В этом доме всегда пахло чем-то тёплым и упрямым — вроде дешёвого кофе из автомата в ЖЭКе и безнадёжной любви, которую не долюбили. Квартира на третьем этаже типичной московской пятиэтажки доставалась с боем, вырывалась скандалами и на какое-то время казалась кому-то крепостью. Потом — декорацией для драмы.
В тот понедельник, когда Ирина забрала зубную щётку и демонстративно хлопнула дверью, никто не плакал. Даже кот. Он просто сел перед ванной и орал на весь подъезд, как будто тоже знал — всё, конец. Хозяйка ушла. А муж остался. И — квартира осталась. Вопрос: кому?
Ирина и Лёша прожили вместе восемь лет. Не сказать, что счастливо — но стабильно. Как батарейки в пульте: работают, пока не сдохнут. Детей не нажили — времени не было, денег не хватало, зато кредитов было на трёх детей вперёд. Квартира — единственное, что по-настоящему держало этот брак. Когда-то они купили её вместе, в ипотеку. Половина её, половина его. Всё как у людей.
Когда Ирина уходила, она сказала просто:
— Я оставляю всё тебе. Меня тут больше ничего не держит. И даже вот это кресло, в котором ты спал, когда я рыдала на кухне от усталости, — оставь себе. Пусть греет.
Алексей стоял в дверях с видом человека, которому вслух прочитали список диагнозов, но забыли сказать, что всё излечимо.
— Ир… ты же понимаешь, что так не делается… Мы же это… вместе брали…
— Вот именно, — усмехнулась Ирина, поправляя сумку на плече. — Вместе брали, а по факту всё тянула я. Помнишь, кто последний платёж по ипотеке вносил, когда ты уволился и «искал себя»? Или тебе напомнить, сколько раз ты «начинал с нуля» и жил у меня, как на иждивении?
Он молчал. Не потому что нечего было сказать — просто понимал: если сейчас откроет рот, всё будет ещё хуже. Ирина уходила не потому что разлюбила. Она устала. А усталость не лечится словами. Только отсутствием.
Прошло три месяца.
Ирина жила у подруги, потом у мамы, потом в съёмной квартире с одним окном на мусорку. Работала, как лошадь, — чтобы не думать. Пыталась не вспоминать, как по воскресеньям они лежали на полу, ели доставку и обсуждали, кто из соседей громче трахался по ночам.
Однажды на почту пришло письмо. Заказное. С уведомлением.
Алексей подал в суд. Требовал признать квартиру полностью своей, так как Ирина добровольно отказалась от своей части при свидетелях. Свидетели — его двоюродная сестра и какой-то его коллега из «временной» работы, которую он нашёл между двумя увольнениями. Смешно.
Она сидела на кухне в этой съёмной клетушке и смотрела на бумагу, как на предсмертную записку от человека, которого когда-то любила.
— Ну, сучёныш, — тихо сказала она, не узнавая собственный голос. — Не хочешь по-хорошему — будет по-русски. Через суд, через зубы, через воспоминания.
Алексей к тому моменту уже неплохо обустроился. Новый ремонт (в рассрочку), новые отношения (в их же кровати), новая жизнь. Лёгкая, светлая. Без упрёков, без истерик. Он даже начал пить этот их латте без кофеина — потому что новая пассия считала, что кофе — это яд. Зато его новая женщина хвалила его даже за то, как он включает стиралку. И он начал верить, что всегда был просто непонятым талантом, который Ирина не оценила.
Он не ждал, что она будет бороться. Ему казалось, что она ушла — значит, сдалась. А если женщина сдаётся — считай, умерла. Юридически он был не так уж и прав, но морально чувствовал себя триумфатором. Даже купил себе часы — «в честь новой жизни». Китайские, конечно. Но большие. С циферблатом, как у дорогой лжи.
Повестка в суд пришла через неделю. Ирина подала встречный иск. Указала все переводы с её карты на счёт ипотеки. Все чеки. Даже СМС-ки сохранила. И приложение в телефоне с платёжками. Тихая месть Ирины была методичной, как уборка перед приездом свекрови.
На первом заседании Алексей пытался играть уверенность. Нацепил пиджак, надел очки, которых у него отродясь не было, и вещал про «моральный отказ от собственности».
— Ваша честь, она ушла добровольно, забрала вещи, сказала, что отказывается от доли… — важно говорил он, будто репетировал речь в театре.
— А вы это записали? — лениво спросила судья, поправляя очки. — Или у нас теперь «сказал — считается»?
Ирина сидела молча. Только бровь приподнимала каждый раз, когда он нес очередную ахинею. А потом передала судье папку. Толстую, с копиями, распечатками и документами, где всё было чёрным по белому: кто платил, кто оформлял, кто тянул этот «совместный уют».
Суд отложили. Алексей вышел из зала бледный, как его новая плитка на кухне. Новая подруга встретила его у входа и радостно прошептала:
— Ну, что, нашёл правду?
Он посмотрел на неё так, будто впервые увидел. Плитка плиткой, а мозги — вещь недешёвая.
Через день он написал Ирине сообщение:
“Может, договоримся? Без судов. Я тебе немного отступлю. Тридцать процентов. Пожалуйста, по-хорошему. Это же ты ушла, не я.”
Она прочла и не ответила.
А через неделю его новой женщине позвонили с угрозами. Но не от Ирины. От бывшего мужа. Как выяснилось, у неё тоже был кредит, тоже была квартира, и тоже была история о том, как женщины всё тянут, а мужчины потом живут в обновлённом ремонте.
Ирина шла к финалу, медленно, уверенно, с папками под мышкой и злой ухмылкой, которую она себе раньше запрещала.
Больше она ничего себе не запрещала.
Судебное заседание, назначенное на пятницу, началось с опозданием. Судья задержалась в пробке, адвокат Алексея перепутал здание, а сам Алексей сидел в коридоре, мял край документов и впервые за долгое время выглядел не как победитель жизни, а как мужчина, которого бросили посреди дороги — без сигарет, без плана и без особой надежды на попутку.
Ирина вошла в здание суда спокойно, как в офис, где ей должны премию. Волосы собраны, костюм тёмно-синий, чёткий запах духов без сладости — будто предупреждение: «Не трогай. Обожжёшься».
— Ты хорошо выглядишь, — попытался начать Алексей, когда она прошла мимо.
— Ты — тоже. Как старый долг. Неожиданный, но своевременный.
Внутри зала тишина была почти театральная. Стороны заняли свои места. У Алексея был адвокат — тощий, нервный, с папкой, полной энтузиазма и надежды на «договоримся как-нибудь». У Ирины — адвокатесса, женщина с глазами надзирателя и маникюром цвета крови.
Судья пришёл, все встали. Началось.
Алексей говорил первым. Уверенно, но неубедительно. Всё пытался апеллировать к «духовной стороне вопроса»: что Ирина отказалась от собственности в момент, когда «эмоции были на пике», что «муж и жена — это не только бумажки, но и доверие», и что «все эти переводы — разве это доказательства, если она сама всё делала добровольно?»
Судья слушал и записывал. Потом повернулся к Ирине:
— У вас что-то добавится?
Ирина встала.
— Да. У меня всё по делу. Во-первых, квартира куплена в браке. Пополам. Во-вторых, почти все платежи — с моей карты. В-третьих, после развода я оставила жильё, чтобы не устраивать скандалы. Но это не значит, что я отказалась от права собственности. Уходить — не значит дарить. Это не новогодний вечер, это развод.
В зале кто-то хмыкнул. Наверное, адвокат Алексея. Или совесть, если она всё ещё была у кого-то из участников.
Судья посмотрел в бумаги, потом в глаза обоим.
— Признать равное право собственности. Обязать стороны определить порядок пользования или продать объект с разделом средств.
Алексей замер.
— Простите, что? То есть… всё по-старому? Половина её?
Судья снял очки.
— А вы чего ждали? Что можно просто переждать, и всё само рассосётся?
На выходе из зала он догнал Ирину в коридоре.
— Слушай, ну, ты же знаешь, мне реально сейчас трудно. Это всё затея не из злобы. Я просто хотел всё упростить… Мы же люди.
— Люди, да, — она кивнула. — Только я — человек, а ты — сюжет для анекдота. И мне теперь надо с этим анекдотом как-то распорядиться.
— Что ты собираешься делать? — нервно спросил он. — Поделить? Продать?
— Не знаю, Лёш. Может, устрою в этой квартире фотостудию. А может, сдам посуточно. Или переселю туда тётю Глашу с кошками. А может, приду жить сама. С кем-нибудь. Вот с ним, например.
Она обернулась. У стены стоял мужчина — лет сорока пяти, высокий, в куртке, явно переживший не один суд. Он кивнул Алексею с тем выражением лица, с которым говорят: «Понял, кто теперь будет твоим соседом по подъезду?»
— Это кто ещё? — тихо прошептал Алексей.
— Это Костя. Он тоже судился. Тоже за квартиру. У жены. Отстоял. Смешно, правда? А теперь мы с ним пойдём пить вино и смеяться над твоими смс-ками, в которых ты умолял вернуть тебе даже табуретку.
Она ушла. На каблуках, уверенно, не оборачиваясь.
Алексей остался стоять один, среди шелеста чужих дел и неуместного света ламп. Его новая женщина исчезла ещё неделю назад, как только почуяла запах проигрыша. Она оставила записку: «Ты слишком занят борьбой за старое, чтобы мы могли построить что-то новое.»
Он остался с половиной квартиры. И с полной пустотой. Ирина — с правдой, с новым мужчиной, с чувством, что, наконец, она больше ничего никому не должна. Даже себе.
