Лаванда.
Именно этот запах — первое, что вспоминается Александре о бабушкиной квартире. Не духи, не крем… лаванда. Мыло такое она всегда покупала в одной лавке. Дорогое. Французское.
— Зачем тебе эта роскошь? — удивлялась мама.
— А затем, что жизнь коротка для дешёвого мыла, — отвечала бабушка.
Сейчас Александра стоит у того самого окна, где когда-то бабушка поливала фиалки. Ещё десять дней — и запах лаванды исчезнет. Навсегда. Новые хозяева принесут свои ароматы: кофе из капсул, освежители воздуха, готовую еду из супермаркета.
Каблуки стучат по паркету. Громко. Нарочно громко.
Екатерина — тётка, сестра мамы — расхаживает по комнатам. Оценивает. Прикидывает. Считает в уме.
Пятьдесят семь лет ей. Всегда при полном параде: маникюр френч, стрижка «под мальчика», костюмы строгие. В молодости работала администратором в салоне красоты. Привычка следить за собой — на всю жизнь.
— Мебель устаревшая, конечно… — Екатерина проводит пальцем по столешнице комода. Пыли нет. Александра убиралась каждый день. Даже после… — Но антиквариат нынче в цене. Этот гарнитур мама покупала — помню! — три года копила. С каждой зарплаты откладывала.
В голосе — нотки хозяйки. Уже хозяйки.
Люстра хрустальная — антикварам продать. Ковёр персидский — тоже денежка. Книги… ну, книги — макулатура. А вот полки из дуба — это да, это стоит!
Александра молчит.
Перекладывает фотографии в коробку. Осторожно. Как хрупкие осенние листья.
Чёрно-белые лица улыбаются с карточек. Незнакомые теперь люди в театральной одежде. Бабушка в белом платье — совсем девчонка! — рядом с дедушкой. Молодые они. Красивые. Глаза — полные надежд на счастье.
Семейное фото: бабушка с дочерьми. Мамой Александры и Екатериной. Школьницы в форме, белые накрахмаленные воротнички. Дедушка в военной форме — перед фронтом. Серьёзный. Подтянутый. Медали на груди блестят.
Каждая карточка — история.
Свадьбы, юбилеи, выпускные, первые шаги внуков… Жизнь прожитая. Полная. Насыщенная.
Десять лет назад всё было по-другому.
Тогда у Александры была половина этой квартиры. Наследство от мамы. Та умерла внезапно — инфаркт, сорок девять лет. Слишком рано.
Двадцать пять Александре тогда. Работа — секретарь. Съёмная однушка на окраине, вид на промзону, соседка за стеной орёт по ночам на мужа.
И вдруг!
Половина трёхкомнатной в центре города! Историческом центре! Потолки высокие, лепнина, паркет довоенный.
Впервые почувствовала — что значит «своё». Могла сказать: моя квартира, мой дом. Планировать ремонт, выбирать обои, решать — какие цветы на балконе сажать.
Опьяняющее чувство — владеть кусочком родного города!
Но.
Счастье оказалось коротким.
Дядя Евгений заболел.
Рак. Четвёртая стадия.
Врачи говорили: «Поздно. Ничего не поделаешь. Полгода максимум.»
Германия предлагала экспериментальное лечение. Новый протокол. Результаты обнадёживающие.
Цена — как квартира. Два с половиной миллиона гривен.
Екатерина металась между больниц и банков. Евгений лежал — таял на глазах. Некогда крепкий мужчина превращался в тень. Глаза — когда-то весёлые — потускли от боли.
Вечерами Екатерина приходила к ним. Садилась на кухне. Плакала.
Не навзрыд — тихо. Устало.
Макияж растекался. Помада оставляла следы на салфетках. Причёска — всегда безупречная — растрепалась.
— Не знаю, что делать… — шептала бабушке. — Денег таких нет. Квартира в ипотеке. Машина — копейки дадут. А время уходит…
Бабушка молча наливала чай. Ставила блюдце с печеньем — Екатерина не ела. Слушала. Кивала. Гладила дочь по руке.
И предложила.
— Сашенька, — тихо сказала однажды вечером, — подари мне свою долю.
Что?!
— Я продам квартиру. Отдам деньги Екатерине на лечение. А на остальное — купим маленькую квартирку. Будем вместе жить.
Тот вечер Александра помнит до мелочей.
Бабушка в любимом кресле — старинном, с высокой спинкой. Досталось от её матери. Вязала очередной шарф для соседских детей. За зиму штук пять успевала связать — раздавала направо-налево.
Руки её — узловатые, в пятнах старческих — ловко двигали спицы. Петля за петлей. Ряд за рядом. Как вся жизнь — размеренная, неторопливая, полная заботы о других.
За окном — октябрьский дождь. Капли по стеклу стекали. Как слёзы.
Фонари только зажглись. Освещали мокрый асфальт, редких прохожих под зонтами.
В квартире — тепло. Уютно.
Бабушка умела создавать домашний очаг даже в самые тяжёлые времена.
— А где жить будем? — спросила Александра.
Она наблюдала за ровными спицами.
— Найдём недорогое что-нибудь. Главное — вместе. Евгений хороший человек. Столько для семьи сделал… Помнишь? Маму в больницу возил, всегда на подхвате, всегда помогал, он ведь один мужчина в нашей семье и был? Полки на кухне чинил? Не можем его в беде бросить.
Отложила вязание. Сняла очки. Протёрла мягкой тряпочкой.
Без очков лицо — беззащитное. Старческое.
Глаза выцветшие — когда-то синие — смотрели с мольбой.
— Знаешь, Сашенька… я уже старая. Мне важно не то, в какой квартире умереть. А с кем рядом быть. А Евгений… он молодой ещё. Ему жить и жить.
Александра согласилась.
Не сразу. Дни думала. Взвешивала. Подруги в один голос: «С ума сошла?! Квартира в центре — золотое дно!»
Но внутри что-то подсказывало: правильно делаешь.
Евгений — действительно хороший. Добрый. Отзывчивый. Никогда не считал — сколько на родственников потратил.
Подписала дарственную.
Бабушка стала единоличной владелицей. Быстро нашла покупателей — молодую семью с двумя детьми. Искали в этом районе долго.
Квартира ушла.
Основную часть — на двушку на Солнечной улице. Екатерине на лечение. Остаток — Екатерине на лечение.
Переезд — целую неделю.
Александра упаковывала вещи. Каждая — с воспоминаниями связана. Платья мамины — бабушка выбросить не решалась. Награды дедушкины в бархатной коробочке. Праздничный сервиз — только по большим торжествами доставали.
Комнатные растения — особая осторожность при перевозке.
Новая квартира оказалась светлой. Большие окна. Балкон в тихий дворик с липами. Скамейки. Не центр, конечно. Но уютно!
Район спокойный. Пенсионеры да молодые семьи с детьми. По утрам — пение птиц. Не гул машин, как в центре.
Бабушка обустроила по-своему: фотографии развесила в том же порядке. Книги по полкам расставила. У окна — любимые фиалки. Чудом прижились на новом месте!
Через месяц квартира пропиталась привычными запахами. Стала по-настоящему домашней.
Пять лет совместной жизни — особенные оказались.
Александра взяла отпуск на работе. Потом уволилась совсем. За бабушкой ухаживать — времени и сил всё больше требовалось.
Денег от продажи хватало. Бабушкина пенсия плюс небольшие накопления — не бедствовали.
Дни текли размеренно.
Утром — завтрак на маленькой кухне. Вид на липы. Днём — прогулки по парку, если погода позволяла и самочувствие. Вечерами — чай. И бабушкины рассказы.
О войне. О знакомстве с дедушкой на танцах в Доме культуры. О рождении дочерей. О послевоенных трудностях.
— Знаешь, Сашенька, — медленно помешивала сахар в стакане, — многое в жизни поняла. Главное — не то, что у тебя есть. А с кем делишься этим.
Часто вспоминала прошлое. Детство в деревне — летом пахло сеном и свежим хлебом. Учёбу в педагогическом институте. Работу в школе — сорок лет проработала!
Память удивительная — имена всех учеников помнила. Рассказывала, кем стали, как жизнь сложилась.
— А Серёжу Волкова помнишь из седьмого — я показывала тебе его письмо? Шалопай такой! Уроки прогуливал. А теперь врач. В больнице работает. Мама его на рынке рассказывала — сын благодарит за то, что в школе не бросила.
Эти рассказы создавали особую атмосферу. Ощущение связи времён. Преемственности поколений.
Александра понимала: она живёт не просто с бабушкой. А с живой историей семьи. С хранительницей памяти о людях, которых уже нет.
Евгений выздоровел!
Операция в Германии — успешно. Химиотерапия — хорошие результаты. Через год уже работать вернулся.
Екатерина счастлива! Преобразилась. Снова за собой следить стала. Улыбаться. Планы строить.
Часто навещала. Привозила гостинцы — дорогие сладости, деликатесы. Благодарила за спасение мужа.
— Мамочка, — целовала в морщинистую щёку, — ты нас всех спасла! Если бы не ты…
— Что ты, доченька. — Бабушка рукой махала. — Семья — это семья. В беде друг друга не бросают.
А потом…
Бабушка заболела.
Сначала незаметно. Уставала быстрее. Иногда путала даты. Искала очки — где положила, забывала.
Александра на возраст списывала. Восемьдесят три года всё-таки!
Но симптомы усиливались. Ходить хуже стала. Головокружения. Вязать перестала — руки дрожали, петли неровные получались.
Врачи руками разводили: возраст, общий износ организма. Ничего криминального. Но и ничего, что исправить можно.
Лекарства слабо помогали. Ненадолго.
Старость брала своё. Медленно. Неумолимо.
Но оставить бабушку одну — не могла.
Женщина, всю жизнь активная, самостоятельная, вдруг стала хрупкой. Беспомощной. Как ребёнок.
Дни превратились в череду процедур: таблетки по расписанию, давление мерить, к врачам ездить, лекарства в аптеке покупать.
Александра научилась уколы делать. Капельницы ставить. Кардиограммы читать.
Наполовину медсестра стала. Наполовину сиделка.
Последние месяцы бабушка с постели почти не вставала.
Комната наполнилась запахами лекарств. Звуками медицинских приборов.
Александра читала вслух — детективы, которые бабушка любила. Старые советские романы. Стихи Ахматовой и Цветаевой.
Готовила любимые блюда — те почти не ела. Организм пищу принимать отказывался.
Чаще просто сидела рядом. Держала за руку.
Говорили мало. Слова не нужны стали.
Важны прикосновения. Присутствие. Ощущение, что не один ты в этом мире.
Иногда к старческому взгляду прежняя ясность возвращалась. Тогда бабушка говорила:
— Не волнуйся за меня, Сашенька. Всё устроила. Спокойно жить будешь.
Александра не понимала — что имеет в виду. Не расспрашивала. Последние недели слишком тяжёлые для долгих разговоров.
Каждый день — последним мог стать. Знание это каждую минуту делало драгоценной.
Умерла бабушка тихо.
Во сне. Ранним утром в марте.
Александра проснулась от необычной тишины. Не было привычного сопения, покашливания, шелеста одеяла.
Поняла сразу. Ещё не подойдя к кровати.
В комнате повисла особая тишина. Торжественная. Которая бывает только после того, как душа покидает тело.
…
Похороны — скромные.
Пришло немного людей. Соседи. Несколько старых подруг. Екатерина с мужем.
Но Александре хотелось одной побыть. Привыкнуть к новой реальности.
Через неделю нотариус позвонил.
Голос официальный. Немного усталый:
— Завещание вскрыто. На оглашение приходите. Завтра. Два часа дня.
Александра сюрпризов не ожидала.
Квартира на бабушку записана. Наследников особых нет — только она и Екатерина. Скорее всего, имущество пополам разделят.
Но!
Когда в нотариальную контору вошла — Екатерина уже за столом сидела. С видом человека, которому всё заранее известно.
Тётка в строгом чёрном костюме. Волосы аккуратно уложены. В руках — дорогая сумочка из натуральной кожи.
Нотариус — мужчина средних лет, усталые глаза за очками — разложил документы перед собой. Откашлялся:
— Завещание составлено согласно всем требованиям закона. По воле покойной Елизаветы Петровны Кораблёвой квартира по адресу Солнечная улица переходит в собственность Екатерины Михайловны Петровой.
Александра кивнула.
Ожидаемо.
— Однако, — продолжил нотариус, — имеется дополнительное условие. Цитирую дословно: «С обременением в пользу Александры Сергеевны Кораблёвой — право пожизненного проживания сроком на десять лет с момента моей смерти».
Тишина.
Екатерина побледнела. Пальцы сжали ручку сумки.
— То есть как это понимать? — голос тётки стал выше на тон.
— Означает это, что Александра Сергеевна имеет право проживать в квартире десять лет. Независимо от желания собственника. Обременение зарегистрировано в реестре. Отменить нельзя.
Екатерина резко к племяннице повернулась:
— С чего ты взяла, что тебе что-то положено? — фыркнула тётка.
Самоуверенность испарилась!
Вместо неё — растерянность пополам с яростью.
— Я… не понимаю. — Екатерина смотрела на нотариуса — словно он виноват в неприятном сюрпризе. — Мама ничего не говорила о таких условиях!
— Завещание полгода назад составлено, — спокойно ответил нотариус. — Мать ваша была в здравом уме и твёрдой памяти. Свидетели дееспособность подтвердили.
Александра сидела молча.
Пыталась осмыслить услышанное.
Значит, бабушка знала… Все эти месяцы, пока болела — думала о будущем внучки. И ничего не сказала!
— Но несправедливо же это! — Екатерина повысила голос. — Квартира моя, а жить будет она? Я продать захочу! Мне деньги нужны!
— С обременением квартиру продать будет крайне сложно, — признал нотариус. — Покупатели неохотно приобретают недвижимость с такими ограничениями.
Екатерина встала. Прошлась по кабинету.
Движения стали резкими. Нервными.
— Значит, десять лет распоряжаться собственным имуществом не смогу? — в голосе звучало возмущение.
— Сможете. Но с учётом прав Александры Сергеевны на проживание.
Александра наконец заговорила:
— Тёть Катя… я не знала. Бабушка ничего не говорила.
— А должна была знать! — резко оборвала Екатерина. — Мы же семья! Обо всём договариваться нужно было!
Но в словах уже не было прежней уверенности.
Теперь она выглядела растерянной женщиной. Получила наследство, но распорядиться им не может.
Нотариус терпеливо объяснил формальности.
Александра могла остаться в квартире. Продолжать платить коммунальные услуги. Но выселить её — невозможно.
Екатерина получала документы на собственность. Но с серьёзными ограничениями.
Выходя из конторы — молчали.
На улице накрапывал дождь. Екатерина торопливо открыла зонт.
— Понимаешь, что это значит? — спросила наконец.
— Что бабушка обо мне позаботилась, — тихо ответила Александра.
— Позаботилась… — Екатерина горько усмехнулась. — А обо мне подумала? Ипотека у меня, кредиты. Я рассчитывала…
Не договорила. Но Александра поняла.
Тётка планировала квартиру продать. Получить деньги. Решить финансовые проблемы.
А теперь планы рухнули.
До остановки дошли молча.
Автобус Екатерины подошёл первым.
— Десять лет, — сказала, поднимаясь на ступеньки. — Запомни — ровно десять лет.
Дверь закрылась. Автобус уехал.
Александра одна осталась под моросящим дождём. В руках — документы. Которые гарантировали ей дом ещё на десять лет.
…
Вечером она сидела в бабушкиной квартире. Теперь уже не бабушкиной — Екатерининой. Но с правом её, Александриного, проживания.
Долго смотрела на фотографии.
Бабушка улыбалась с чёрно-белых снимков. Казалось — глаза говорят: «Всё хорошо будет, Сашенька. Обещала же — спокойно жить будешь».
За окном шумел знакомый двор. Где детство провела. Куда взрослой вернулась.
Десять лет — срок немалый!
Достаточно, чтобы понять — что делать дальше. Достаточно, чтобы найти свой путь.
Она заварила чай в бабушкиной любимой чашке. Села у окна.
В квартире снова пахло лавандовым мылом. И старыми книгами.
Этот запах теперь точно никуда не денется.
По крайней мере — ещё десять лет.
