти агрессивным, и всё в комнате стало как-то тяжело. — Я не могу.
— Что не можешь? — её голос дрогнул, но она тут же сдержала себя. На этом она уже научилась играть. Она не хотела, чтобы он увидел её слабости.
— Вот это! — он махнул рукой в сторону двери, где она всё ещё чувствовала запах его матери. — Вечные упрёки, вечные манипуляции! Ты права, чёрт возьми, но я не могу просто взять и отрезать её!
Ольга резко поставила стакан на стол. Его звук был почти осязаемым. От неё шёл какой-то холод, но она всё равно не могла сказать то, что ей хотелось бы. Её слова стали бы слишком жестокими, чтобы их можно было вернуть.
— А кто просит отрезать? — она едва сдерживала смех, но смех был сухим, безрадостным. — Я просила лишь не пускать её в наш дом.
— Это одно и то же! — он выкрикнул это с таким раздражением, что ей стало не по себе.
Она подняла голову, но не смотрела на него. Смотрела в сторону, будто думала, что, возможно, так легче.
— Нет, Максим, это не одно и то же. Ты просто слабак, — она произнесла это тихо, но на грани сарказма, как будто она сама не верила в то, что сказала. Но вот только он услышал. Он замер.
— Что? — его голос звучал как вызов, как будто он не мог поверить, что она решилась сказать это вслух.
— Ты слабый, — повторила она, теперь уже не скрывая презрения. — И трусливый. И вместо того, чтобы защитить нас, ты просто… сбегаешь.
Он ничего не сказал. Он развернулся, не глядя на неё, и вышел. Ольга услышала, как хлопнула входная дверь, но в этот раз её не тронуло. Он ушёл. Навсегда. И пусть даже она ещё пыталась это не признавать, но теперь её глаза стали ясными.
***
Три дня. Ни звонка, ни сообщения. Ольга обзвонила все больницы, морги, даже друзей Максима. Один за другим они отвечали ей такими словами, что хотелось закричать и выкинуть телефон в окно.
— Да чё, Оль, расслабься, — слабо бубнил в трубку его старый собутыльник Санёк. — Мужику иногда надо отдохнуть.
— Отдохнуть? — её рука сжала телефон так, что пальцы побелели. — Он где?!
— Хз. Вчера в «Граните» был. Потом куда-то поехали…
Она бросила трубку с такой силой, что тот, наверное, и не понял, что произошло. «Гранит» — это пивнуха на окраине, где пару раз уже вылавливали трупы из канавы. Это место было символом того, что можно было потерять человека навсегда, и не удивляться.
Ольга сидела в машине, чувствуя, как её руки начинают холодеть, и нервничала не столько из-за Максима, сколько из-за того, что вряд ли могла бы оправдать свою беспомощность.
Когда она добралась до «Гранита», не могла понять, зачем вообще сюда поехала. Снаружи, под мигающим неоновым светом, всё было чужое. Барыга в углу с палёной сигаретой, вонючий запах дешёвого пива и разлитая вонючая жидкость, от которой пахло совсем не алкоголем. Она прошла внутрь.
Максим сидел в углу, сгорбившись, будто изношенный старик. Его лицо было затянуто тенью, глаза красные, щетина на лице уже в три дня не тронута.
— Максим. — Она почти прошептала его имя, но было похоже, что она кричала его в пустую комнату.
Он медленно поднял голову, и она увидела в его глазах всё, что боялась. Тот самый взгляд, когда человек оказался на дне, но не может выбраться.
— Ты… зачем? — её голос стал резким, оттого что слова никак не могли дойти до его разума.
— Домой. Сейчас же. — Она схватила его за руку, почувствовав, как его кожа прилипает к её ладони.
— Не пойду. — Его ответ был тихим, но уверенным, как будто он не думал, что она может его остановить.
— Что? Ты что, совсем охренел? — её голос задрожал от злости. Она сжала его руку, как будто могла выжать из него что-то. — Твоя мать уже звонила, спрашивала, где ты!
— Ага, — он хрипло рассмеялся, и смех этот был похож на рычание. — Теперь она тебе звонит? Ха-ха, вот это поворот!
Ольга не выдержала и ударила его по лицу. Тишина. Даже бармен замер, как будто кто-то нарочно остановил весь мир.
— Встаёшь. Идёшь. Или я звоню копам и говорю, что ты угрожал мне ножом. Тогда тебя заберут в обезьянник, и твоя мама узнает, какой ты «идеальный сын» на самом деле.
Максим медленно поднялся. Он с таким трудом это сделал, будто каждый его шаг требовал огромных усилий.
— Ты… стерва. — Его слова пронзили воздух, но не затронули её.
— Да, — ответила она, не поднимая взгляда. — Но я твоя стерва. Идём.
***
Когда они пришли домой, он не снял куртку, даже не разулся. Рухнул на кровать, как кусок дерева, брошенный на землю, который не мог больше держать форму. Ольга стояла рядом, сжимая кулаки, готовая кричать, ломать посуду, требовать развода — но её не хватало на это. Она почувствовала, как её тело вдруг ослабло, и взглянула на него. На его плечах не было силы. И что-то в его молчании заставляло её замирать.
Она села рядом. Не кричала. Просто сидела рядом с ним, и это было уже больше, чем она могла сделать.
— Я не могу… — его голос был шершавым, как если бы он говорил через усталость. Он пытался это скрыть, но не смог. — Я не могу её ненавидеть. Но и жить так больше не могу.
Ольга посмотрела на его лицо. Он был беззащитен. В тот момент, когда она могла бы наконец сорваться с места и уйти, она решила остаться. Её рука легла ему на плечо, и он не отстранился.
— Значит, выбирай. Или она — или я. — Она смотрела ему в глаза, пытаясь увидеть хоть какую-то искру в его душе.
Максим закрыл глаза, будто не мог больше смотреть на её лицо, на её взгляд, который уже не был полон терпения, а просто простоты. В этой простоте был страх, но ещё больше — отчаяние. Он был истощён. Он больше не мог быть тем, кем она его хотела видеть.
— Это не выбор. Это пытка. — Он говорил это с такой уверенностью, что она почувствовала, как её сердце на мгновение сжалось.
— Нет, — она положила руку ему на плечо, мягко, почти заботливо, но с этим ощущением решимости. — Это просто правда.
Он открыл глаза, но она не ждала от него ответа. Всё, что ему нужно было сейчас, — это просто выбрать. И, возможно, именно это было самым страшным для него.
***
— Дверь в квартиру Натальи Евгеньевны была, как всегда, не заперта. Она не закрывала её никогда — кто бы посмел войти без спроса?
Максим толкнул её так, что та едва не ударилась об стену. Она не вскрикнула — этот дом давно уже стал её вторым, если не первым домом. Но на этот раз она не знала, чего ждать. Он был другим. Её сын вдруг стал совсем не таким, как в тот день, когда она его родила.
— Мама! — его голос был хриплым, будто он не спал неделю, а может, и больше.
— А, пришли. Чайку будете? — сказала Наталья Евгеньевна, даже не взглянув на сына.
Ольга замерла в дверях, не зная, что делать. Это не та реакция, которую она ожидала. Она думала, что его мать будет в панике, прижимать его к себе, как всегда. Но нет. Наталья Евгеньевна даже не моргнула.
— Хватит! — Максим ударил кулаком по столу. Ваза с конфетами подпрыгнула. — Хватит уже! Ты слышишь?! Я не твой мальчик, не твоя кукла, не твоя собственность!
Тишина. Словно весь дом замер. Ольга чувствовала, как её сердце начинает биться быстрее, но она не могла пошевелиться.
Наталья Евгеньевна медленно отложила вязание. Подняла глаза. И вдруг… улыбнулась. Улыбнулась так, как будто это всё было заранее спланировано.
— Наконец-то. — её голос был тихим, но уверенным.
— Ч… что? — Максим только и смог произнести, совершенно сбитый с толку.
— Ты стал мужчиной, — сказала она, кивая, будто констатировала какой-то давно предсказанный факт. — Я ждала этого двадцать лет.
Ольга почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Неужели она… играла с ним всю жизнь?
Максим сжал кулаки, пытаясь сдержать ярость.
— Ты… ты издеваешься? — его слова были шершавыми, полными гнева.
— Нет, — Наталья Евгеньевна встала и подошла к серванту. Вытаскивая бутылку коньяка, она добавила с усмешкой: — Садись. Выпьем.
— Ты охренела?! — его глаза сверкали, и Ольга чувствовала, как он начинает терять контроль.
— Максим, — её голос стал твёрдым, как всегда, когда она принимала решение. — Ты пришёл выяснять отношения? Выясняй. Но сначала сядь. Как взрослый.
Ольга вдруг почувствовала, как её шаги стали непроизвольными, она отступила назад, не понимая, где граница, и не зная, что будет дальше. Что за чертовщина творится здесь? Она никогда не видела её такой.
Наталья Евгеньевна налила три стопки. Поставила одну перед Ольгой.
— Ольга, ты тоже. Не бойся, яд не подмешала.
Максим не ответил. Он схватил свою стопку и осушил её одним глотком, не обращая внимания на тот факт, что коньяк был настолько крепким, что после него в горле пылало. Он даже не почувствовал этого — всё, что он хотел, — это закончить этот разговор.
— Всю жизнь я делала из тебя тряпку, — вдруг сказала Наталья Евгеньевна, бросив взгляд на сына, будто это было само собой разумеющимся. — Нарочно.
— ЧТО?! — Максим едва мог поверить своим ушам.
— Твой отец был слабаком. Я не хотела, чтобы ты стал таким же. Поэтому ломала тебя. Ждала, когда ты наконец дашь сдачи.
— Вы… вы больная! — Максим вскочил с места, но остался на ногах, не в силах уйти.
— Возможно, — спокойно сказала она, улыбаясь. — Но теперь мой сын — не тряпка. А значит, я всё сделала правильно.
— Ты… ты сука… — в его голосе зазвучала ненависть, но он был уже почти сломлен.
— Да, — Наталья Евгеньевна кивнула. — Но теперь ты сильнее. Разве не этого ты хотел?
Ольга вдруг поняла — они все в ловушке. Он не был тем, кого она пыталась защитить, и она больше не знала, кто здесь жертва.
— Всё, — Максим повернулся к двери, не выдержав. — Я… я не могу это слушать.
— Бежишь? — его мать проговорила с усмешкой, которая резанула по нервам.
— Нет, — он обернулся. — Я ухожу. Навсегда.
Тишина. Словно вся комната сжалась в его словах.
— Ну что ж. Значит, всё-таки слабак, — её голос был тихим, но в нём не было жалости.
— Я… слабак? — его глаза были полны отчаяния, и Ольга знала, что он уже не может поверить, что это правда.
— Да, — она не смутилась. — Потому что сильный бы сел и сказал: «Мама, ты больная дрянь, но ты права. Я стал сильнее. Спасибо. И теперь я свободен». А ты… ты просто убегаешь.
Тишина. На лице Максима мелькнула боль, и он закрыл лицо руками, как будто мир рушился перед ним.
— Блин… — его голос был полон самобичевания. — Блин, блин, блин…
Ольга поняла, что он сломлен. Но не так, как она думала. Он не был тем, кто вот-вот сдастся. Он был в ловушке, а эта ловушка заключалась не в том, что ему не хватало сил. Это была ловушка выбора.
И теперь, даже не зная, что будет дальше, Ольга чувствовала, что каждый их шаг — это шаг в бездну, где никто не выходил победителем.
