— Я готова, — тихо сказала женщина, — покажите.
Патологоанатом вопросительно посмотрел на следователя. Тот кивнул:
— Откройте.
Прозектор аккуратно откинул ткань.
Женщина тихо охнула и пошатнулась, следователь едва успел подхватить её.
— Помогите, — попросил он врача.
Вдвоём они усадили Раису Макаровну на единственный стул.
— Это не он… не мой сын, — слабым голосом сказала она, — слава Богу!
И заплакала. Сказалось нервное напряжение.
За полгода, что пропал Костя, её уже третий раз вызывали на опознание. И каждый был для неё тяжёлым испытанием. Кроме неё, опознать некому — коллеги отказывались, с женой сын был в разводе. А по фото опознание не положено. Только личное присутствие.
В милиции на поиски давно махнули рукой. Оперативников не хватало, многие подались в частные структуры.
Ежедневно в городе пропадали десятки человек, детей, стариков, женщин и мужчин. А искать их было некому.
Вернувшись домой, Раиса стянула с головы берет и взялась за телефон.
«Алё, Жень. Это я. Вернулась, да. Не он». — и не прощаясь, положила трубку.
Раиса обещала сообщить бывшей невестке, как съездила, и выполнила обещание. Она не хотела общаться с ней, считала её предательницей, но… после исчезновения сына, они стали перезваниваться. Раз в неделю обязательно.
Раиса интересовалась, как дела у внука Алёши и рассказывала о своих будничных делах. Евгения терпеливо выслушивала, иногда комментировала. Но редко когда разговор длился больше пяти минут.
Евгения жалела свекровь, хоть и считала, что именно она развалила её брак с Константином. Конечно, она понимала, что сама не подарок, да и муж иногда чудил, но… если бы не Раиса, скорее всего, семья бы не распалась.
Жили они вместе, в квартире свекрови, съёмное жильё было молодой семье не по карману. Раиса не упускала шанса подколоть сноху по поводу лишнего веса. Она говорила гадости, маскируя их под комплименты, и наслаждалась произведённым эффектом. И готовила Евгения «посредственно» и «рубашки Косте гладить не умела».
С рождением Алёши стало только хуже. Евгения, по мнению свекрови, ничего не смыслила в воспитании, и главное, слушала советы Раисы и делала наоборот.
Ленивые взаимные подколы стали перерастать в открытые конфликты. Костя разрывался между женой и матерью, и наконец, жена сломалась.
Когда развод стал неизбежен, свекровь опомнилась. Она стала просить сына и невестку «не рубить с плеча» и «всё хорошенько обдумать». Но было слишком поздно. Молодые люди развелись, несмотря на наличие ребёнка. Евгения с Алёшей уехала в Александров, где у неё было своё жильё, а Константин остался с матерью.
В день исчезновения он отправился на встречу друзей в кафе. После развода Константин редко выбирался куда-то, и поэтому Раиса Макаровна была даже рада.
— Погуляй там хорошо, — напутствовала она сына, — только не пей много, а то мало ли! И знай: пока ты не вернёшься, спать я не лягу!
— Всё будет хорошо, ма. Не жди, буду поздно, я взрослый уже! — махнул рукой сын и странно так на неё посмотрел.
Этот момент она прокручивала в голове десятки, если не сотни раз.
В кафе была встреча с одноклассниками, после все они были допрошены. Никто не припомнил ничего необычного. Костя ушёл одним из последних, и те, кто остался до закрытия, не видели, чтобы он садился в такси или шёл к метро.
Евгения приехала к Раисе, как только узнала, что Костя пропал. Следователи хотели допросить её, как бывшую жену. Она подробно рассказала о всех знакомых бывшего мужа, его коллегах, с которыми была знакома.
В душе она надеялась, что бывший муж найдётся в ближайшее время. Константин мог сбежать от матери, ведь та слишком давила на него. «В конце концов,— думала Евгения,— он не выдержал и сбежал к какой-нибудь смазливой коллеге».
Но прошла неделя, другая, потом месяц, полгода… и стало ясно, что, скорее всего, Костя погиб. Теперь Евгения по-настоящему жалела Раису Макаровну. Будучи матерью, она представила себе, какой это ужас — потерять своего ребёнка, независимо от возраста.
Но, несмотря на это, у Евгении была своя жизнь. Она стала встречаться с мужчиной, который, казалось, прекрасно относился к Алёше, как к своему.
Евгения считала, что бывшей свекрови знать об этом необязательно, она боялась задеть её чувства. Но Раиса всё равно узнала. Приехала навестить внука, и тот с детской непосредственностью всё ей рассказал.
— Ой, Алёша, какие у тебя кроссовки модные, — похвалила Раиса, — ты где ж такие отхватил? Мама купила?
— Нет, это дядя Саша, — ответил мальчик, — он мне ещё машинку подарил, смотри!
И он с гордостью продемонстрировал бабушке игрушечную машинку.
— Ты что это, — поджала губы Раиса Макаровна, — всё в игрушки играешь?
А сама пристально посмотрела на Евгению. Та взгляд не отвела. В конце концов, она в разводе, имеет право встречаться, с кем хочет.
В тот раз Раиса промолчала, но зато, отправляясь в обратную дорогу, не преминула шепнуть на ухо Евгении:
— Ты всё же, Женя, повнимательней кавалеров выбирай. Алёшка им не родной… знаешь как у львов и медведей бывает? Самцы загрызают чужих детёнышей, чтоб у их матери быстрее течка пошла!
— Ну, мы слава богу, не львы и не медведи, — сдержанно ответила Евгения, хотя внутри у неё всё закипело.
Наступила зима. Выпал снег, накрыв город пушистым одеялом.
Раиса возвращалась из магазина, на душе было пусто и уныло. Она равнодушно смотрела, как молодые мамочки везут на санках розовощёких детей, и в голове её вращался вопрос: «Зачем»?
Зачем эти бессонные ночи, все эти утренники, школьные собрания, волнения… если в один день твой ребёнок покидает тебя. Хуже всего, конечно, если исчезает без следа, как её сын Константин.
Было ужасно, что она стала завидовать соседке Виктории, у которой сын умер от сердечного приступа. Молодой парень, сильный, красивый… играл во дворе в футбол, а потом пришёл домой, принял душ, лёг на диван и уснул навсегда. Сердце остановилось.
Виктория теперь каждые выходные ездила на кладбище, превратив могилу в экзотическую клумбу и разговаривала с сыном.
А ей, Раисе, куда идти?
Она ходила в церковь, батюшка велел молиться, и сам обещал. Но легче ей не стало.
Впервые в жизни она одна встретила новый год. И без ёлки.
Раньше Константин приносил живую ёлочку и они с Женей и маленьким Алёшей её наряжали. Ах, если бы вернуть назад то счастливое время!
*****
В подъезде было темно, кто-то опять выкрутил лампочку. Раиса выписывала газету и пошла забрать свежий номер. Газеты не было, но зато был конверт. В темноте было не разобрать адреса, и Раиса подумала, что скорее всего ей написала тётя Паша из Борисоглебска. Старушка, наверное, хотела поздравить её с новым годом, письмо опоздало.
Раиса положила конверт в карман, и вспомнила о нём только через неделю, нащупав его в кармане, когда снова надела пальто.
Когда она взглянула на него, сердце застучало как сумасшедшее, руки затряслись. Почерк был ей знаком — учителя всегда ругали Константина за «каракули». Шутили, что быть ему врачом. На конверте была марка и штемпель города Гусь-Хрустального.
Раиса в обуви прошла на кухню и медленно опустилась на табурет. Повертела в руках конверт, даже понюхала его. Потом взяла кухонные ножницы и аккуратно надрезав, достала письмо.
Прочитав первые строчки «Здравствуй, мама»! затрясла головой — слёзы застили глаза. Немного успокоившись, она глубоко вдохнула и продолжила чтение.
Сын писал, что вынужден скрываться и просил не спрашивать почему. Сейчас всё у него хорошо, но вернуться домой он пока не может. И ей не сказал потому, что боялся, что те, кто его ищут, выйдут на неё. И звонить не может по этой же причине. Письмо было совсем небольшое и заканчивалось так:
«Не волнуйся за меня, мама. В милицию не ходи. Крепко целую, Константин».
«Миленький, дорогой мой Костик»! — целовала она каждую строчку.
После села и до утра просидела в думах: Как там он? Где скрывается, чем питается?
Теперь она по пять раз в день спускалась к ящику, глядела, нет ли там письма от сына. Больше он не писал. «Он приедет, обязательно приедет весной» — думала она. Пришла весна, но сын не только не приехал, но и весточки не прислал. «Значит, не смог» — успокаивала она себя, — «ну ничего, к моему дню рождения, он точно приедет. Я чувствую».
****
В отделение милиции на посту дежурного шумела какая-то женщина. Она кричала, что соседи снизу не дают ей покоя ни днём ни ночью. Стонут. Наверное, устроили у себя на квартире публичный дом!
Дежурный поморщился от её громкого голоса.
— Гражданка Тютина, успокойтесь! Вы два часа назад вызывали наряд по телефону!
— Вызывала! Вызывала! — тыкала пальцем в окошко женщина, — они приезжают тогда, когда стоны прекращаются! Нужно, чтобы кто-то пошёл со мной и подождал немного.
Дежурный страдальческим взглядом посмотрел на капитана. Тот, позвонив по телефону, вызвал к себе молодого оперативника.
— Симаков! — распорядился капитан, — пойдёшь сейчас с гражданкой Тютиной. Глянь, что к чему, и возвращайся.
Капитан был уверен, что это фантазии вздорной бабы, не более. А Симаков, по его мнению, был самый бесполезный ресурс, которым можно было пожертвовать ради тишины в отделении.
Однако, когда сержант вернулся, рассказал, что за стенкой действительно кто-то стонет. Но не под квартирой гражданки Тютиной, а чуть наискосок. То есть, в другом подъезде. Выяснилось, что в той квартире жила одинокая мать с сыном-инвалидом. Симаков попытался дозвониться, дверь ему никто не открыл, хотя показалось, что он снова слышал те же стоны.
Тогда сержант отправился в ЖЭК, где у техников иногда хранились комплекты ключей. Дело это было добровольное. Оказалось, что жильцы тридцать второй квартиры копии ключей не сдали. Симакова направили к начальнице.
— Вы не могли бы сказать, кто живёт в тридцать второй, дом пятнадцать, по Трифоновской, — щёлкнул шариковой ручкой Симаков, обращаясь к полной шатенке, сидевшей за столом в жилконторе.
— А «хи-хи» не «хо-хо»? Ты кто такой вообще? — смерив сержанта презрительным взглядом, ответила шатенка и углубилась в журнал «Бурда» проворчав под нос: — сейчас милицию позову.
— Женщина, милиция уже здесь, — Симаков продемонстрировал ей удостоверение — вы обязаны помочь следствию!
Увидев удостоверение, она отложила журнал и растянула полные губы в улыбке.
— Что же вы сразу не сказали! Сантехник наш всех знает… ну, почти всех, — она отложила журнал и заорала на всё помещение так, что Симакову уши заложило: — Саня! Сан Саныч! Иди сюда!
****
— А чего рассказывать, — поскрёб выбритый подбородок сантехник.
В тридцать второй женщина живёт, Вера, с сыном. У парня с позвоночником беда. Парализовало, когда совсем пацаном был, папаша их после того бросил.
— Почему парализовало? Заболел? — уточнил сержант.
— Я не знаю, — приложил руку к груди Сан Саныч, — они меня всего раз вызывали, ну, может, два. Не безобразничают, никого не затапливают…
— И всё же… — прервал его Симаков, — вспомните, что говорили, про болезнь сына Веры?
— Так… ходили слухи, — пожал плечами Сан Саныч, — что парня не то в школе толкнули или он из окна вывалился… ну, в общем, несчастный случай. Не повезло ему. Но теперь-то он уже давно не парень, а мужик.
— Как давно вы видели Веру с сыном?
— Весной. Снег уже сошёл… гляжу, а она с инвалидной коляской корячится у подъезда. Стемнело уже, народу никого и помочь им некому. Ну, помог занести коляску в подъезд… Тяжёлая! Лифт маленький, там только коляска и влезает. Забрался я на ихний этаж, а она мне лифт с коляской прислала. Я инвалида выгрузил, подождал, пока она поднялась.
— Вы о чём-нибудь с ним разговаривали? Откуда они возвращались?
— Не разговаривали мы. Он кепку на глаза надвинул и всё время молчал. А может, спал! Мне показалось, что алкоголем от него пахло, я в завязке, это дело за километр чую. Зато мать его без умолку трещала… денег мне дать хотела, но я не взял. — сантехник вздохнул, — мы тоже сочувствие имеем!
— А чем занимается Вера? — поинтересовался Симаков, услышав про деньги, — работает? Где?
— Да не знаю я, — приложил руку к груди Сан Саныч, — вы спросите бабушек у подъезда, они вам поболе моего расскажут!
Симаков нашёл у нужного подъезда только одну старушку. Но та оказалась неразговорчивой.
Всё, что смогла она поведать, так это то, что Веру из тридцать второй квартиры она не видела давно. А на вопрос о её сыне, только перекрестилась и вздохнула. Сказала, что видела, как в больницу забрали.
На основании собранных материалов было принято решение проникнуть в квартиру Яхно. Сделать это можно было двумя способами: по пожарной лестнице через окно, или вскрыть деревянную дверь. Выбрали второй вариант.
В назначенный день, в присутствии понятых, специалист поколдовал с замком и отошёл, пропуская вперёд представителей власти.
Симаков открыл дверь и зашёл первым. За ним остальные. В нос вошедшим сразу ударил удушливый запах. Женщина-понятая, зажав нос, выскочила на лестничную клетку.
На кухне работало радио. Оно говорило голосом Горбачёва о перестройке и новом мышлении.
В комнате стоял запах, от которого даже бывалых сотрудников затошнило. Симаков поспешил открыть всюду окна.
В комнате, на кровати, лежал заросший инвалид. Кроме него в квартире никого не было.
— Никита Яхно? — окликнул его оперативник, но мужчина не ответил. Он был без сознания.
Возле кровати валялся давно пустой графин, а бельё, на котором лежал несчастный, когда-то белое, стало жёлто-серым.
В комоде нашли паспорт на имя Яхно Веры Никитичны, сорокового года рождения. И свидетельство о смерти Никиты Сергеевича Яхно.
Кто же тогда на кровати? — спросили себя оперативники. Мужчину забрали в больницу, а Веру Никитичну объявили в розыск.
****
Наступил день рождения Раисы Макаровны. Она была уверена, что именно сегодня Костя вернётся. Поэтому готовилась заранее: сделала генеральную уборку, приготовила любимые сыном блюда.
Утром позвонила старая приятельница, хотела зайти поздравить, но Раиса, сославшись на недомогание, отказала. Потом с поздравлениями позвонила бывшая невестка, и от неё уже было не отделаться — звонила она с автовокзала.
Евгения с Алёшей принесли цветы и торт, но без Кости праздник скорее напоминал поминки. Раиса всё же не выдержала и рассказала невестке про письмо. Даже дала прочесть.
— Да, это его почерк, — кивнула Евгения, — и давно вы это получили?
— Ещё зимой, — призналась Раиса. — я надеялась, что он приедет или напишет хотя-бы… но всё это ерунда. Главное, что он жив! Да, это главное.
Как только она это произнесла, зазвонил телефон. Задрожав всем телом, Раиса подошла:
—Алё! Сынок!
Но, через несколько секунд она молча положила трубку на рычаг.
— Кто там? — спросила Евгения.
— Очередное опознание… я не выдержу больше. Нет, нет, я не пойду! Это не может быть Костя, а у меня нет сил смотреть на очередного бедолагу!
Опять зазвонил телефон. Требовательно, настойчиво.
— Я подойду, — Евгения сняла трубку, — алло! Куда подъехать?
Выслушав ответ, она шепнула бывшей свекрови:
— В больницу. К девяти.
— Это не он, — с уверенностью произнесла Раиса. — я бы почувствовала.
— Но я поеду, чтобы убедиться в этом, — ответила Евгения, — ради вас.
— Как хочешь, — пожала плечами Раиса, а сама подумала: «Как будто я не знаю, ради чего ты стараешься. Так внук здесь уже прописан, чего тебе ещё? Тебя я и тогда не прописала, а теперь и подавно».
Евгения собрала и вымыла посуду, потом сели пить чай.
— Я со следующей недели на новую работу выхожу, — чтобы как-то поддержать разговор сказала Евгения. — так что, отпуск у меня теперь не скоро будет. Будем ждать вас в гости, приезжайте теперь к нам.
— Приезжайте…— задумчиво повторила Раиса, — а ты, всё с тем мужичком живёшь? Как бишь его…
— Александр. — покраснела Евгения. — Живу.
— Вот, если бы ты слушала меня, Костя бы не пропал! — вдруг со злостью произнесла Раиса, — и не было всего этого кошмара!
Евгения ничего не ответила. Ей захотелось взять Алёшу и уехать прямо сейчас, но договорённость не дала этого сделать. Теперь она и сама была не рада, что согласилась на опознание.
С утра она поехала в больницу. Раиса пообещала занять внука, пойти с ним кормить уток, на реку. По дороге Алёша рассказал бабушке, что уже кормил уток, когда дядя Саша возил их с мамой в деревню.
— Какую деревню? Далеко?
— Под Гусь-Хрустальным, — ответил мальчик, — там так здорово! Я катался на настоящей лошади!
— А давно? — Раиса от волнения остановилась, ей стало тяжело дышать. — давно вы были в Гусь… Хрустальном?
— Ещё зимой, — ответил внук.
****
Евгения не верила, что Костя жив. Она знала, что письмо, которое он написал матери — подделка, потому что сама написала его. Старалась, чтобы почерк был похож на каракули мужа… ей казалось, что надежда даст импульс Раисе, которая совсем сникла. Но эффект оказался кратковременным, и теперь она ругала себя. Не стоило давать ей надежду.
— Вы Петрова Евгения Сергеевна? — вывел её из размышлений голос. К ней подошёл молодой человек в белом халате, накинутом поверх милицейской формы.
— Да, это я, — кивнула она.
— Сержант Симаков, — представился он, — следуйте за мной.
Он распахнул перед ней дверь и они, спустившись по лестнице, оказались в полуподвальном помещении. Сержант нажал кнопку служебного лифта.
— Волнуетесь? — спросил он, пропуская Евгению в кабину.
— Не особо. — честно призналась она. — Хочется, чтобы поскорее всё закончилось.
Почувствовав, что лифт едет вверх, а не вниз, она удивилась: — а мы, разве, не в морг?
— Нет. В интенсивную терапию. Но, честно говоря, ещё немного, и пришлось бы ехать в морг.
Лифт дёрнулся и раскрыл двери на этаже с цифрой «4». Пост медсестры пустовал, горела лишь лампочка над письменным столом. В коридоре тоже не было ни души. Двери палат были закрыты. Остановившись у одной из них, сержант посмотрел на часы и дернув ручку, открыл.
На больничной койке лежал под капельницей бледный, худой человек. Глаза ввалились, клочками торчала неровно обрезанная борода.
— Это не он, — уверенно заявила Евгения, — не Константин!
Услышав её голос, человек приоткрыл глаза и что-то промычал.
— Подойдите поближе, присмотритесь получше, — ласково попросил сержант и мягко подтолкнул Евгению.
Человек смотрел на неё сквозь полуоткрытые веки.
— Господи… Константин… — Евгения пошатнулась, — живой! Что с тобой случилось?
— Он сейчас не может говорить, слишком слаб, — шепнул ей сержант, — но врачи говорят, повезло. Жить будет.
Тогда Евгения стала расспрашивать сержанта. Симаков рассказал, что в квартире, кроме Кости, никого не было. Сначала его приняли за сына хозяйки квартиры. Но обнаружив его свидетельство о смерти, поняли, что это другой человек. Он подходил под описание пропавшего год назад Петрова. Врачи обнаружили у него зажившие травмы, характерные для человека, сбитого автомобилем.
Хозяйка квартиры, по показаниям соседей, была тихой, всегда здоровалась, но никогда никого к себе не приглашала. И ничего не рассказывала.
На данный момент обнаружить её местонахождение не удалось.
— Но как Константин оказался в той квартире? — спросила Евгения.
— Это мы сейчас и пытаемся установить, опрашиваем соседей, — ответил сержант, — я бы хотел побеседовать с Раисой Макаровной. Передайте ей, что как только её сыну станет лучше, можно будет его навестить.
— Но она вряд ли станет ждать, — с сомнением сказала Евгения, — нельзя ли ей приехать сегодня?
— Это решаю не я. — сказал сержант, — ей позвонят. До свидания, гражданка Петрова.
****
Узнав, что Константин жив, Раиса тут же забыла, что хотела расспросить невестку о поездке в Гусь-Хрустальный. Все мысли её переключились на сына, и она жалела, что не дослушала звонившего. Знай она, что это Костя, она бы побежала в больницу в ту же секунду.
Услышав от Евгении что сын истощён, она в деятельном возбуждении стала собирать продукты в большую сумку.
— Как ты думаешь, Женя, может, надо сварить Косте бульон?
— Вас не пустят, — ответила Евгения, — к тому же, Костя слишком слаб и не может питаться самостоятельно!
— То есть как это «не может питаться»? Ох, батюшки! — заохала Раиса. — Что же это делается?
— Бульон, наверное, будет можно потом, — обняла её Женя, — успокойтесь, пожалуйста, мама.
Она назвала её так впервые. Раиса опустила сумку на пол и поникла.
— А когда пустят? — спросила она.
— Сказали, что позвонят, — Евгения взяла у неё из рук сумку и принялась выкладывать продукты.
****
Во время обыска в квартире Веры Яхно нашли несколько альбомов с фотографиями. Следователь с помощниками изучали их, пытаясь найти хоть что-то, что объяснило бы им исчезновение хозяйки и наличие у неё в квартире Константина Петрова.
И сыщикам повезло. Они нашли школьный снимок с подписанными портретами учеников 6 «Б» класса. В одном ряду красовались фото Константина Петрова и Никиты Яхно.
Значит, ребята были одноклассниками. Других снимков не было, но был аттестат об окончании средней школы на имя Никиты Яхно. Учителя приходили к нему домой.
Было несколько фотографий, на котором фигурировал деревенский домик. Крошечный совсем. Участок маленький, но видна теплица. Оперативники достали фотографию и перевернули её. На обороте была надпись «Лето 19..».
— Лучше бы место написала, — с досадой заметил капитан.
— Нужно опросить соседок! — отозвался сержант, — Наверняка, если у Яхно имелась дача, они знают об этом!
— Молодец, Симаков! Вот ты и выяснишь! — передал ему фото капитан, — у тебя это отлично получается!
Уже на следующий день Симаков ехал на электричке в Хотьково. Там, в десяти минутах ходьбы от станции, в окружении берёз, пряталось садовое товарищество «Медик», где давали крохотные наделы медицинским работникам. Домик Веры находился в самом конце. На нём не было номера, а на калитке висел ржавый замок.
Симаков, на свой страх и риск, пробрался на участок, перемахнув через невысокий забор. И тут же пожалел, потому что приземлился на кусты малины, которые порвали его новые брюки.
— Чёрт! — выругался сержант, и пошёл по успевшей зарасти дорожке к домику. Ключи, как он и ожидал, были за наличником.
Внутри было ощущение заброшенности. На грязном столе, между стаканом в подстаканнике и глиняным кувшином, художественно раскинул паутину единственный жилец — большой паук.
— Привет, — сказал ему Симаков.
Ничего интересного обнаружить ему не удалось, кроме тетрадки с расходами. Тетрадка была очень старая, пятнадцатилетней давности, и Симаков с интересом узнал, сколько в то время стоили молоко и сахар.
Когда он шёл назад, его окликнула сухопарая женщина в платке.
— Вы не Веры ли Никитичны родственник? — спросила она.
— Нет, — честно ответил Симаков.
— А похожи, да и вышли от неё, — женщина стояла против солнца и прикрывала от него глаза рукой, — я подумала… я хотела бы узнать, что там с Верой? К телефону не подходит, пропала… всё ли с ней в порядке?
— Мы тоже ищем её. — Симаков показал удостоверение. — Где она могла бы находиться?
— Я звонила ей под Новый год. Поздравляла. Сюда она давно не ездила, много лет, после того как случилось несчастье с её мальчиком… я его помню, такой способный был ребёнок, такие надежды подавал… — женщина затрясла головой. — всё это так… чудовищно. Несправедливо!
— Продолжайте пожалуйста, — подбодрил её Симаков, — что сказала вам Вера? Она не делилась с вами планами?
— Она показалась мне странной… знаете, совсем не улавливала суть разговора.
— Что значит «не улавливала»? — навострил уши Симаков.
— Ну, иначе говоря, я ей про Фому, она мне про Ерёму, — снова затрясла головой женщина.
— Как вас зовут? — Симаков достал блокнот и приготовился записывать.
— Липина Ольга, я здесь живу с мая по октябрь, — сообщила женщина, — домик номер двадцать три.
— Как давно вы видели Веру?
— Очень давно. Но мы общались по телефону.
— Номер не подскажете?
— Верин?
— Свой.
— Зачем? — удивилась Ольга.
— Ну, может у вас для меня информация появится, а может, у меня для вас, — ответил Симаков.
— У меня дома телефона нет, — вздохнула женщина.— я в Мытищах живу.
— Как же Вера вам звонила? — поднял брови Симаков.
— Это я ей звонила. Она почти всегда дома была. Из-за сына. Я много раз хотела её навестить, но она не приглашала. Наверное, стеснялась обстановки.
— Оставьте свой адрес, — попросил Симаков.
Записав адрес, он распрощался с гражданкой Липиной и поехал обратно.
Симаков передал свой разговор с Ольгой следователю. И тот дал ему новое задание: выяснить во всех больницах, не попадала ли к ним женщина с психическим расстройством, которая подходила бы под описание Веры Яхно.
Спустя три дня Симаков обнаружил Веру Никитичну в одном из психоневрологических интернатов, но не смог пообщаться с ней, по причине её полной невменяемости. Вот тогда ему понадобилась Ольга Липина. Она узнала свою, подругу, но та её — нет.
****
В больнице Константин много спал. Очередной раз открыв глаза, он понял, что снова оказался в обстановке, которая за долгое время намозолила ему глаза. Всё те же бордовые обои на стенах, книжные стеллажи. На стареньком комоде древний телевизор с выпуклым экраном, покрытый тонким слоем пыли. Константин лежал на той же самой кровати.
Вера Никитична по обыкновению сидела рядом в кресле и стучала спицами. Вязала очередную шаль.
— Хочешь, включу телевизор? — не глядя на него, спросила она.
— Я домой хочу. — услышал он свой голос, только он был каким-то детским, неокрепшим, — Меня мама ищет. Отпустите меня.
— Отпустите… Ищет, — проворчала себе под нос Вера Никитична, и вдруг перестав стучать спицами, обратилась к телевизору. — А обо мне кто-нибудь подумал? Обо мне? А о моём сыне?
— Простите, тётя Вера, я не хотел, — захныкал Константин, который вдруг превратился в шестиклассника Костю.
— Какая разница теперь? Мой сын умер, — зловещим голосом произнесла Вера Никитична, — и я хочу, чтобы ты прочувствовал всё то, что пришлось ему пережить!
Она взяла спицу и начала колоть его ей.
Вокруг снова сгустилась тьма, из которой его вытащил знакомый голос.
****
— Костя! Боже мой, какое счастье… я уж не чаяла…— всхлипывала Раиса, — гладя его руку поверх одеяла.
— Мама, — улыбнулся он, открывая глаза.
— Дорогой мой, — сдерживая слёзы, бормотала она, — как ты себя чувствуешь?
— Хорошо… только спать всё время хочу.
— Ну тогда спи, спи… а я с тобой посижу.
К счастью, ничего серьёзнее неправильно сросшихся переломов и пролежней у Константина не обнаружили. Мышцы были атрофированы. Врачи предположили, что время от времени мужчине кололи какой-то мышечный паралитик.
Когда Петров немного окреп, он смог рассказать матери, что был уверен, что у него сломан позвоночник так же, как у сына Веры.
— Боже мой! — схватившись за голову, простонала Раиса. — я слышала, что Никита… умер?
— Да. Она хранит дома урну с его прахом. Это так… неправильно.
— Ты не виноват, это был несчастный случай! — Раиса Макаровна сжала руку сына, — все это видели!
— Я толкнул его. Я был зол…
— Не говори так! Ты не виноват! Она сделала тебя инвалидом! Будь она проклята!
— Не говори так, мама, — попросил сын, — я шёл по Трудовой. Вдруг сильный удар в спину, словно что-то взорвалось внутри… И всё.
Тётя Вера нашла меня. Она сказала мне, что в тот момент сразу поняла, что ей меня послал Бог.
— Не Бог, а дьявол! — Раиса Макаровна вытерла слёзы рукавом. — ты и представить себе не можешь, каково было мне! Я каждую минуту думала, где ты, что с тобой… я постарела на десять лет!
Она всхлипнула и отвернулась.
— Мне кажется, что она просто была не в себе, мама. Мне даже жаль её.
— Нашёл кого жалеть! А меня тебе не жаль? — крикнула она на сына, но запнулась, и прошептала: — мне было так плохо…
— Прости, мама…
— Вера, вместо того, чтобы вызвать помощь, чуть не убила тебя! — махнула рукой Раиса Макаровна. — Неужели кроме неё тебя никто не видел?
— Мама, я не знаю. Я очнулся уже там, и понял куда попал, только по портрету Никиты. Тётя Вера сказала, что у меня сломан позвоночник, как у него, что перемещать сейчас меня нельзя, но у неё есть опыт ухода за сыном, и она позаботится обо мне… она обещала сообщить тебе, как только мне станет лучше.
— Вот зараза! — не выдержала Раиса, и закрыла рукой рот. — И что же не сообщила? Всё это время ты был от меня в трёхстах метрах, а я… я чуть с ума не сошла!
Раиса разрыдалась. А когда успокоилась, сын продолжил:
— Тётя Вера сказала, что в таком состоянии я стану тебе обузой.
— И ты поверил? — сокрушалась Раиса, — ты мог сбежать! Ты мог позвонить!
— Мог бы, сбежал, — отвернулся Константин и сердце Раисы сжалось.
— Сумасшедшая! И что, никто из соседей не заходил к ней? Не видел и не слышал тебя?
— Никто. Однажды кто-то позвонил под Новый год, но звонок её расстроил. Она взяла и выбросила телефон! — губы сына тронула горькая усмешка. — когда с тобой случается несчастье, сначала все сочувствуют, пытаются помочь, но после отдаляются и забывают. Ты становишься никому не нужен!
— Не смей… жалеть её, — упрямо повторила Раиса.
— Я виноват, мама, — он взял её за руку, — тётя Вера просто сошла с ума. Иногда ей казалось, что я Никита. Тогда она приносила книги, рассказывала забавные истории и спрашивала: — а помнишь? И кормила вкусно.
Когда она не вернулась, я решил, что всё, конец. Никита с портрета со мной разговаривал. Обещал, что скоро всё закончится. Я думал, что он другое имеет ввиду… Я не боялся. Только тебя было жалко.
— Бедный мой мальчик, — сокрушалась Раиса Макаровна. — слава богу, всё позади!
****
Реабилитация была непростой, но молодость победила, и Константин смог вернуться к нормальной жизни. Он по-прежнему живёт с матерью.
Два раза в год их навещает Евгения с сыном. Алёша стал ростом с отца и делает большие успехи в спорте.
Евгения так и не вышла замуж за Александра — ему не понравилось, что она отказалась разорвать отношения с бывшим мужем и свекровью.
«Свекровей бывших не бывает»! — заявила ему Евгения.
Узнав об этом, Раиса Макаровна расплакалась.
