Анна познакомилась с Егором на работе. Он — разработчик, она — финансовый аналитик. Соседние отделы, одна кофемашина, дежурные беседы о дожде и солнце.
Егор был образцом спокойствия. Мягкий, добродушный. Никогда не повышал тон, всегда уступал место, дарил цветы без повода. Настоящий идеал для девушки, выросшей в доме, где не проходило и дня без криков.
Родители Анны разошлись, когда ей исполнилось пятнадцать. Мама тогда наказала: «Самое главное — найти покладистого. Пусть ваш дом будет неприступной крепостью, а не местом постоянных боевых действий».
Егор был действительно спокойный.
Возможно, даже чересчур?
О своей маме он рассказывал мало. «Живёт одна. Скучает». Анна представляла себе милую, пожилую даму, которая обожает печь кексы и вяжет тёплые вещички для будущих внуков.
Какая невероятная наивность.
Свадьба прошла скромно — в узком кругу на двадцать персон. Вероника Петровна сидела в первом ряду и не спускала с невестки пронзительного взгляда. Она улыбалась, но в этой улыбке сквозила какая-то оценка, проверка.
— Наряд неплохой, — заметила она после регистрации. — Правда, фасон излишне открытый. Лучше бы что-то более сдержанное.
Это был первый, слабый сигнал тревоги.
Медовый месяц в Греции прошёл идеально. Ни одного звонка, ни единого навязчивого совета, ни одного «а вот в наши годы». Анна даже подумала: может, ей показалось? Может, свекровь просто волновалась?
Но они вернулись — и всё началось.
Сначала робкие намёки: «Егорушка, а вы прибрались? А в холодильнике что-нибудь есть? А Аннушка когда снова выйдет на работу?»
Потом более смелые: «У вас же пылища. Эти занавески пора выбросить. А обои в спальне слишком возбуждают. Для спальни нужны только умиротворяющие оттенки».
Но когда Анна забеременела, вот тогда-то и началась настоящая война.
— Беременной категорически нельзя работать! — провозгласила Вероника Петровна. — Это же вредит малышу!
— Тебе нужно есть больше кисломолочных продуктов!
— К врачу необходимо ходить еженедельно! Мало ли что может случиться.
Егор безмолвствовал. Кивал маме, а на жену смотрел виновато, не решаясь вмешаться.
Он не хотел делать выбор.
А Анна тогда ещё не осознавала, что битва только-только набирает обороты. Что рождение Богдана превратит свекровь из назойливой советчицы в непреклонного диктатора.
И что её тихая, долгожданная семейная жизнь очень быстро превратится в непрекращающееся сражение.
Вопреки всем материнским напутствиям.
Утром она стояла у плиты и терпеливо помешивала манную кашу. А руки её подрагивали.
Совсем скоро она снова явится.
Как по строгому расписанию. Ровно в половине десятого утра раздастся знакомый стук в дверь — три коротких, один протяжный. Свекровь.
— Егорушка! — послышится из прихожей голос мужа. — Мама пришла!
— Иду! — кричал Егор, второпях натягивая рубашку.
Анна прикрыла глаза. Ещё один день. Ещё одна изнурительная битва за право называться хозяйкой в собственном доме. За право самостоятельно решать, что должна есть её семья и как воспитывать её сына.
Но как долго это можно выносить?
Дверь распахнулась, и в квартиру ворвался привычный натиск:
— Егорушка! Аннушка! А что это тут у вас так пахнет?
Вероника Петровна, как всегда, перешла в наступление немедленно. Пальто она ещё не успела снять, но уже нашла первую мишень для критики.
— Это каша, Вероника Петровна, — спокойно ответила Анна.
— Каша, — протянула свекровь, принюхиваясь, словно следователь на месте преступления. — А крупу-то вы хоть научились тщательно промывать? А то в прошлый раз была такая подозрительно тёмная.
И тут же началось.
— Аннушка, а где у вас тряпочка для пыли? — Вероника Петровна уже успела осмотреть всю кухню, обнаружила три пылинки на подоконнике и вынесла свой вердикт. — Совсем запустили помещение.
Анна чуть не засмеялась. Они с Егором убирались вчера почти весь день! Богдан плакал, она качала его одной рукой, а другой оттирала полки. Егор пылесосил, раздражённо ругаясь на шнур.
Но для Вероники Петровны этого было слишком мало.
— Вероника Петровна, мы же убирались только вчера, — максимально осторожно произнесла Анна.
— Вчера?! — Свекровь подняла бровь, будто услышала нечто из области фантастики. — А пыль, голубушка, садится каждый день. У вас же младенец в доме. Необходимо делать влажную уборку каждое утро!
Каждое утро.
Когда на руках трёхмесячный малыш, который совершенно не спит по ночам.
— Егорушка! — свекровь повернулась к сыну. — А почему у тебя рубашка помятая? Аннушка же обязана её как следует проглаживать!
Обязана.
Снова это навязчивое слово.
Вероника Петровна отправилась инспектировать детскую комнату.
Через минуту оттуда донеслось возмущённое восклицание:
— Аннушка! А почему у Богданчика подгузник не заменён? Он же совершенно мокрый!
Анна закрыла глаза. Подгузник она меняла буквально полчаса назад. Богдан просто успел снова сделать «своё дело» — дети так поступают. Но объяснять это было совершенно бесполезно.
— Иду, — устало отозвалась она.
В детской Вероника Петровна уже вовсю хозяйничала: перекладывала пелёнки, переставляла игрушки, активно качала внука.
— Вот именно так нужно держать! — инструктировала она. — Головку поддерживать обязательно! И покачивать надо не из стороны в сторону, а только вверх-вниз.
— Вероника Петровна, я прекрасно знаю, как держать своего ребёнка.
— Знаете? — Свекровь скептически на неё посмотрела. — А почему тогда он у вас плачет каждую ночь? Соседка мне рассказывала — слышно всё через стену.
Анна почувствовала, как внутри неё что-то с силой треснуло. Значит, они обсуждают это с соседкой. Анализируют. Выносят вердикты.
— Дети плачут, это естественное явление, — максимально сдержанно ответила Анна.
— Естественное для кого? — Вероника Петровна покачала головой. — Егор в три месяца спал всю ночь без пробуждения! Потому что я знала, как обращаться с детьми. А вы… книжки читаете, в интернете зависаете, а толку-то?
Толку нет.
От неё, Анны, нет никакого толку. Она плохая мать, негодная жена, никудышная хозяйка.
Она не умеет нормально сварить кашу, выгладить рубашки, успокоить собственного ребёнка.
Богдан заплакал громче — словно ощутил нарастающее напряжение в воздухе.
— Ну вот! — торжествующе воскликнула Вероника Петровна. — Чувствует, что мама нервничает! Дети всё понимают, Аннушка.
Егор появился в дверном проёме:
— Что случилось? Почему Богдан так кричит?
— Анна нервничает, — объяснила мама. — Передаёт своё состояние ребёнку. Я же говорила — нужно сохранять спокойствие, терпение.
— Ань, — Егор посмотрел на жену с лёгким упрёком. — Ну не переживай ты так сильно. Мама же просто хочет помочь.
Вот оно. Ключевое слово, от которого тошнит.
Вероника Петровна хочет помочь. Она из лучших побуждений критикует каждый шаг Анны. Из любви к сыну указывает на все недостатки его супруги. Из заботы о внуке объясняет, какая его мать никчёмная.
И Егор этого совершенно не видит. Или не хочет видеть.
Для него мама — священна. Мама всегда права. Мама знает лучше всех.
А жена должна просто терпеть. Учиться. Повиноваться.
И не сметь говорить.
Анна забрала Богдана из рук свекрови. Малыш моментально успокоился — почувствовал знакомое тепло, родной запах.
— Всё хорошо, солнышко, — прошептала она. — Всё будет хорошо.
Но ничего не было хорошо.
И с каждым днём становилось только хуже.
Каждый день. Каждый визит. Каждое, даже самое мелкое замечание.
Медленно, но планомерно её вытесняли из её собственной жизни.
Превращали в бесправную гостью в её собственном доме.
Семейный ужин в их маленькой квартире на Улице Запорожцев.
Стол накрыт безупречно. Борщ в красивых мисках. Хлеб нарезан идеально ровными ломтиками.
Богдан мирно спит в коляске рядом.
Идиллия.
Если бы не свекровь.
Вероника Петровна сидела во главе стола — как и полагается настоящей хозяйке. Хотя хозяйкой была Анна. Но не по мнению свекрови.
— Аннушка, а вы капусту заквашивали когда-нибудь? — продолжала свекровь. — Нет? Ах, какая досада… В нашей семье всегда сами квасили капусту. И огурцы солили. И варенье варили из лесных ягод. А сейчас молодёжь всё покупает в магазине.
Как будто Анна — безответственный подросток, который не способен в жизни ни на что.
— Мам, — осторожно попытался вмешаться Егор, — может, не стоит.
— Что — не стоит? — Вероника Петровна повернулась к сыну. — Не стоит учить твою жену вести домашнее хозяйство? А кто тогда будет? Она же абсолютно ничего не умеет!
Анна положила ложку. Медленно. Чрезвычайно медленно.
— Простите, что вы сейчас сказали? — Голос у неё был очень тихий. Ровный.
— Аннушка, ну не обижайтесь, глупенькая. Я же не со злым умыслом! — Свекровь покровительственно улыбнулась. — Просто я вижу — опыта у вас маловато. Ну так учитесь! Я готова вас научить всему. И готовить, и убираться, и с ребёнком управляться.
Управляться с ребёнком. Как с какой-то неодушевлённой вещью.
— А то я смотрю — Богданчик у вас постоянно плачет, квартира не сверкает, Егорушка ходит в помятых рубашках, — Вероника Петровна осуждающе покачала головой. — В семье жена обязана всё успевать! Содержать в идеальном порядке и дом, и мужа, и детей!
Опять это проклятое слово «обязана».
— А ещё, — не унималась свекровь, — жена должна слушать свекровь. Старшие всегда знают лучше! Вы молодые, неопытные, а мы уже жизнь прожили, все ошибки совершили.
Егор прокашлялся:
— Мам, может, правда, хватит.
— Нет, не хватит! — Вероника Петровна стукнула ложкой по столу. — Я вижу, что творится в этом доме! Беспорядок, ребёнок кричит, муж голодный! А всё почему? Потому что жена не знает своих обязанностей!
Обязанностей. У неё, оказывается, есть обязанности. Перед этой женщиной, которая каждый день без приглашения врывается в её дом и указывает, как ей жить.
— И потом, — продолжала Вероника Петровна, входя в азарт, — жена должна слушать мужа и свекровь, а не спорить! Не дуться! Не показывать свой характер!
Но тут терпению Анны настал окончательный конец.
Она резко встала. Так, что стул с грохотом отлетел назад.
— Что вы сейчас сказали?!
— Ань, — Егор попытался её остановить, но было уже слишком поздно.
Вероника Петровна растерянно моргнула. Такой отчаянной реакции она совершенно не ожидала.
— Я сказала чистую правду, — попыталась она прийти в себя.
— Достаточно! — Анна ударила ладонью по столу.
Егор замер с ложкой в руке. Богдан проснулся и громко заплакал.
Но Анна не остановилась.
Она просто не могла остановиться.
Всё, что она копила в себе долгие месяцы, рвалось наружу неудержимым потоком.
— Мы живём не по вашим правилам! — крикнула она. — У нас своя семья! И мы сами решаем, как нам обустроить свою жизнь!
— Аня! — Егор вскочил. — Ты что делаешь?!
— Что делаю?! — она развернулась к мужу. — Я защищаю своё право быть хозяйкой в собственном доме! Своё право решать, как воспитывать своего сына!
— Но мама же просто хочет помочь!
— Помочь?! — Анна рассмеялась. Горько. Невыносимо отчаянно. — Она хочет превратить меня в прислугу! В безропотную няньку! В тень, которая должна молчать и исполнять все приказания!
Вероника Петровна сидела, бледная как полотно. Впервые за все эти месяцы её резко остановили.
— Аннушка, — тихо, вкрадчиво начала она, — ты же понимаешь, я исходила из лучших побуждений…
— Нет! — Анна подняла руку. — Не понимаю! Потому что лучшие побуждения не дают вам права командовать в чужом доме!
Она повернулась к Егору:
— А ты! Ты просто молчишь, когда твою жену оскорбляют! Когда её называют неумёхой! Когда ей говорят, что она плохая мать!
— Я не говорила, что она плохая, — попыталась вставить Вероника Петровна.
— Говорили! — взорвалась Анна. — Каждым вашим словом! Каждым вашим замечанием!
Она схватила плачущего Богдана, крепко прижала к груди.
— Это мой сын! Моя семья! Мой дом! И если вам это не нравится — вот она, дверь!
Вероника Петровна медленно поднялась из-за стола. Лицо у неё стало каменным.
— Егор, — сказала она ледяным тоном, — поговори со своей женой. Научи её уважать старших.
И направилась к выходу.
— Мам, подожди! — Егор бросился за ней.
Но мать не обернулась.
Дверь громко хлопнула.
Три недели Вероника Петровна не звонила.
Не приходила. Не передавала никаких весточек через соседей.
Егор ходил мрачный, постоянно вздыхал, искоса поглядывал на жену. Но не решался ничего сказать. Он видел, как сильно изменилась Анна за эти дни.
Она расправила плечи.
Перестала бояться собственной тени. Гладила рубашки, когда успевала — а когда не успевала, он так и ходил в мятой. И, что удивительно, не умер.
Богдан спал гораздо спокойнее. Словно почувствовал — мама больше не находится в постоянном нервном напряжении.
Дом наконец-то стал их домом.
А потом свекровь всё-таки пришла.
В субботу утром. Постучала очень робко.
Анна была на кухне и слышала всё. Напряглась, но не побежала встречать. Хватит.
— Проходи, мам, — голос у Егора был крайне осторожный.
Вероника Петровна вошла на кухню.
— Аннушка, — сказала свекровь тихо. — Можно я с тобой поговорю?
— Конечно, — ответила Анна. Совершенно спокойно.
Они сели за тот самый стол, где три недели назад произошёл грандиозный скандал.
— Я, — Вероника Петровна помолчала. — Я думала. Очень много думала. И я поняла, что была неправа, — продолжила она с очевидным трудом. — Не во всём, но в очень многом.
Анна молчала. Она просто слушала.
— Я просто так привыкла полностью заботиться о Егоре, — свекровь смотрела в стол. — Я знаю, что у него теперь своя семья. Можно я буду приходить? — спросила свекровь. — Но я обещаю больше не вмешиваться ни во что.
Анна посмотрела на неё. Эта женщина была частью жизни Егора. Она была бабушкой Богдана. И если она действительно готова измениться…
— Конечно, — сказала Анна. — Приходите. Но мы будем самостоятельно принимать все решения о нашей жизни.
— Я понимаю, — кивнула Вероника Петровна.
Егор стоял в дверях и смотрел на них. С невероятным облегчением. Наконец-то его мир не разваливался на части. Наконец-то две самые важные женщины в его жизни нашли хоть какой-то общий язык.
Богдан проснулся и заплакал.
— Можно мне его взять? — спросила Вероника Петровна.
— Конечно, — разрешила Анна.
Вероника Петровна взяла внука на руки, тихо покачала.
— Какой же он красивый, — прошептала она. — Весь в маму.
И Анна впервые искренне улыбнулась.
