— Ты с ума сошла? Этот ремонт мы делали два года, откладывая каждую копейку! И теперь из-за твоей мнительности всё пойдёт прахом?
Алла отвернулась к окну, сжимая в руках чашку с давно остывшим чаем. За стеклом моросил мелкий апрельский дождь, превращая и без того унылый пейзаж спального района киевского Подола в размытое серое пятно. Восемь лет назад, когда они с Романом решились на переезд в столицу, всё казалось таким простым и понятным. Работа, квартира, счастливая семейная жизнь. Кто мог предположить, что их маленький мир рухнет из-за телефонного звонка?
— Я не понимаю, почему ты вообще это обсуждаешь, — продолжила она, не оборачиваясь. — Мы восемь лет вкалывали, чтобы иметь собственный угол. Свою жизнь. Не для того, чтобы превратить квартиру в богадельню.
Роман тяжело вздохнул и опустился на край дивана. Его плечи поникли, словно на них разом обрушилась вся тяжесть мира.
— Алла, это моя мать. Что я должен ей сказать? «Извини, живи как хочешь, мне всё равно, что с тобой будет»?
— А я кто? — резко развернулась Алла. — Случайная попутчица? Мебель в твоей квартире? Кстати, в нашей квартире! Которую мы вместе выплачиваем!
В их небольшой двушке, купленной в ипотеку три года назад, стало вдруг тесно и душно. Каждый предмет, кропотливо подобранный ими в скандинавском стиле, казалось, кричал о том, как тяжело им придётся, если сюда въедет Лидия Ивановна со своими бесконечными «как у людей».
Звонок раздался две недели назад. Лидия Ивановна говорила сбивчиво, с паузами, через которые прорывались всхлипы.
— Рома, я больше не могу тут одна… Изольду Игнатьевну вчера нашли в квартире. Три дня пролежала, никто не хватился. Если бы не запах… — она замолчала, собираясь с силами. — Сердце прихватило, а помочь некому. Вот и я думаю: сегодня здорова, а завтра что? Кто меня найдёт? Соседка напротив в Жмеринку к дочери переехала…
Роман слушал, сжимая телефон так сильно, что побелели пальцы. В его глазах Алла увидела то, чего боялась с момента их свадьбы — чувство вины перед матерью. Этот незримый поводок тянулся из детства, через годы и расстояния, и сейчас натянулся до предела.
— Мам, успокойся, — произнёс он тихо. — Я обязательно что-нибудь придумаю. Может быть, социальный работник или…
— Какой ещё работник? — голос Лидии Ивановны зазвенел от возмущения. — Чужие люди будут по моей квартире ходить? Обворуют, да и всё! Нет, Ромочка, я уже всё решила. Квартиру сдам, а к вам перееду. Места много не займу, обещаю.
Когда разговор закончился, в комнате повисла тяжёлая тишина.
— Я слышала, — первой нарушила молчание Алла. — И ответ — нет. Категорическое нет.
Роман смотрел на неё так, словно видел впервые.
— Как ты можешь? Это моя мать…
— Которая превратит нашу жизнь в ад, — Алла намеренно говорила тихо, чтобы не сорваться на крик. — Вспомни, что было на Новый год, когда она приезжала на неделю. Вспомни, что она устроила из-за того, что я не так нарезала оливье!
Роман поморщился. Новогодние каникулы действительно вышли напряжёнными. Лидия Ивановна умудрилась раскритиковать всё: от выбора мебели до способа варки картошки. «Это не картошка, а какие-то комья, Ромочка. Вот я тебе покажу, как надо». И показывала. И переделывала. И смотрела с укором, когда они с Аллой не выражали должного восторга.
— То была неделя, — продолжала Алла. — А теперь представь, что это навсегда. Каждый день, каждую минуту. Ты готов? А я — нет!
С того разговора прошло две недели, но решение так и не было найдено. Роман звонил матери каждый вечер, успокаивал, обещал скорое решение. Алла молчала, сцепив зубы, боясь, что любое её слово может стать той самой искрой, которая взорвёт их брак.
Сегодня утром она не выдержала.
— Я не буду жить с твоей матерью, — сказала она за завтраком. — Либо ты что-то придумываешь, либо… — она не договорила, но Роман всё понял.
— Либо что? — тихо спросил он. — Разведёмся? Из-за того, что я не хочу бросать собственную мать?
— А меня ты готов бросить? Наше счастье? Нашу жизнь, которую мы строили все эти годы?
Евгения, подруга Аллы ещё с университетских времён, выслушала её сбивчивый рассказ, не перебивая. Они сидели в маленьком кафе недалеко от офиса, где Алла работала менеджером.
— Я понимаю, почему ты злишься, — сказала Евгения, помешивая ложечкой латте. — Но посмотри на ситуацию с другой стороны. Лидия Ивановна действительно боится. И боится не просто так — её соседка умерла в одиночестве. Это страшно.
— А то, что она уничтожит наш брак, не страшно? — Алла уже не сдерживалась. — Ты же знаешь, какая она. Всё не так, всё не эдак. Рома слишком много работает, я недостаточно забочусь, картошка недосолена, мясо сырое…
— Все свекрови такие, — улыбнулась Евгения. — Моя тоже была. Первые три года только и делала, что учила меня жить. А потом родился Матвей, и всё изменилось. Теперь мы лучшие подруги.
— У нас детей нет, и ближайшие годы не планируется, — отрезала Алла. — Мы с Ромой оба по двенадцать часов вкалываем, чтобы эту чёртову ипотеку выплатить! Какие дети?
— А что если… — Евгения замялась. — Что если установить камеры у Лидии Ивановны? Современные системы умного дома позволяют контролировать, всё ли в порядке. Датчики движения, датчики дыма.
Алла посмотрела на подругу с удивлением.
— Камеры?
— Ну да. Если её главный страх — что с ней что-то случится, и никто не узнает, то камеры решат проблему. Вы будете видеть, что происходит, сможете вызвать помощь в случае чего.
— А Лидия Ивановна согласится? — с сомнением протянула Алла. — Она же параноик. Решит, что мы за ней шпионим.
— Шпионите, — кивнула Евгения. — В хорошем смысле. Потому что беспокоитесь. И она будет знать, что под присмотром. Что в случае чего помощь придёт.
Лидия Ивановна сидела на кухне, маленькая, ссутулившаяся, и курила в форточку, пряча сигарету в кулаке — старая привычка со времён, когда курение считалось неприличным для учительницы. В её однокомнатной квартире с выцветшими обоями и старым ковром на стене была особая атмосфера застывшего времени. Здесь ничего не менялось десятилетиями, словно в музее советского быта.
— Нет, — решительно ответила она, когда Роман изложил идею с камерами. — Не хочу, чтобы за мной следили, как за преступницей. Я ещё в своём уме, слава богу.
— Мама, это не слежка, — терпеливо объяснял Роман. — Это забота. Мы будем знать, что с тобой всё в порядке. А если вдруг что случится, сразу вызовем помощь.
Лидия Ивановна затянулась и закашлялась. Роман поморщился — запах табака он не выносил с детства, когда приходилось стирать мамины кофты, пропахшие дымом.
— А что эта твоя… — Лидия Ивановна не называла Аллу по имени, словно это было выше её сил. — Она-то что думает?
— Она волнуется за тебя, — соврал Роман, чувствуя, как горят уши. — Мы оба волнуемся. Поэтому и предлагаем такое решение.
Лидия Ивановна хмыкнула и затушила сигарету.
— Волнуется она… Знаю я, как она волнуется. С глаз долой — из сердца вон, вот её девиз. Всё квартиру свою бережёт, боится, что я её стены запачкаю.
Роман стиснул зубы, сдерживая вспышку раздражения. Всегда одно и то же. Вечное противостояние, вечные обвинения.
— Мама, у нас с Аллой сложная финансовая ситуация. Ипотека, кредиты… Мы работаем с утра до ночи. И квартира маленькая — всего две комнаты. Тебе будет некомфортно.
— А мне и тут комфортно, — неожиданно согласилась Лидия Ивановна. — Если бы не страх. Ты представляешь, каково это — проснуться среди ночи от боли и знать, что никто не придёт на помощь? Что можешь умереть, и только через неделю кто-то спохватится?
В её голосе звучала такая искренняя боль, что Роман почувствовал укол совести. Он переехал в столицу, оставив мать одну, и теперь она расплачивается за его решение страхом и одиночеством.
— Давай попробуем с камерами, — мягко предложил он. — Просто попробуем. Если не понравится, будем искать другое решение.
— Ну и как? Согласилась? — Алла встретила мужа в дверях, нервно вытирая руки о передник. Она пыталась приготовить ужин, но мысли постоянно возвращались к разговору, который в эту минуту происходил в двухстах километрах отсюда.
Роман устало кивнул, снимая ботинки.
— Да. Но без энтузиазма. Сказала, что чувствует себя подопытной мышью.
— Главное, что согласилась, — с облегчением выдохнула Алла. — Значит, не переедет?
— Не переедет, — Роман прошёл на кухню и сел за стол, разминая затёкшую шею. — Но я чувствую себя последней сволочью. Мама стареет, ей страшно. А я… я даже не предложил ей переехать к нам.
— Потому что ты знаешь, чем это закончится, — Алла поставила перед ним тарелку с пастой. — Она будет критиковать каждый мой шаг, каждое решение. Жарить свои дурацкие огурцы на сковороде, от которых вся квартира провоняет. Смотреть телевизор на полной громкости. Заставлять нас есть эти ужасные котлеты с хлебом внутри. И ты… ты встанешь на её сторону, потому что «она же старенькая, она же привыкла».
— Не встану, — тихо возразил Роман. — И перестань преувеличивать. Мама не такой уж монстр.
— Нет, монстр — это я, — горько усмехнулась Алла. — Злая невестка, которая не пускает старушку в дом. Знаешь, что она мне сказала на Новый год? «В наше время жёны уважали мужей и их родителей. А сейчас — каждый сам за себя».
Роман молча ковырял вилкой пасту, не поднимая глаз. Что он мог сказать? Мать действительно часто бывала несправедлива к Алле, критиковала её за всё, от причёски до карьерных амбиций. «Дома надо сидеть, за мужем ухаживать, а не по офисам бегать», — любила повторять она.
— Я установлю камеры, — сказал он наконец. — Хорошие, современные. С микрофоном. Если вдруг что-то случится, мы сразу узнаем.
— А она не будет их выключать?
— Договорились, что установлю так, чтобы не мешали. В прихожей, на кухне. В комнате не будет, только датчик движения.
Алла кивнула, чувствуя странное облегчение. Ей было стыдно за свою жёсткость, но она просто не могла представить совместную жизнь с Лидией Ивановной. Это означало бы конец их отношений с Романом — медленный, мучительный конец.
Камеры установили через неделю. Роман выбрал компактные модели, которые почти не бросались в глаза. Приложение на телефоне позволяло в любой момент проверить, что происходит в квартире. Лидия Ивановна была удивительно молчалива во время установки, только изредка бросала: «Делай как знаешь, сынок».
Прошёл месяц. Алла и Роман постепенно привыкли к новому ритуалу: каждое утро и каждый вечер проверять камеры, убеждаясь, что у Лидии Ивановны всё в порядке. Иногда они видели, как она возится на кухне, разговаривая сама с собой, или смотрит телевизор, подперев голову рукой. В такие моменты Роману становилось тоскливо — его мать действительно была одинока.
Однажды вечером, включив приложение, они увидели пустую кухню.
— Странно, — нахмурился Роман. — Обычно в это время она ужинает и смотрит новости.
Он переключился на камеру в прихожей — тоже пусто. Датчик движения в комнате молчал.
— Может, вышла к подруге? — предположила Алла, чувствуя, как неприятный холодок пробежал по спине.
Роман покачал головой:
— В десять вечера? Вряд ли. Я позвоню.
Телефон Лидии Ивановны не отвечал. Раз, другой, третий — длинные гудки и тишина.
— Что-то случилось, — Роман вскочил с дивана. — Я еду.
— Сейчас? — растерялась Алла. — Уже поздно, может…
— Может что? — резко обернулся он. — Подождать до утра? А если с ней плохо?
Алла молча кивнула. Он был прав. Если с Лидией Ивановной что-то случилось, счёт мог идти на минуты.
— Я с тобой, — решительно сказала она, хватая куртку.
Дорога заняла три часа. Роман гнал по пустому шоссе, нарушая все мыслимые скоростные ограничения. Алла молчала, глядя в темноту за окном. В голове крутились самые страшные сценарии. А что если…? А вдруг…? И тонкой иглой пронзала мысль: «Если бы мы согласились на переезд, этого бы не случилось».
В подъезде пахло кошками и жареной рыбой. Ключи дрожали в руке Романа, когда он пытался попасть в замочную скважину. Наконец, дверь поддалась.
В квартире горел свет.
— Мама! — крикнул Роман, вбегая в прихожую. — Мама, ты где?
Тишина. Алла прошла на кухню — пусто. В комнате тоже никого не было. Лишь аккуратно заправленная кровать и включенный торшер.
— Господи, где же она? — Роман схватился за голову. — Надо звонить в полицию, в больницы…
В этот момент входная дверь скрипнула, и на пороге появилась Лидия Ивановна. В руках — авоська с какими-то свёртками, на лице — недоумение.
— Рома? Алла? Вы что тут делаете?
— Мама! — Роман бросился к ней, сжимая в объятиях. — Где ты была? Мы чуть с ума не сошли!
Лидия Ивановна осторожно высвободилась, поправляя сбившийся шарф.
— У Нины Степановны. Она с четвёртого этажа, помнишь? Позвала на пироги. А потом мы засиделись, старые фотографии смотрели… А телефон я забыла, он разрядился ещё днём.
— А камеры? — Алла не могла сдержать удивления. — Они же не показывали никакого движения!
Лидия Ивановна смутилась:
— Я их выключила. Неудобно как-то… Каждый мой шаг на записи. А потом забыла включить.
Роман облегчённо рассмеялся и снова обнял мать:
— Мам, они для твоей безопасности. Мы волнуемся.
— Правда волнуетесь? — в выцветших глазах Лидии Ивановны блеснули слёзы. — Я думала, вы их поставили, чтобы отделаться от меня. Чтобы не забирать к себе.
— Мама…
— Лидия Ивановна, — Алла шагнула вперёд. — Мы действительно волнуемся. Но в нашей квартире вам будет тесно и неуютно. У вас здесь своя жизнь, свои подруги. Камеры — это способ быть рядом, даже когда мы далеко.
Лидия Ивановна внимательно посмотрела на неё:
— А я уж решила, что ты меня ненавидишь, потому и не хочешь в дом пускать.
— Не ненавижу, — покачала головой Алла. — Просто боюсь. Боюсь, что мы не уживёмся, что будем постоянно ссориться. И в итоге все будут несчастны: и вы, и мы.
— А в гости? — тихо спросила Лидия Ивановна. — В гости-то можно?
— Конечно можно, — улыбнулась Алла. — Только давайте договоримся: вы не критикуете мою стряпню, а я не напоминаю, что курить вредно. Идёт?
Лидия Ивановна рассмеялась, утирая слезу:
— Договорились. И камеры я больше выключать не буду. Обещаю.
Возвращались они уже утром. Лидия Ивановна уложила их спать в комнате, а сама устроилась на раскладушке на кухне, отказавшись от всех возражений: «В гостинице, что ли, детям ночевать? Не выдумывайте!».
Роман моментально уснул, измученный тревогой и долгой дорогой. А Алла ещё долго лежала, глядя в потолок. Странное умиротворение разлилось в душе. То, что казалось неразрешимой проблемой, каким-то чудом нашло решение.
Лидия Ивановна осталась в своей квартире, среди привычных вещей и соседей. Теперь у неё появились и подруги, с которыми можно коротать вечера. А они с Романом сохранили свой маленький мир, который строили с таким трудом.
«Может быть, это и есть взросление? — подумала Алла, проваливаясь в сон. — Когда ты находишь решение, которое не идеально, но работает. Когда перестаёшь требовать от жизни абсолютной справедливости. Когда понимаешь, что каждый имеет право на собственную жизнь — и твоя свекровь тоже».
Что для вас самое важное в отношениях с родителями второй половины? Как вы находите баланс между заботой и личными границами? Расскажите, как вы решали подобные ситуации. 👇
