«Ну, вот и всё…» — прошептала Ксения, рассматривая себя в зеркале.
Тонкая лямка, скользящая по плечу, была сделана из шёлка цвета тёмного малахита, и Ксения почувствовала, как по коже разлилась волна приятного холодка. Она оценивала свой вид. Наряд облегал её фигуру безупречно. Он не заявлял о себе громко, он скорее намекал — на особенный вечер, приглушённый свет и то время, когда вы принадлежите только друг другу, а не рутине. Ткань струилась, подобно расплавленному стеклу, улавливая свет прикроватного светильника и превращая его в глубокие, мягкие тени. Она осторожно коснулась ключицы, где искрился хайлайтер, поправила идеально очерченную стрелку и улыбнулась своему отражению. Эта улыбка была абсолютно искренней, наполненной радостью предвкушения. Концерт, которого они ждали два месяца. Ужин перед ним. Маленький, идеальный пузырь реальности, который они создадут сегодня только для себя двоих.
Она услышала, как Роман вошёл в спальню. Ксения обернулась, ожидая его восторженного взгляда, комплимента, который должен был стать завершающим аккордом её образа. Но Роман стоял на пороге, одетый в обычные джинсы и поношенную футболку. Его глаза пробежались по ней — мимолётно, без малейшего интереса, и тут же вернулись к экрану смартфона. Внутри Ксении что-то неприятно сжалось, словно крошечный ледяной обломок вонзился в самое сердце.
— Ксюш, понимаешь, тут неловкая ситуация… — начал он, не поднимая головы от дисплея. — Наш поход отменяется.
Он произнёс это так буднично, так легко, будто говорил о том, что закончилась соль. Ксения молчала, давая ему шанс объяснить. Её застывшая улыбка превратилась в невыразительную маску.
— У Дениса на работе что-то срочное, нужно непременно подскочить, выручить. Ты же знаешь, друг попал в беду, такое дело. Не могу же я бросить.
Наконец он поднял на неё глаза. В них не читалось ни тени сожаления, ни чувства вины. Только лёгкое нетерпение и желание поскорее завершить этот неприятный разговор. Он ждал её обычной реакции: кивка, тяжкого вздоха, может быть, минутного недовольства, которое он бы мгновенно пресёк своим «Ну чего ты, это же Денис!».
— Понимаю, — абсолютно ровно, безжизненно сказала Ксения. Её голос показался чужим, слишком уж бесстрастным.
Роман облегчённо выдохнул. Уладилось. Он снова уткнулся в телефон, быстро набирая сообщение. Он повернулся к ней боком, и экран на мгновение ярко высветил его лицо. Этого мгновения хватило. Ксения увидела не панические сообщения о проблемах. Она видела живую переписку в чате под названием «Наши парни». Последнее сообщение от того самого Дениса, который якобы нуждался в помощи, гласило: «Холодное ждёт, давай быстрее!», а рядом весело скалились три смайлика, смеющихся до слёз.
В этот момент в Ксении что-то резко оборвалось. Или, наоборот, встало на своё место. Тёплое предвкушение вечера испарилось без остатка, уступив место абсолютному, звенящему холоду. Обида? Нет. Это было слишком мелко. Это было чистое, ничем не замутнённое презрение. К его жалкой лжи. К её откровенной примитивности. К тому, что он даже не потрудился придумать что-то более убедительное. Он не просто обманул её, он счёл её настолько глупой, что она проглотит эту дешёвую уловку.
— Хорошо. Конечно, помоги другу, — повторила она, и в её голосе не дрогнула ни одна нота.
Он бросил на неё быстрый, благодарный взгляд, уже на ходу зашнуровывая кроссовки в прихожей. — Ты золото! Я постараюсь вернуться как можно быстрее. До встречи!
Дверь за ним захлопнулась. Ксения осталась совершенно одна посреди спальни, в своём безупречном малахитовом платье, которое внезапно стало казаться ей похожим на чешую холодной змеи. Она стояла неподвижно несколько долгих минут, глядя в зеркало на женщину с ледяными глазами и вежливой улыбкой. А потом медленно, без единого поспешного движения, подошла к гардеробу, расстегнула молнию на спине и позволила дорогой ткани мягко соскользнуть к её ногам. Она небрежно повесила платье на плечики. Оно перестало быть символом праздника. Теперь это был молчаливый свидетель унижения. Она так же методично сняла украшения, стёрла косметику и натянула простую, привычную домашнюю одежду. Никаких слёз. Никаких разбитых ожиданий. В её голове воцарилась тишина, ясная и чистая, как в морозный зимний день. Там, в этой звенящей пустоте, зарождался её план. Простой. Элегантный. И абсолютно беспощадный. Ей нужно было только дождаться подходящего момента.
Слушайте наши аудио рассказы на RuTube — https://rutube.ru/channel/723393/
Здесь выходят рассказы, которые не вышли в Дзен.
Следующая неделя пролетела в обманчивом спокойствии. Роман почти стёр из памяти инцидент с отменой. В его личном мире, где все события вращались исключительно вокруг его желаний, тот провальный вечер был лишь мелкой помехой на дороге, которую он успешно объехал и забыл. Ксения вела себя спокойно, ровно, ни разу не намекнув на упрёк. Он объяснил это её «умением держать себя в руках», в глубине души ликуя, что удалось избежать скандала. А сегодня был футбол. Не просто игра, а Тот Самый Матч. Билеты на лучшие места, купленные два месяца назад, буквально жгли карман его куртки. Весь день он был на подъёме, насвистывал мотив любимой команды, то и дело поглядывал на часы и кидал в воздух ярко-красный фанатский шарф, который уже лежал наготове в прихожей.
Он заглянул в кухню, где Ксения что-то читала, уткнувшись в планшет.
— Ну что, проводишь своего гладиатора на бой? — весело спросил он, пританцовывая от нетерпения. — Сегодня мы должны их разгромить! Олег, наверное, уже ждёт у входа, нужно скорее выдвигаться.
Ксения подняла на него глаза. Спокойный, нечитаемый взгляд.
— Конечно. Желаю удачи.
Она сказала это так, словно желала ему приятного аппетита. Ни тени зависти, ни капли обиды. Просто вежливая констатация факта. Романа это ничуть не насторожило. Он был слишком поглощён собой и своим праздником, чтобы обращать внимание на детали. Он вернулся в прихожую, начал обуваться, предвкушая рёв трибун, запах жареных сосисок и холодный лагер в пластиковом стакане. Это был его идеальный вечер. Его законная награда за неделю трудов. Он почти закончил шнуровать второй кроссовок, когда его телефон завибрировал в кармане. Олег. Наверное, торопит.
— Да, Олежек, уже на выходе! — бодро ответил он в трубку.
— Рома, привет! Слушай, я звоню, чтобы сказать тебе огромное спасибо! — Голос коллеги на том конце провода был неприкрыто радостным и даже немного виноватым. — Я просто в шоке! Честно, не ожидал такого жеста.
Роман замер, согнувшись в три погибели.
— В смысле? За что ты благодаришь?
— Ну как за что! За билет! Ксения позвонила где-то полчаса назад, сказала, что у тебя срочные дела, и ты никак не можешь пойти, и решила передать его мне, чтобы не пропал. Сказала, это твой личный подарок. Рома, я теперь твой должник! С меня выпивка в следующий раз, обязательно! Ты просто лучший друг!
Роман его уже не слушал. Он молча сбросил звонок. Рука со смартфоном безвольно опустилась. Он медленно, как человек преклонного возраста, разогнулся. Красно-белый шарф, лежавший на тумбочке, вдруг показался ему нелепым, клоунским аксессуаром. Рёв стадиона в его голове сменился оглушающим белым шумом. Это не могло произойти. Это была какая-то дурацкая, злая шутка. Но интонация Олега была слишком искренней. И Ксения… её утреннее спокойствие…
Он прошёл в комнату. Встал посреди неё. Холод, который он ощутил в тот момент, был страшнее любой ярости. Это было осознание. Полное, всеобъемлющее, унизительное. Она не просто отомстила. Она использовала его же оружие. Хладнокровно, расчётливо и с убийственной точностью. Она взяла его предвкушение, его маленькую, эгоистичную радость, и раздавила её, даже не повысив голоса. Она показала ему, каково это — стоять в шаге от желанного праздника и наблюдать, как он превращается в ничто по чужой прихоти.
Он не стал ей звонить. Не стал ничего ломать. Он просто сел на стул в коридоре, рядом с ненужным теперь шарфом и зашнурованными кроссовками. Он не думал о том, что испортил ей вечер неделю назад. Он вообще не мог ни о чём думать. Внутри него медленно, как расплавленная лава, поднималась первобытная, тёмная ярость. Он сидел в тишине и ждал. Ждал, когда повернётся ключ в скважине.
Щелчок ключа в замочной скважине прозвучал в напряжённой тишине прихожей, как громкий выстрел стартового пистолета. Роман, до этого сидевший на стуле неподвижно, как изваяние, медленно поднял голову. Он не дёрнулся, не суетился. Вся его ярость, кипевшая внутри последние полтора часа, остыла и превратилась в тяжёлый, холодный слиток, лежащий где-то в районе груди. Он просто ждал. Дверь открылась, и на пороге появилась Ксения.
Она увидела его сразу. Она не вздрогнула. Она, несомненно, этого ожидала. Её взгляд на долю секунды встретился с его — тяжёлым, налитым свинцом, — а затем спокойно скользнул в сторону. Она вошла в квартиру, поставила сумочку на пол и начала расстёгивать плащ. Её движения были методичными, выверенными, почти ритуальными. Это спокойствие, это демонстративное возвращение к будничной рутине, в то время как внутри него бушевал ураган, было последней каплей. Оно было хуже любого крика, любого обвинения. Это было чистое, ничем не замутнённое пренебрежение.
Он не дал ей до конца снять плащ. Он поднялся со стула, и его массивное тело, казалось, заполнило всё узкое пространство прихожей.
— Ты в своём уме вообще?! Как ты посмела отдать не пойми кому мой личный билет на игру?! У тебя что, крыша съехала окончательно?!
Его голос был не визгливым, а низким, сдавленным, будто слова с трудом продирались сквозь спазмированное горло. Это был не крик истерики, а рёв раненого, взбешённого зверя.
Ксения остановилась, держа в руках снятый плащ. Она повернула к нему голову, и на её лице не отразилось ничего — ни малейшего страха, ни удивления. Только лёгкое, почти незаметное любопытство, словно она рассматривала диковинное насекомое. Она молчала, позволяя его ярости выплеснуться в пустоту и повиснуть в воздухе тяжёлым, ядовитым облаком.
— Я ждал этот день! Я жил этим! — он сделал шаг к ней, тыча пальцем в её сторону. — Ты взяла и просто испортила мой вечер! Мой! Отдала какому-то Олегу!
Она повесила плащ на крючок. Расправила несуществующую складку. И только потом посмотрела ему прямо в глаза.
— Я решила не портить тебе жизнь, — сказала она тихо, но её слова заполнили весь коридор, вытеснив из него и воздух, и его гнев. — А то вдруг у меня снова будет «плохое настроение».
Всё. Это была та самая критическая кнопка. Та самая фраза, отзеркалившая его собственное предательство с холодной, математической точностью. Он замер на секунду, его лицо исказилось. Он ожидал оправданий, слёз, ответных обвинений — чего угодно, что можно было бы парировать, на что можно было бы накричать в ответ. Но он получил лишь своё собственное, уродливое отражение. И это вывело его из себя окончательно.
Его рука взлетела сама, без его ведома. Это были не пощёчины. Это были два резких, жёстких удара открытой ладонью по щеке. Глухой, страшный хлопок дважды разорвал тишину квартиры. Её голова резко дёрнулась в сторону от первого удара, потом от второго. Она не вскрикнула. Не заплакала. Лишь слегка качнулась назад, уперевшись рукой в стену, чтобы удержать равновесие. Она медленно повернула голову обратно и снова посмотрела на него. На её щеке уже проступало алое пятно, но взгляд остался прежним. Пустым и тяжёлым, как речной валун. В этом взгляде не было боли. В нём не было ничего. И эта пустота была страшнее любой ненависти.
Роман стоял, тяжело дыша, с всё ещё поднятой рукой. Он только что пересёк последнюю черту, и сам это осознал. Он выплеснул свою ярость, но не получил никакого облегчения. Наоборот, он почувствовал себя опустошённым и жалким. Он ударил её, а она даже не удостоила его реакцией. Она лишила его всего: его праздника, его гнева, его власти. Он посмотрел на неё, на её неподвижное лицо с алеющим пятном, и увидел пропасть. Он молча опустил руку, развернулся, схватил с тумбочки ключи и, не надевая куртку, вышел из квартиры. Тихий щелчок замка прозвучал как жирная точка, поставленная в конце их истории. Ксения осталась одна в коридоре. Она так и не дотронулась до своей щеки.
Неделя абсолютной тишины. Для Романа эти семь дней стали временем активного восстановления своего эго. Он провёл их у матери, подпитываясь её сочувствием и жалуясь на «странные женские выходки» Ксении. В его голове сложилась удобная, логичная картина: он, оскорблённый в лучших чувствах, преподал ей урок своим уходом. Он предоставил ей время для размышлений, чтобы она осознала свою вину. Теперь, по его расчётам, почва была готова. Он возвращался домой не для того, чтобы просить прощения, а чтобы великодушно принять капитуляцию. Он был уверен, что его ждёт притихшая, виноватая жена и горячий ужин. Он поднимался по лестнице, насвистывая, чувствуя себя полноправным хозяином, возвращающимся в свою крепость.
Он вставил ключ в замочную скважину. Привычное движение, выполненное тысячи раз. Но сегодня ключ вошёл лишь до середины и упёрся в глухую, неподвижную преграду. Роман нахмурился, вытащил ключ, осмотрел его, будто проблема была в нём, и попробовал снова. Тот же металлический скрежет, тот же результат. Металл беспомощного ключа скрежетал о новый, чужой механизм. Раздражение начало стремительно закипать в нём, смешиваясь с первым, ещё неясным уколом тревоги. Он нажал на кнопку звонка. Коротко, требовательно. Звук показался ему чужим в этой оглушающей тишине подъезда. Он подождал несколько секунд и нажал снова, на этот раз дольше, не отпуская палец, пока не услышал за дверью шаги.
Дверь открылась. Не нараспашку, а ровно на длину защитной цепочки. В узкой щели появилось лицо Ксении. Спокойное, до странности отдохнувшее. Она была в простом домашнем халате, волосы собраны в небрежный пучок. На её щеке не осталось ни малейшего следа. Она смотрела на него так, как смотрят на курьера или на ошибившегося адресом человека. Без ненависти, без злобы, без любви. С полным, абсолютным безразличием.
— Что случилось с замком? — спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал властно, а не растерянно.
— Я его заменила, — просто ответила она.
Её спокойствие его взбесило. Он упёрся рукой в дверь, намереваясь выдавить её силой, войти, поставить всё на свои места.
— Ты что себе позволяешь?! Это моя квартира! Открывай немедленно!
Цепочка натянулась, дверь даже не дрогнула. Ксения не отступила ни на миллиметр. Она просто смотрела на его руку, упирающуюся в дверной косяк, с тем же отстранённым любопытством.
— Твоя? — она слегка склонила голову. — Нет. Это больше не твоё жильё.
Кровь стремительно ударила Роману в голову. Слова застревали в горле от подступающей ярости.
— Ты спятила?! Мои личные вещи там! Моя одежда, ноутбук!
— Нет, — так же ровно и тихо ответила она, и этот тихий голос был страшнее любого крика. — Твоих вещей здесь нет. Все твои вещи уже неделю как аккуратно дожидаются тебя у твоей матери. Я всё тщательно собрала и отвезла туда на следующий же день.
Он замер, убрав руку от двери. До него дошло. Это не было спонтанным решением. Это был не скандал. Это была казнь. Продуманная и хладнокровно приведённая в исполнение. Пока он жаловался маме и ждал её раскаяния, она методично стирала его из своей жизни. Чемоданы, коробки, вешалки. Она перебрала всё, что было его, и вынесла вон. Окончательно.
— Ты… ты не имела никакого права… — прохрипел он, но сам понимал, как жалко и беспомощно это звучит.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Впервые за весь разговор в её взгляде появилось что-то, похожее на эмоцию. Не злость. Холодное, твёрдое, как сталь, решение.
— Я просто решила больше не портить тебе жизнь. Иди.
И с этими словами она закрыла дверь. Не хлопнула. Просто тихо и уверенно закрыла её, и щелчок нового, надёжного замка прозвучал как финальный удар молотка судьи. Роман остался один на лестничной клетке. Перед запертой дверью, которая больше никогда для него не откроется. Он стоял в оглушающей тишине, нарушаемой лишь гулом лифта где-то внизу. Он был окончательно и бесповоротно вычеркнут. Не из квартиры. Из жизни…
