Я сидела в машине, сжимая руль так, что пальцы начали неметь. Белая «Мазда», вылизанная до блеска, пахла дождём и чуть-чуть — моими духами. Сердце колотилось, в горле стоял ком.
Дождь стучал по крыше, стекали мутные ручьи по лобовому стеклу. На экране телефона — сорок три пропущенных от Андрея. Сорок три. Как будто это могло что-то изменить.
Из зеркала на меня смотрела какая-то чужая женщина. Губы искусаны, тушь размазана, волосы растрёпаны. Где та Маша, которая утром с холодным расчетом строила стратегию для презентации? Где та, что сама себя сделала?
«Маш, да успокойся. Это же просто машина!»
Просто. Машина.
Я купила её сама. Каждую копейку собирала. Каждый отпуск пропускала. Каждую пару туфель откладывала на потом. А теперь Андрей, любимый, родной, предлагает продать. Легко так, между делом. Будто я не три года на неё пахала, а просто нашла ключи у подъезда.
Я вытерла лицо влажной салфеткой. В зеркало заднего вида попал силуэт нашего дома. Туда не хотелось. Не сейчас.
— Маш, ты вообще в своём уме? — Катька чуть не поперхнулась своим латте. — У тебя и так работы выше крыши, а ты ещё и подработки взяла?
— Кать, мне надо.
— Надо? Кому надо?
Я молчала. Катя вздохнула и постучала ложечкой по чашке.
— Дай угадаю. Это снова про неё?
Я знала, про кого она. Про Нину Георгиевну, безупречную, как глянцевая картинка. Всё у неё «как надо». Муж — профессор (покойный, царство ему небесное), сын — айтишник, квартира — в самом центре. И я, Маша, простая девочка из спального района, посмевшая влезть в их идеальный мир.
— Ты зря так, — пробормотала я.
— Зря? — Катя наклонилась ближе. — Маш, Андрей женился на тебе, а не на её идеях о прекрасном. Ты чего себе жизнь ломаешь?
Я задумалась. Вроде бы она права. Но почему тогда у меня на душе, как после несданного экзамена?
Я молчала. Объяснить Катьке, что дело не в гонке, а в праве быть собой, было невозможно. В её мире никто не доказывал свою ценность количеством сверхурочных.
— Ладно, — вздохнула Катя, поправляя съехавший с плеча шарф. — Раз уж ты решила… Давай я хотя бы помогу с фрилансом? У меня есть клиенты, которым нужен маркетолог.
Так начались три года. Три года, когда каждый вечер превращался в ещё один проект, каждая суббота — в ещё одну подработку. Три года, за которые я заработала на машину.
— Андрюша, ты только посмотри на эту квартиру!
Нина Георгиевна величаво проплыла по просторной гостиной, окидывая взглядом лепнину на потолке. Вытянула шею, посмотрела в окно.
— Потолки четыре метра, XIX век, из окон — собор…
Андрей осторожно провёл пальцем по деревянному подоконнику.
— Мам, шикарно, конечно. Но не слишком ли…
— Что “слишком”? — она уселась в антикварное кресло, скрестив ноги. — В моём возрасте пора думать о комфорте. Всю жизнь жила, как положено. Теперь могу позволить себе что-то особенное.
Я смотрела в окно. Действительно красиво. Купола блестят, город как на ладони. В голове уже складывались цифры: примерная стоимость, возможные ипотечные проценты…
— Машенька, ты чего молчишь? Не нравится? — голос её был маслянисто-ласковым.
— Очень красиво, — ответила я ровно. — Давно планировали переезд?
— Ой, да что ты! — она всплеснула руками. — Гуляла тут весной, увидела объявление. Это судьба!
Позже судьба оказалась ипотекой на двенадцать миллионов.
Андрей сидел на кухне с документами, бледный, как простыня.
— Мама всегда была импульсивной… Но обычно справлялась.
Я поставила чайник.
— А если не справится?
Андрей ничего не ответил.
Повышение свалилось неожиданно. Директор вызвал в кабинет, вздохнул, поправил очки и сказал:
— Мария Александровна, мы тут посовещались… Как вы смотрите на должность руководителя отдела?
Я смотрела прекрасно. Три года без отпуска, десятки проектов, самообразование по ночам — всё не зря.
Первым делом позвонила Андрею.
— Представляешь! Меня повысили!
— Поздравляю, зайка! — голос у него был радостный, даже немного взволнованный. — Отметим вечером?
— Конечно! И знаешь что? Кажется, теперь я смогу наконец-то осуществить свою мечту…
Мечта стояла перед автосалоном — белая Mazda CX-5. Я её заприметила давно, ещё когда только начала копить.
— Может, кредит возьмёшь? — предлагал Андрей. — С твоей новой зарплатой можно же…
— Нет. Только на свои.
Он кивнул. Он всегда понимал. Или я так думала.
Утро было обычным. Кофе, тосты, беглый взгляд на новости. Андрей сидел напротив, ложечкой стучал по краю чашки. Я знала этот жест. Это означало, что разговор будет неприятный.
— Маш, нам надо серьёзно поговорить.
Я отвела глаза от телефона. В голосе было что-то тревожное.
— У мамы проблемы с ипотекой. Банк грозится забрать квартиру…
В комнате повисла тишина. Я медленно поставила чашку на стол.
— Сколько?
Андрей отвёл взгляд.
— Почти полтора миллиона. Срочно.
Чай в чашке остыл, а я всё сидела, глядя в одну точку. Полтора миллиона — это машина. Вся моя мечта, собранная по крупицам.
— Ты хочешь, чтобы я отдала деньги?
Андрей потёр ладонью лоб.
— Я не прошу… Просто… Ты же знаешь, маме сейчас тяжело.
Я закрыла глаза. Мне тоже было тяжело. Но кто же спрашивал?
Внутри всё оборвалось. Я же знала, ЗНАЛА, что этим кончится! Четырнадцать миллионов ипотеки в шестьдесят пять лет — это же надо додуматься.
— Она пропустила три платежа, — Андрей говорил тихо, как будто боялся спугнуть моё терпение. — Говорит, были непредвиденные расходы…
— Какие, интересно? — у меня аж губы онемели от злости. — Новая шуба? Или опять круиз по Средиземному морю?
— Маш, не начинай…
— Нет, это ты не начинай! — меня затопило. — Я же говорила тебе год назад, что эта квартира — чистая авантюра! Говорила, что пенсии не хватит на такие платежи!
Андрей устало потёр переносицу.
— Я знаю… Но что теперь делать?
— А что ты предлагаешь?
Он глубоко вдохнул, как будто сейчас скажет что-то мудрое.
— Твоя машина почти новая. Если продать…
Звон разбитой чашки. Осколки рассыпались по полу, как мои нервы.
— Что?! — голос сорвался, я сама себя не узнала. — Моя машина?! Та самая, на которую я копила три года?!
— Машуль, послушай…
— Нет, это ты послушай! — я вскочила со стула. — Я не буду продавать свою машину, чтобы закрыть ипотеку твоей мамы. Сам ей помогай, она мне не родня!
— Он ЧТО?! — Катька аж закашлялась, кажется, поперхнулась кофе. — Продать твою машину?! Совсем с дуба рухнул?!
Я сидела в кафе, крутила в руках ложечку.
— Представь себе.
— Маш, ну ты же не…
— Катя, конечно, нет! — я резко поставила чашку на стол.
Катя покачала головой.
— Знаешь, что самое интересное? — она наклонилась ближе. — Ты ему сейчас скажешь «нет», а он обидится. И знаешь почему?
Я вздохнула.
— Потому что он не понимает, что ты имеешь право выбирать себя.
Я промолчала. Потому что понимала — Катька, как всегда, права.
Я сидела в каком-то незнакомом дворе, припарковавшись под раскидистым тополем. После ссоры просто ехала, куда глаза глядят, пока не поняла, что нужно выговориться.
— Кать, я не знаю, что делать, — мой голос дрожал. — Может, я слишком резко…
— Так, стоп! — перебила она. — Даже не думай себя винить! Ты три года пахала как проклятая ради этой машины. А его мамаша…
— Катя!
— Что «Катя»? Правду говорю! Взяла ипотеку, которую не тянет, а теперь что? Ты должна жертвовать тем, что заработала своим горбом?
В трубке что-то зашуршало.
— Погоди, — сказала Катя, — тут Ленка пришла. Сейчас на громкую включу.
Лена — наша общая подруга и по совместительству семейный психолог — присоединилась к разговору.
— Маш, ты где сейчас?
— Не знаю… Где-то в центре.
— Так, давай к нам в офис. Поговорим спокойно.
Офис Лены находился в тихом переулке недалеко от метро. Уютный кабинет с мягкими креслами и приглушённым светом располагал к откровенности. Я сидела, ковыряла ложечкой чайный пакетик в кружке.
— Знаешь, — Лена внимательно выслушала и теперь смотрела на меня прищуренно, как кот перед прыжком. — Тут дело даже не в машине.
— А в чём?
— В твоём праве говорить «нет».
Я подняла на неё глаза.
— Ты пять лет пыталась соответствовать чужим ожиданиям. Быть «достойной» невесткой, «правильной» женой. А сейчас…
— Что сейчас?
— А сейчас ты впервые сказала «нет». И это прекрасно.
Мы с Катей сидели в кафе неподалёку от Лениного офиса. За окном сгущались сумерки, в чашке остывал чай, а я всё смотрела в экран телефона, не решаясь нажать на последнее сообщение.
— Сорок восемь пропущенных, — я показала экран подруге. — И двенадцать сообщений.
— Читала?
— Нет…
— Давай вместе?
Я вздохнула и разблокировала телефон. Первое сообщение было отправлено сразу после моего ухода:
«Маша, вернись! Давай поговорим спокойно!»
Второе, через час:
«Я не должен был предлагать продать твою машину. Прости.»
Третье заставило меня вздрогнуть:
«Только что говорил с мамой. Ты была права насчёт всего.»
— Открой следующее, — тихо сказала Катя.
Я нажала.
«Она призналась, как относилась к тебе все эти годы. Я был слеп и глух. Прости меня.»
Я перечитывала сообщение снова и снова, пока буквы не начали расплываться перед глазами.
— Кать, — мой голос дрогнул, — как думаешь, что она ему сказала?
— А ты позвони и узнай.
Я покачала головой.
— Не могу. Пока не могу.
Катя вытащила из вазочки брошенный кем-то сахарный стичек, покрутила его в руках и положила обратно.
— Ну и правильно. Пусть он теперь сам думает, что делать.
— Ты ненавидела меня за то, что твой сын был счастлив? — я не узнала свой голос.
Нина Георгиевна вздрогнула, словно я её ударила.
— Да.
Она произнесла это почти шёпотом, но я услышала. За окном дождь продолжал размывать город, превращая свет фонарей в тёмные разводы на стекле. Внутри меня всё было так же смазано и размыто.
— Ты хоть понимаешь, как мне было? — спросила я, глядя прямо на неё.
Она отвела взгляд.
— Понимаю.
— Нет. Не понимаешь.
Я провела рукой по чашке с водой, холодной, как её голос все эти годы.
— Ты не жила в этом браке, не вслушивалась в каждую интонацию, не гадала, какое настроение будет у мужа после звонка матери. Ты не сидела на семейных ужинах, где тебя игнорируют, где ты лишняя, случайная, чужая. Ты не видела, как человек, которого ты любишь, становится с тобой одним, а с тобой и с тобой — другим.
Я сделала паузу, собираясь с мыслями.
— А потом ты просишь продать машину, на которую я копила три года. Потому что твои планы оказались важнее моего труда.
Нина Георгиевна сжала салфетку в тонких пальцах.
— Мне нечем оправдаться.
— Неужели?
— Да.
Она резко выдохнула, словно собиралась прыгнуть с вышки в ледяную воду.
— Я думала, что смогу сломать тебя. А ты выдержала. Ты оказалась сильнее, чем я думала. И…
Она запнулась.
— И что?
— И теперь я боюсь, что ты уйдёшь. А он этого не переживёт.
Я молчала.
Где-то внутри что-то дрогнуло. Но я уже знала, что дальше буду делать.
Я слушала её голос, и впервые за пять лет он не вызывал у меня напряжения. Не скользил по нервам, не заставлял внутренне сжиматься, готовясь к очередному уколу. Она устала.
Андрей сел напротив, сжал пальцами край стола.
— Что происходит?
— Мы с Машей разговариваем, — Нина Георгиевна выпрямилась, собралась, будто снова надевая на себя броню. Но что-то в ней сломалось, уже не так сидел этот старый костюм властной свекрови.
Андрей обвёл нас взглядом — мать с глазами, покрасневшими от слёз, жену, которая впервые не отбивалась, не доказывала ничего.
— Я много лет всё делала неправильно, — продолжила она. — Считаешь, поздно исправлять?
Андрей медленно выдохнул.
— Не знаю…
Я посмотрела в окно. Гроза уже ушла, но стекло всё ещё покрывали капли, скатываясь вниз, оставляя за собой чистые следы.
В эту ночь никто не сказал окончательного «да» или «нет». Но впервые за долгие годы мы все говорили правду. И это было началом.
Я смотрела, как она поправляет табличку — руки чуть дрожат, но взгляд твёрдый. Андрей сжал губы, будто хотел что-то сказать, но передумал.
— Отличное название, — сказала я. — Главное — теперь вы действительно занимаетесь тем, что любите.
Нина Георгиевна посмотрела на меня внимательно, как будто примеряла к себе мои слова.
— Да, Машенька… — она вдруг вздохнула и провела ладонью по аккуратно прибранным волосам. — Сорок лет в бухгалтерии, а ведь всегда мечтала рисовать.
— Ну вот, теперь можете учить этому других.
Она улыбнулась, и я впервые увидела в ней не свекровь, не грозную женщину с холодным взглядом, а просто человека.
В дверь заглянула Катя.
— Извините, что вмешиваюсь, но к вам уже первые ученики.
Нина Георгиевна судорожно вдохнула.
— Господи, я не готова…
Я мягко взяла её за локоть.
— Готовы. Просто будьте собой. Настоящей.
Она посмотрела на меня, и в её глазах было столько благодарности, что я отвела взгляд.
Я вышла на улицу, вдохнула морозный воздух. Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Андрея:
«Ужин у мамы? Она обещала приготовить что-то особенное.»
Я улыбнулась.
Иногда жизнь не рушится. Иногда она просто перестраивается.
Я стояла и наблюдала, как Нина Георгиевна поправляет фартук, нервно поглядывая на дверь. Когда я увидела её беспокойство, не могла не улыбнуться — кто бы мог подумать, что после всех этих лет в роли строгой начальницы, строгой матери и идеальной жены, она наконец-то будет учить живописи?
— Нина Георгиевна, к вам первые ученики! — в дверях появилась Катя, помогавшая с организацией курсов.
— Господи, я не готова… — свекровь испуганно оглядела себя.
— Готовы, — сказала я, чуть толкнув её в спину, чтобы она перестала волноваться. — Просто будьте собой. Настоящей.
Она посмотрела на меня, в её взгляде промелькнуло что-то новое — благодарность. Это была не та свекровь, которую я знала раньше, не та, которая всегда говорила, как надо, не та, которая скрывала за маской свою растерянность. Это была она — настоящая.
Я вышла на улицу и почувствовала свежесть ночного воздуха. Достала ключи от машины — на брелоке всё тот же маленький брелок, который я когда-то купила. Вроде бы ничего особенного, но теперь, спустя время, он значил больше, чем просто украшение. Эта машина стала не только предметом гордости, но и символом того, что я стала уверенной в себе.
Телефон в кармане задрожал, и я увидела сообщение от Андрея: «Ужин сегодня у мамы? Она обещала научить тебя готовить свой фирменный борщ :)»
Я усмехнулась. Как же я люблю его.
Иногда точка кипения — это не конец. Иногда она становится точкой примирения, началом чего-то нового. Я знала, что нам нужно пройти этот путь, чтобы все мы могли наконец-то быть честными.
Капли дождя забарабанили по крыше автомобиля. Звук был знакомым, даже немного успокаивающим. Он больше не был фоном для моих волнений и злости. Теперь это была музыка начала новой главы. Глава, в которой мы все наконец-то научились говорить правду.
