В ящике комода, под стопкой старых писем, лежала фотография — та самая, с первой свадьбы Андрея. Маргарита Николаевна достала её, провела пальцем по глянцевой поверхности. Катя в белом платье улыбалась застенчиво и мягко. Такая покорная, такая управляемая. И всё равно не удержала.
Теперь у сына другая жена. Виктория. Даже имя звучит как вызов — победительница. Рыжая бестия, как шепчет за чаем Тамара. Своевольная, дерзкая, не признающая чужой власти.
Вечером Маргарита Николаевна заварила крепкий чай — такой, какой любила Тамара. Добавила в вазочку любимое подругой печенье, достала чашки из старого сервиза. Всё как обычно, всё как в те вечера, когда они перемывали кости всему дому. Тамара пришла ровно в семь — худая, звонкая, с неизменной папироской в тонких пальцах.
— Ну, рассказывай, — она устроилась в кресле, закинув ногу на ногу. — Как там твоя рыжая невестушка?
Маргарита Николаевна поморщилась, разливая чай по чашкам.
— И не говори… Видела бы ты, как она вчера себя вела! Андрюша пришёл с работы усталый, а она даже ужин не приготовила. Сидит, видите ли, за ноутбуком — работает.
— Современные женщины, — Тамара покачала головой, выпуская струйку дыма. — Совсем о семье не думают. Всё карьера, карьера…
— Вот и я о том же! А знаешь, что она мне заявила? «Маргарита Николаевна, в наше время муж и жена — равноправные партнёры. Андрей тоже может приготовить ужин.» Ты представляешь?
— Господи! — Тамара картинно всплеснула руками. — И что Андрей?
— А что Андрей… — Маргарита Николаевна горько усмехнулась. — Улыбается, как дурачок. Сам себе бутерброды делает. Она его совсем окрутила, Тамарочка. Совсем…
— Знаешь, что я думаю? — Тамара подалась вперёд, понизив голос до шёпота. — Она неспроста так себя ведёт. Помяни моё слово — есть у неё кто-то на стороне. Зачем ещё столько времени на работе проводить?
В глазах Маргариты Николаевны мелькнул хищный огонёк.
— Думаешь?
А то! Я тебе больше скажу — видела я её на прошлой неделе в кафе. И не одну. С мужчиной каким-то…
— Вот как? — Маргарита Николаевна медленно помешивала ложечкой в чашке, и звон фарфора казался особенно громким в внезапно наступившей тишине.
— Именно. Сидели, смеялись… Он ей что-то на ухо шептал, а она… — Тамара многозначительно подняла бровь.
— Надо же… — Маргарита Николаевна откинулась на спинку стула. — А я всё думаю, почему она в последнее время такая довольная ходит. Даже светится вся…Надо действовать, пока она его совсем не скрутила… — сказала она, вспомнив вчерашнее заявление Вики. Пока еще есть время. — Надеюсь, она соврала, — тихо сказала она.
Они переглянулись, и что-то тёмное, злое промелькнуло между ними — как тень большой хищной птицы.
— Знаешь, Марго… — Тамара затушила папиросу и достала новую. — Андрюше надо глаза открыть. Ты же мать. Кто, если не ты?
***
— Я знаю, что вы не смирились, — сказала ей Виктория при последней встрече. Стояла в дверях, высокая, прямая, смотрела в глаза без страха. — Но я не позволю вам разрушить нашу семью.
Маргарита Николаевна улыбнулась тогда — той самой улыбкой, которую отточила за годы семейных праздников и вынужденных примирений. Улыбкой, за которой можно спрятать что угодно: обиду, злость, жажду мести.
— Что ты, Виточка, — сказала она тогда медовым голосом. — Я же только счастья вам желаю.
А сейчас сидела в своём кресле у окна и думала, как ловко эта выскочка пытается отнять у неё сына. Но ничего, она ещё покажет, кто здесь настоящая хозяйка. Тридцать три года она растила Андрюшу, вкладывала в него душу, защищала от всех бед. Разве может какая-то случайная женщина иметь больше прав на него?
Звонок Тамары застал её за составлением плана.
— Ты должна действовать тоньше, — шелестел в трубке голос подруги. — Помнишь, как ты разобралась с Катей? Никаких скандалов, никаких обвинений. Просто капля за каплей…
Да, с Катей всё вышло идеально. Три года методичной работы — и готово. Сама ушла, ещё и виноватой себя чувствовала. Но Виктория… с ней так просто не справиться.
— Знаешь, — продолжала Тамара, — я тут слышала интересную историю. Помнишь Зинаиду Павловну? У неё похожая ситуация была. Так она…
Маргарита Николаевна слушала, и губы её растягивались в улыбке. План начинал обретать форму.
На следующий день она пришла к сыну — с пирогами, с улыбкой, с фотоальбомом подмышкой.
— Андрюша, представляешь, разбирала старые вещи и нашла такие снимки!
Она специально выбрала время, когда Виктория была на работе. Села рядом с сыном на диван, начала листать страницы — медленно, с комментариями, то и дело останавливаясь на фотографиях с Катей.
— Помнишь этот день? Какая она тут красивая… И пирог испекла — пальчики оближешь.
Маргарита Николаевна говорила и внимательно наблюдала за сыном: сказала или нет ему Вика? Скорее всего это был блеф…
Андрей хмурился, но смотрел. А она продолжала, вплетая в рассказ тонкие намёки, незаметные шпильки:
— А здесь — помнишь? Твой день рождения. Катя такой стол приготовила! Даже лучше, чем я… Не то что сейчас — всё на бегу, всё некогда…
Она видела, как между бровей сына появляется знакомая морщинка. Значит, попала. Значит, задело.
— Мам, — начал было он, но она уже перевернула страницу.
— Ой, а это твой выпускной! Ты такой счастливый тут… И Катенька рядом — светится вся. Вы так подходили друг другу…
— Мама! — голос сына звучал резче, чем обычно. — Прекрати.
— Что? — она подняла на него невинные глаза. — Я просто вспоминаю. Разве нельзя?
Он встал, прошёлся по комнате. Она наблюдала за ним исподтишка, отмечая знакомые признаки: вот руки в карманы сунул — нервничает, вот шею потёр — сомневается.
— Зачем ты это делаешь? — спросил он наконец.
— Что делаю, сынок?
— Вот это всё, — он махнул рукой на альбом. — Эти воспоминания, намёки… Мы же договорились.
— Андрюша, — она позволила голосу дрогнуть, — я просто скучаю по тем временам. Когда мы были одной семьёй, когда ты прислушивался к матери…
— А сейчас мы не семья? — в его голосе появилась сталь.
— Конечно, семья! — она прижала руку к груди. — Просто… всё так изменилось. Катя была такая милая. А Виктория, она… она совсем другая.
— Да, другая, — он остановился у окна, глядя куда-то вдаль. — И слава богу.
Эти слова задели ее. Но Маргарита Николаевна не была бы собой, если бы не умела держать удар.
— Конечно-конечно, — она начала торопливо собирать фотографии. — Я просто… Ой, смотри, что это?
Из альбома как будто случайно выпал конверт. Андрей машинально поднял его.
— Что это?
— Не знаю, — она пожала плечами. — Наверное, старые письма.
Она знала, что он откроет. Знала, что прочтёт. Анонимка была составлена идеально — никаких прямых обвинений, только намёки. «Случайный свидетель» рассказывал, как видел Викторию в ресторане с мужчиной, как они сидели слишком близко, как она смеялась слишком громко…
Андрей читал, и лицо его менялось. А она смотрела и думала: «Вот оно. Начинается».
— Это ты написала? — его голос был тихим, но в нём клокотала ярость.
— Что ты, сынок! Как ты можешь…
— Прекрати! — он смял письмо в кулаке. — Хватит притворяться! Я же вижу, что это твоя работа. Твой почерк, твои намёки, твои…
Он осёкся, словно что-то поняв. Посмотрел на мать долгим, тяжёлым взглядом.
— Знаешь что? Ты ведь так и не изменилась. Все эти улыбки, все эти примирения — это просто маска. Ты всё ещё пытаешься управлять моей жизнью.
— Андрюша…
— Нет, — он поднял руку, останавливая её. — Я больше не буду это терпеть. Если ты не можешь принять мой выбор, если не можешь уважать мою жену — ты потеряешь сына. Я не шучу, мама. Это последнее предупреждение.
Он ушёл, хлопнув дверью. А она осталась сидеть, сжимая в руках альбом с фотографиями. За окном начинался дождь, и капли стучали по стеклу, как метроном, отсчитывающий время до следующего хода в этой бесконечной игре.
Вечером позвонила Тамара:
— Ну как? Получилось?
Маргарита Николаевна молчала, глядя на своё отражение в тёмном окне. Там, в стекле, на неё смотрела чужая женщина — с жёстким взглядом и плотно сжатыми губами.
— Он догадался, — сказала она наконец. — Но это ничего. Это только начало.
— Ты уверена? — в голосе подруги звучало сомнение. — Может, стоит остановиться?
— Нет, — она покачала головой, хотя Тамара не могла этого видеть. — —Я не могу остановиться. Не сейчас. Или я верну сына, или… Она не договорила. За окном громыхнул гром, и на мгновение ей показалось, что это небо смеётся над её планами. Но она только крепче сжала трубку.
Она ещё не закончила. И последнее слово будет за ней.
