— Алис, тут такое дело… Кристина звонила. У неё опять всё не слава богу.
Дмитрий произнёс это, стоя посреди комнаты. Он делал вид, что увлечённо рассматривает обложки книг на полках, словно надеясь, что кожаный переплёт подкинет ему готовое решение. За окном на Киев лениво опускался тёплый осенний вечер, и воздух после жаркого дня был густым и пыльным.
Алиса сидела, утонув в мягком кресле у окна, отложив в сторону свой электронный планшет. Она даже не шелохнулась, но взгляд её стал острым и сосредоточенным. Она безошибочно узнавала эту затяжную увертюру. Каждые несколько месяцев семейная шарманка Дмитрия заводила одну и ту же, уже порядком надоевшую, мелодию о нелёгкой доле его младшей сестры.
— Что стряслось на этот раз? — спросила Алиса абсолютно ровным голосом.
Её ледяное спокойствие всегда действовало на Дмитрия обезоруживающе. Он подсознательно ждал от неё вспышки раздражения, упрёка или крика, который дал бы ему возможность защищаться и контратаковать, но взамен получал лишь холодное, выжидающее внимание.
— С работы её «попросили»… Ну, сокращение, ты понимаешь. И с арендованной квартиры нужно срочно съезжать, хозяин решил продать. В общем, ситуация критическая. Просится к нам пожить на пару-тройку месяцев, пока не найдёт новую работу и не встанет на ноги.
Он наконец развернулся к ней. На его лице читалась тщательно отрепетированная смесь скорби и искреннего братского сочувствия. Он подошёл ближе и присел на подлокотник её кресла, стремясь создать иллюзию близости, общего семейного решения. Его рука легла ей на плечо, и Алиса ощутила её тяжесть — навязчивую, требовательную, уже априори уверенную в том, что всё будет, как ему надо.
— Я подумал… мы-то живём в однокомнатной, нам будет очень тесно втроём. Но есть же твоя квартира на Большой Васильковской… Может, мы попросим жильцов съехать? Скажем, что квартира срочно понадобилась нам самим. Они вроде люди понимающие, войдут в положение. А Кристина смогла бы там пожить, перекантоваться…
Пока он говорил, Алиса смотрела не на него, а на его руку у себя на плече. Тяжёлую, давящую руку человека, который уже всё решил без её участия и теперь просто проталкивал своё решение. Она аккуратно, без малейшего намёка на резкость, убрала его ладонь, словно смахивая с себя невидимую пыль. Поднялась и направилась к своему рабочему столу в углу комнаты. Её движения были размеренными и целенаправленными, как у хирурга перед сложной операцией.
— Хорошо, — сказала она совершенно спокойно, обернувшись к нему.
На её лице не было ни тени злости, ни возмущения. Только абсолютная, кристальная ясность.
Дмитрий даже не сразу смог сообразить, что происходит. Он был готов к грандиозной битве, а получил немедленную капитуляцию. Он моргнул, и на его лице расцвела довольная, полная облегчения улыбка.
— Правда? Алис, я так и знал, что ты…
— Я могу попросить жильцов съехать, — прервала она его, не дав закончить фразу.
Она смотрела на него в упор, и её светло-серые глаза вдруг показались ему двумя острыми осколками льда.
— Они платят мне ежемесячно 40 тысяч гривен. За три месяца это получается 120 тысяч гривен упущенной прибыли. Плюс, по условиям договора, я буду обязана выплатить им неустойку в размере месячной платы за досрочное расторжение. Итого, получается 160 тысяч гривен.
Она взяла со стола дорогую перьевую ручку и чистый лист из блокнота. Резкий щелчок снимаемого колпачка прозвучал в повисшей тишине комнаты неестественно громко. Она не стала садиться, оставшись стоять у стола, что моментально придало её фигуре какой-то властности и дистанции.
— Я сейчас же подготовлю для тебя долговую расписку. Формулировка будет максимально простая: «Я, такой-то, обязуюсь возместить Алисе Викторовне такую-то сумму в течение трёх месяцев». Это просто формальность — для нашего общего спокойствия. Как только твоя подпись появится на этой бумаге, я сразу же сделаю звонок. Прямо сейчас.
Она слегка наклонилась над столом, её рука уже начала выводить аккуратные, каллиграфические буквы. Дмитрий застыл. Улыбка сползла с его лица, как кусок плохого грима. Он смотрел на её склонённую голову, на изгиб её шеи, на уверенные движения руки, и до него, наконец, медленно доходил весь масштаб происходящего. Это была не капитуляция. Это был встречный ультиматум. Холодный, расчётливый и абсолютно непробиваемый.
— Ты… ты это серьёзно? — еле выдавил он.
— Абсолютно, — ответила она, не поднимая головы.
И тут его прорвало. Не криком, нет. А шипящим, злобным шёпотом, который был страшнее любого крика.
— Ты бездушная, меркантильная стерва! Это же моя сестра! Моя родная кровь! А ты мне тут про деньги, про какие-то расписки! У тебя что, сердца нет совсем?!
Алиса неспешно подняла голову. Положила ручку рядом с недописанным листом и посмотрела ему прямо в глаза. Взгляд её был спокойным, но твёрдым, как закалённая сталь.
— Нет, Дмитрий. Я просто не собираюсь оплачивать жизнь твоей сестры из своего кармана. А ты, как я вижу, тоже.
Холодная война на кухне
Следующий день, суббота, начался не с привычного запаха кофе, а с густого, осязаемого молчания. Оно не было мирным или умиротворяющим; оно было тяжёлым, почти металлическим, как воздух перед сильной грозой. Они передвигались по квартире, словно две планеты на непересекающихся орбитах, выполняя свои обычные утренние ритуалы с какой-то преувеличенной, нервной точностью. Звяканье чашки о блюдце, щелчок тостера, шум воды из крана — каждый звук казался оглушительным в этой вязкой тишине.
Дмитрий не выдержал первым. Он сидел за кухонным столом, бездумно помешивая ложкой в давно остывшем кофе, и смотрел на Алису, которая сосредоточенно протирала и без того идеально чистую столешницу.
— Я просто не понимаю, как ты можешь быть такой, — начал он тихо, но с явным укором в голосе. — Мы ведь семья. Разве в семье всё измеряется деньгами? Я хорошо помню, как мы начинали, как радовались каждой мелочи, как готовы были последнее друг за друга отдать. Куда всё это делось?
Алиса не остановилась. Она закончила протирать поверхность, сполоснула тряпку и аккуратно повесила её на смеситель. Только после этого она повернулась к нему. На её лице не было даже намёка на раздражение. Лишь спокойная, холодная констатация факта.
— Никуда оно не делось, Дмитрий. Я, как и прежде, готова отдать последнее за нашу семью. За тебя. Но твоя сестра — не моя семья. Она твоя родственница. И моё предложение остаётся в силе. Расписка лежит на столе.
Она взяла свою чашку и вышла в гостиную, оставив его наедине с его праведным возмущением и полным бессилием. Он стукнул кулаком по столу, но несильно, скорее от отчаяния. Он совершенно не знал, что делать. Звонить сестре и сообщать, что его собственная жена-мегера выставила ей счёт за гостеприимство, было унизительно. Соглашаться на условия Алисы — ещё унизительнее, потому что таких денег у него просто не было и в ближайшее время не предвиделось. Он оказался в тупике, и это злило его больше всего.
Чуть позже, когда он бесцельно переключал каналы телевизора, Алиса устроилась в кресле с телефоном. Она кому-то позвонила, и по её оживившемуся тону Дмитрий понял, что это была её подруга Светлана. Он сделал звук телевизора тише, невольно прислушиваясь.
— Да, Свет, привет! Всё прекрасно… Да, сдала, конечно. Арендаторы просто замечательные, платят как часы, день в день. Сорок тысяч гривен, как и договаривались, очень стабильный доход… Что планирую делать? Да вот присматриваюсь к одному инвестиционному семинару в Одессе, там очень толковые спикеры. Как раз хотела эти деньги с аренды туда и пустить. В конце концов, деньги должны работать и делать деньги, а не просто лежать мёртвым грузом, правда?
Каждое её слово было для Дмитрия как удар наотмашь. Она не просто говорила о деньгах — она говорила о его деньгах. О тех самых сорока тысячах гривен, которые могли бы моментально решить проблему Кристины. Она говорила о них легко, буднично, как о ресурсе для своего личного развития, для своих планов, в которых ни его, ни его сестры не было даже в проекте. Он сидел на диване, чувствуя, как кровь приливает к его лицу. Он был не просто просителем в собственном доме. Он был посторонним, помехой, чьи проблемы не стоили того, чтобы отказаться от поездки на какой-то там семинар.
Алиса закончила разговор, пожелав подруге отличных выходных. Она положила телефон на столик и подняла на Дмитрия взгляд. Она прекрасно знала, что он всё слышал. В этом и заключался весь смысл.
— Ты это специально сделала, да? — прошипел он, не в силах больше сдерживаться. — Решила меня побольнее уколоть? Показать, кто здесь хозяин?
Она посмотрела на него долгим, изучающим взглядом, словно видела впервые.
— Что сделать, Дмитрий? Поговорить с подругой о своих финансовых планах? Я как-то не знала, что на это теперь требуется твоё разрешение.
Развязка: Стук в дверь
Развязка наступила в воскресенье, около трёх часов пополудни. Этот час, когда старая неделя уже полностью выдохлась, а новая ещё не началась, был наполнен ленивой, тягучей пустотой. Алиса сидела в гостиной, погружённая в толстую книгу в твёрдом переплёте. Дмитрий бесцельно слонялся по квартире, как неприкаянный дух, то включая, то выключая телевизор, то открывая и закрывая холодильник. Напряжение между ними не просто не спадало — оно затаилось, став неотъемлемым фоном их существования.
Резкий, требовательный звонок в дверь заставил Дмитрия вздрогнуть. Алиса даже не подняла головы от книги, лишь на долю секунды замерла, а затем хладнокровно перевернула страницу. Дмитрий судорожно сглотнул, в его голове пронёсся рой панических мыслей. Он бросил затравленный взгляд в сторону гостиной, молясь, чтобы Алиса чудом испарилась. Медленно, как человек, идущий на эшафот, он пошёл открывать.
На пороге стояла Кристина. Она прямо-таки сияла. Рядом с ней, как два верных оруженосца, громоздились большой, видавший виды чемодан на колёсиках и пара объёмных сумок из клетчатого пластика.
— Димочка, приветик! А вот и я! — весело пропела она, делая уверенный шаг внутрь и даже не думая ждать приглашения.
Она с победным видом обвела взглядом прихожую, словно полководец, входящий в покорённый город.
— Еле дотащила всё это барахло. Ну, где тут у вас можно приземлиться?
Дмитрий застыл, чувствуя, как ледяной пот стекает по спине. Он бросил панический взгляд в сторону гостиной, но Алиса стояла в проёме.
— Кристин, ты чего… я же… мы ещё не договорили, — забормотал он, пытаясь преградить ей путь, но она уже уверенно протолкнула свой чемодан мимо него в коридор.
— Да что там договаривать-то? Я же знаю, ты у меня мужик, всё решишь! — она подмигнула ему, совершенно не замечая или просто не желая замечать его бледного лица. — Я звонила тебе вчера, ты не отвечал. Ну, я и подумала, что всё улажено, просто занят был. Куда мои вещи-то ставить?
Именно в этот момент в проёме гостиной появилась Алиса. Она неспешно закрыла книгу, вложив в неё закладку. Она не повышала голоса, не делала резких движений. Она просто стояла и смотрела, и от этого её взгляда-рентгена и Дмитрий, и его сестра как-то сразу съёжились.
— Кристина, здравствуй. Ты, кажется, ошиблась адресом, — произнесла Алиса тихо, но каждое слово прозвучало отчётливо, как удар молотка по наковальне.
Кристина перестала улыбаться. Её лицо вытянулось, она растерянно посмотрела на брата, ища у него хоть какой-то поддержки.
— Дима, что это вообще значит?
Дмитрий сделал шаг вперёд, встав между сестрой и женой, словно пытаясь своей жалкой фигурой закрыть пробоину в тонущем корабле.
— Алис, ну давай не с порога… Давай пройдём, поговорим спокойно…
— Мы уже поговорили, — отрезала Алиса, её взгляд был прикован к Кристине, полностью игнорируя мужа. — Я объяснила твоему брату все условия. Моё предложение по-прежнему в силе. Освобождение моей квартиры от жильцов и твоё проживание там в течение трёх месяцев обойдётся в сто шестьдесят тысяч гривен. Как только Дмитрий подпишет долговую расписку, я позвоню арендаторам.
Кристина смотрела на неё, широко раскрыв глаза. Неверие на её лице моментально сменилось праведным возмущением.
— Ты что, совсем с ума сошла? За то, чтобы пожить у родного брата, деньги просить? Дима, ты что, ей позволил такое говорить?!
Но Алиса не дала Дмитрию даже рта раскрыть. Она сделала шаг вперёд, и теперь её холодный, спокойный голос был обращён к ним обоим — к растерянному мужу и к его наглой сестре.
— Это не квартира твоего брата. Это моя квартира. И эта, в которой мы стоим, — тоже моя. А теперь послушай меня внимательно…
Кристина хотела что-то возразить, но, увидев яростный взгляд жены брата, остановилась, даже не начав. А та повернулась к мужу со словами:
— Мне абсолютно всё равно, где твоя сестра будет жить, но в моей второй квартире она не останется! Я ту квартиру сдаю и получаю за это стабильные деньги, а твоя сестра — это просто нахлебница, которая хочет пожить на халяву!
Она сделала паузу, давая своим словам впитаться в воздух, пропитать им всё вокруг. Затем, с той же ледяной невозмутимостью, она подошла к входной двери, распахнула её настежь и отошла в сторону, указывая жестом на выход.
— Дверь открыта. Я не хочу видеть тебя и твои вещи в своём доме.
Кристина стояла, словно громом поражённая. Всё её сияние, вся её непоколебимая уверенность в братской поддержке испарились без остатка. Осталось лишь унижение — голое, злое, бессильное. Она бросила на Дмитрия взгляд, полный презрения, схватила ручку чемодана и, не сказав больше ни слова, с грохотом выкатила его на лестничную площадку. Дмитрий остался стоять в коридоре, между захлопнувшейся дверью и своей женой, которая смотрела сквозь него, будто его здесь никогда и не было.
Последний удар
Дверь захлопнулась с сухим, безжизненным щелчком. Этот звук не стал финалом скандала — он оказался стартовым пистолетом для настоящей битвы. Дмитрий, стоявший истуканом в коридоре, медленно повернулся к Алисе. Его лицо, только что бледное и растерянное, теперь наливалось тёмным, багровым румянцем. Это была ярость униженного человека, которому только что наглядно продемонстрировали его полное ничтожество.
— Ты… Ты вообще понимаешь, что ты сейчас натворила?! — прорычал он, делая шаг к ней. Его руки сжались в кулаки. — Ты выгнала мою сестру на улицу! Ты наслаждалась этим, да? Тебе доставило удовольствие унизить её, а заодно и меня! Показать, кто в доме хозяйка!
Алиса не отступила ни на миллиметр. Она смотрела на него так же спокойно и холодно, как смотрела до этого на его сестру. Её невозмутимость бесила его ещё больше, чем её слова.
— Я не выгоняла её на улицу. Я просто не пустила её в свой дом. Это совершенно разные вещи, Дмитрий. Она приехала сюда без предупреждения, с полной убеждённостью, что ей все вокруг должны. Я лишь объяснила ей, что это не так.
— Объяснила?! Ты её растоптала! Мою единственную сестру! Она теперь пойдёт к друзьям, на вокзал, я не знаю куда! И всё это из-за твоей жадности, из-за твоих паршивых денег! Я поеду к ней! Я обязан ей помочь, потому что её родной брат оказался женат на бессердечной, расчётливой дряни!
Это был его окончательный выбор. Он произнёс эти слова и сам понял, что перешёл черту, за которой нет возврата. Он бесповоротно встал на сторону сестры против жены. Он ждал ответной вспышки, крика, чего угодно. Но Алиса лишь едва заметно склонила голову набок, словно рассматривала какой-то крайне любопытный биологический вид.
— Помочь ей? — переспросила она тихо. — Ты действительно хочешь ей помочь, Дмитрий? Или ты просто хочешь и дальше верить в ту сказку, которую она тебе рассказывает?
Он замер, совершенно не понимая, к чему она ведёт.
— Что ты несёшь? Какую сказку?
— Твоя «бедная» сестра Кристина, которую якобы «сократили», — Алиса говорила медленно, чеканя каждое слово, — на самом деле не была сокращена. Ей предложили уйти по-хорошему. Знаешь, почему? Потому что её поймали на воровстве. Она полгода таскала деньги из кассы. Небольшими суммами, чтобы никто не заметил. Но в итоге заметили. У руководства был выбор: полиция и уголовное дело или увольнение по собственному желанию с негласной рекомендацией, после которой её ни в одно приличное место в городе не возьмут. Она выбрала второе. Так что её финансовые трудности — это не невезение. Это прямой результат её собственных поступков. Я не доверяю её рассказам, Дмитрий. Поэтому я вчера сделала один звонок на её бывшую работу.
Воздух в коридоре, казалось, загустел и перестал поступать в лёгкие. Дмитрий смотрел на жену, и его мозг отчаянно отказывался принимать услышанное. Это было слишком чудовищно, слишком правдоподобно в своей уродливости. Это объясняло всё: и внезапное увольнение, и невозможность снять жильё, и отчаянное желание спрятаться на несколько месяцев «на халяву». Вся его праведная ярость, всё его братское сочувствие в один миг превратились в жалкий, глупый фарс. Он защищал не жертву, а мелкую воровку. И Алиса знала это с самого начала.
Она видела, как изменилось его лицо, и нанесла последний, решающий удар.
— Так что да, Дмитрий. Ты поедешь к ней. Ты будешь её утешать и помогать. И ты будешь это делать за свой счёт. С этого самого момента наш семейный бюджет разделён. Моя зарплата, мои доходы от моих квартир, мои накопления — это моё. Твоя зарплата инженера — это твоё. Ты будешь сам оплачивать бензин для своей машины, свои обеды, свою одежду и свои развлечения. И, разумеется, всю финансовую помощь своей семье. Ты можешь продолжать жить здесь, в моей квартире. Но та жизнь, которой ты жил до сегодняшнего дня, — закончилась. Теперь ты будешь жить ровно на те деньги, которые сам зарабатываешь.
Она закончила говорить. В коридоре воцарилась абсолютная тишина. Дмитрий стоял, опустив руки. В его глазах не было больше злости, только пустота. Он посмотрел на свою жену, на эту красивую, успешную, незнакомую женщину, и впервые за много лет увидел не опору и не источник благополучия, а ледяную стену, о которую он только что разбился вдребезги. Алиса, не говоря больше ни слова, развернулась и медленно пошла обратно в гостиную. Она села в своё кресло и снова взяла в руки книгу, словно ничего не произошло. А он так и остался стоять в полутёмном коридоре, в чужом доме, в обломках своей разрушенной жизни…
А вы как считаете, друзья? Была ли реакция Алисы слишком суровой и расчётливой, или она просто защищала свои интересы и границы от откровенного потребительства? Допустимо ли в семье разделять счета и требовать расписку за помощь родственникам?
