— Ты в своём уме? — Фёдор Ильич даже перехватил воздух, услышав цифру. — Откуда у меня такие средства, Григорий? Это ж… это как три мои пенсии!
— Я цену озвучил, — усмехнулся собеседник криво. — Нет гривен — нет разговора. Завтра еду в Винницу, там найдутся покупатели понятливее. Так что, раз уж тебе, как ты говоришь, «очень нужно», время у тебя — до вечера.
Этим летом родители Артёма купили в Киеве трёхкомнатную квартиру и затеяли капитальный ремонт. Чтобы сын не жил среди пыли и мешков со шпаклёвкой, решили отправить его «на каникулы» к деду в село под Черниговом. Раньше сам Фёдор Ильич наведывался к ним на неделю-другую, а теперь внук должен был провести у него всё лето — ну или до окончания ремонта.
— Деда-а! — Артём, едва выскочил из машины, повис у него на шее.
— Здравствуй, внучок! — дед крепко обнял парня, улыбка расправила глубокие морщины. — Гляди-ка, какой вырос!
За год Фёдор Ильич почти не изменился: та же серебряная борода, те же густые седые брови и тёплые, чуть грустные глаза. На левой руке — те самые наручные часы с редким механизмом. Папа рассказывал, что какой-то местный коллекционер уже не раз приходил «торговаться»: мол, купит за любые деньги. Но дед всегда отвечал одно: память не продаётся. Часы — на месте. А вот в правой руке — трость; год назад её не было.
— Дед, а это что за палка? — Артём покосился на трость.
— С ней по двору удобнее шагать, — хмыкнул дед и снова прижал внука, пряча выступившие слёзы.
Свитер на нём пах нафталином, табаком и… бабушкой. Артём почти не помнил её — рано ушла, — но запах любил. «Бабкина работа, — повторял дед, — до сих пор греет руки и сердце».
— Как ты, отец? — спросил Константин, вытаскивая из багажника сумку с Артёмиными вещами. — Мы привезли лекарства.
— Спасибо, Костя. И за таблетки, и за внука. В Киев уже, видать, не наездник я. А тут — радость мне на старости и воздух здоровый. Да и за могилкой надо смотреть.
— Может, всё-таки к нам? Ремонт доведём — места хватит.
— Нет, сын. Тяжеловато ходить, да терпимо. Родные стены лечат. Не сердись.
Долго засидеться не получилось: попили чаю, поговорили — и родители тронулись в обратный путь. Дед с внуком стояли у калитки, молча махали вслед машине, пока та не скрылась за поворотом.
— Деда, чем займёмся? Может, телек глянем?
— Нет у меня телевизора, — вздохнул Фёдор Ильич.
— Почему?
— Шум от них. А мне тишины охота. Пойдём лучше письма покажу да альбом, всё собирался.
Они устроились на диване. Дед вынес из комода охапку писем, взял верхнее, разгладил — и начал читать.
— Чьи это? — шепнул Артём.
— Твоего прадеда. Он мне и моей матери с фронта писал. Тут — как в камне — целая жизнь. Мужество, стойкость… Три раза ранен — а не сломился.
Самым дорогим было последнее письмо из полевого лазарета: всего два слова, неровно выведенные карандашом — «Я жив».
— Мы уж думали, что не увидим его, — тихо сказал дед. — А получили эти два слова — счастливее нас не было никого.
Потом Фёдор Ильич достал альбом с чёрно-белыми фотографиями: родители, юность, бабушка — вся жизнь в картинках. Артём водил пальцем по глянцу, вслушиваясь в дедовы истории, а тот то улыбался, то вытирал глаза: в старости чувства тоньше.
— Деда, ты часы никогда не снимаешь? — спросил Артём, глядя на редкий циферблат.
— Снимаю. Каждый вечер перед сном. Сейчас поужинаем — сниму. А утром снова надену.
— Расскажешь про них?
— Конечно, — кивнул дед.
Позже, присев на край внуковой кровати, он держал часы в ладони и шёпотом вёл свою хронику: «Каждая царапина — история. Вот эта…» Артём давно уснул, а рассказ всё шёл и шёл. Часы были ему по-настоящему дороги.
Разбудили Артёма крики за окном. Детские голоса хохотали наперебой:
— Лёха, давай привяжем к велу и на озеро!
— А потом швырнём в воду — пусть плавает!
И — тоненький, отчаянный визг. Артём мгновенно оделся и выскочил на крыльцо. Деда будить не стал — только притворил дверь, чтобы не тревожить. На дороге, неподалёку от калитки, трое мальчишек окружили щенка. На нём висел старый ошейник с обрывком верёвки. Один пытался привязать этот конец к раме велосипеда. Щенок упирался со всех сил, скулил и тявкал — по-детски, обиженно.
— Эй! Что вы творите?! — Артём схватил у забора увесистую палку и пошёл на ребят. — Отстаньте от него!
— А ты кто такой? — скривился долговязый в белой футболке с наглой надписью «Главный парень тут».
— Артём меня зовут! Я к деду из Киева приехал.
— А-а, городской… Слушай сюда, — белофутболочный сделал шаг вперёд. — Брось палку и беги к своему старому, пока по-хорошему.
— Щенка отпустите — и уйду, — ровно ответил Артём, тоже сократив дистанцию.
В школе у него бывало — прозвали «Ёжиком» из-за фамилии Ежов, доходило до драки. Так что стоять за себя он умел. И сейчас отступать не собирался — смотреть, как мучают малыша, сил не было.
— Ты слышь! — парень навис, сверкнув глазами. — Мы здесь живём — мы и порядок. А тебе дорогу показать? До остановки проводим!
— Пашка, готово! — завопил второй, ковыряясь у рамы. — Привязал!
— Ну, давай-ка, Пашка, жми! — оскалился белофутболочный. И метнул на Артёма ехидный взгляд.
Артём понял: секунды. Швырнул палку, рванул к велосипеду и, оттолкнув «Главного парня» плечом (тот растянулся в пыли), за пару мгновений развязал узел, который мальчишка вязал целых пять минут.
— Ты что творишь?! — взвизгнул Лёха. — Это не твоё!
Артём ничего не ответил: ухватил конец верёвки и, увлекая щенка, отпрыгнул на несколько метров.
— Немедленно отдай! — Лёха поднялся, отряхнул джинсы, шагнул.
— Попробуй возьми, — усмехнулся Артём, ища глазами хоть какую-то «палицу».
Трое на одного — расклад паршивый, но отдавать малыша он не собирался.
— Не бойся, не дам тебя в обиду, — шепнул он щенку. Тот дёрнул хвостом и прижался к ноге.
— Вяжите его! — заорал Лёха, и вся троица кинулась на городского.
— Бежим! — сказал Артём щенку — и сорвался с места.
Домой путь перекрыт, пришлось нестись «куда глаза глядят». Он мчал до конца улицы, свернул на другую, оказался на перекрёстке — налево! Лёха вскочил на велосипед и почти нагнал, но колесо угодило в ямку — и «первый парень» шлёпнулся. Друзья бросились его поднимать, а Артём с щенком успели раствориться.
Лес встретил тишиной. «Про людей, что пропадают, дед рассказывал…» — сперва сжалось у Артёма внутри. А потом, наоборот, полегчало: «В лесу проще затеряться. Здесь они нас не найдут». И он углубился меж сосен.
— Интересно, который час… — пробормотал он, вглядываясь вверх — небо уходило за макушки сосен. Деда, наверное, уже поднялся, а его всё нет. «Ему нельзя волноваться…»
— Как теперь домой выбраться? — обратился он к щенку. Тот вильнул хвостом, пару раз гавкнул, задрал нос кверху, принюхался и уверенно потащил верёвку в сторону.
— Серьёзно? Ты дорогу знаешь? — удивился Артём. — Веди!
Щенок, лая радостно, побежал — и Артём доверился. К закату они вышли из леса к дороге. Вдалеке маячил согнутый мужской силуэт. Дед. Он то и дело останавливался, оглядывался — шёл с трудом, но шёл.
— Дед! Я здесь! — Артём замахал руками и понёсся навстречу.
— Артём… Где же ты ходишь?.. — Фёдор Ильич прижал внука, из глаз брызнули слёзы. — А это кто рядом? Откуда щенок?
— Я его спас! — выпалил Артём. — Трое пацанов хотели привязать к велу и в озеро бросить. Наши, местные, кажется. Одного Лёхой звали. Пришлось бежать — вот и забрели в лес. Я там потерялся… но Рекс вывел обратно. Получается, я его спас, а он — меня!
— До чего же ты меня напугал, — покачал головой дед.
— Прости. Я так больше не буду. Деда, давай оставим его? Он классный! И, по-моему, я ему нравлюсь. Смотри: «Рекс, сидеть!» — Щенок сел. — «Рекс, дай лапу!» — Повернул морду набок — и положил лапу в ладонь. Мы в лесу успели выучить!
— Не знаю, внучек… Надо понять, чей он. Породистый ведь. Немецкая овчарка. Таких не бросают. И, кажется, знаю, у кого он мог быть…
Артём осел плечами, но спорить не стал. Домой шли молча, щенок семенил рядом.
У ворот их ждал мужчина. Завидев дедушку с внуком, он бодро двинулся навстречу.
— Фёдор Ильич, мне сказали, ваш внук у меня щенка увёл.
— Неправда! — вспыхнул Артём. — Я от пацанов защитил!
— Мальчик, взрослые разговаривают, — отрезал мужчина резко.
— Погоди, Григорий, — поднял ладонь дед. — Я верю внуку. Видать, пёс верёвку перегрыз и удрал, а его возле озера подцепили наши «шалопаи». Не Артём виноват — он как раз спас.
— Допустим, — ухмыльнулся Григорий. — А теперь — верёвку сюда, — он ловко перехватил конец и потянул щенка. — Час уже вас караулю…
Пришлось отдать. Ночью Артём уткнулся в подушку и сдержать слёзы не смог. Дед сидел рядом, гладил по макушке.
— Как я без Рекса теперь? — всхлипывал парень. — Мы так подружились… Может, договориться с хозяином?
— Сомневаюсь, — покачал головой Фёдор Ильич. — Он собак ради продажи держит. Человек корыстный. Денег у меня лишних нет… и у ваших тоже.
Когда внук уснул, дед ещё долго сидел в полутьме, о чём-то думая. А ранним утром, пока Артём видел десятый сон, Фёдор Ильич накинул пиджак и направился к Григорию.
— И чего вам, Фёдор Ильич, ни свет ни заря? — зевая, открыл тот.
— Дело. Сколько хочешь за вчерашнего щенка?
— Что, понравился? А я помню, как вы говорили — «лучше с улицы возьму, чем у тебя куплю».
— Внуку понравился. Сошлись они… Может, по-родственному уступишь? — Фёдор Ильич достал из кармана две пятитысячные гривны. — Вот какие-то сбережения. Хватит?
— Говоришь, внуку? Ну… отчего б не продать, — ухмыльнулся Григорий. — Только этого мало.
— Сколько? Пятнадцать?
— Отдам за пятьдесят тысяч гривен, — смерил он взглядом.
— Да ты… сбрендил, что ли, — Фёдор Ильич оторопел. — Откуда такие деньги? Да и не тянет он на такую сумму: ты же не питомник, любитель.
— Я цену назвал. Нет денег — не спорим. Завтра в Виннице заберут мигом. Так что если хочешь внучка порадовать — шевелись. До вечера время есть.
— Понял, — глухо ответил дед, убрал купюры обратно и зашагал прочь — не домой, а в другую сторону улицы. Надо было заглянуть к одному человеку. Совсем не хотелось его видеть… но выхода не оставалось.
Артьёма разбудил радостный лай под окном. «Опять эти?» — он пулей сорвался с кровати, натянул шорты и выскочил во двор — и застыл: возле скамьи стоял дед, а на самой скамье лежал… Рекс. Тот приветственно тявкнул, хвост в сторону — и кувырком со скамьи на траву.
— Деда! Его вернули? — Артём даже подпрыгнул.
— Вернули, — кивнул Фёдор Ильич. — Теперь это твоя собака. Я уже позвонил твоему отцу — не против.
— Ура-а! — Артём обнял Рекса и тут же обвил руками дедову ладонь. — Спасибо! Это лучший подарок! Можно мы тут во дворе с ним побегаем?
— Бегите, — рассмеялся дед. — А я завтрак подам.
Он поднялся на крыльцо. Артём, глядя ему вслед, вдруг ощутил, что в картинке чего-то не хватает. «Часы! — щёлкнуло внутри. — На руке пусто… Он же говорил — только на ночь снимает».
— Дед… — начал было он. Но Рекс резко тявкнул и рванул к забору, зазывая играть. Артёму пришлось пуститься следом: то он — за щенком, то щенок — за ним. Смеялись оба.
Фёдор Ильич задержался на ступеньках, оглянулся: внук и пёс носились по двору, как два вихря. Дед провёл ладонью по глазам — и вошёл в дом. Часы были ему бесконечно дороги — память о прошлом, о дороге жизни. Но улыбка Артёма — дороже. В конце концов, они с Рексом и правда нашли друг друга. А значит, должны быть вместе.
…И да, сосед-коллекционер, к которому Фёдор Ильич зашёл «совсем неохотно», давно уже ждал случая заполучить редкий механизм. «За любые деньги», — говорил он. Дед лишь кивнул: «За те, что нужны, — и точка». Иногда цена счастья измеряется не цифрами, а детским смехом во дворе.
Вы бы смогли расстаться с чем-то очень дорогим ради такой вот искренней улыбки? И как вы думаете, почувствуют ли наши близкие, что мы отдали самое ценное именно для них? 🐾💛
