Вернувшись домой, Лариса едва успела повесить куртку на крючок, как из кухни, с тонким звоном в пустой тишине квартиры, пришёл звонок. Домашний. Она криво улыбнулась, обрабатывая стойкое чувство раздражения, которое могла бы описать только самопроизвольно разворачивающаяся запись в её голове. Ну конечно, это был он. Старомодный аппарат, который, несмотря на все попытки её друзей и знакомых отрезать себя от прошлого, продолжал жить своей жизнью.
Она подошла, вглядываясь в тусклый свет, и медленно сняла трубку, хотя и не хотела. И всё равно, надо. Потому что – ну, как иначе? Телефон звонил так, словно кто-то был уверен, что она дома. Почему этот человек так точно знал? Зачем? Почему её жизнь из года в год сопровождалась такими… точными и совершенно ненужными сигналами?
– Алло.
– Ларочка, – весело поздоровался её голос, резкий и пронзительный, как звонок в ушах после ночных рейсов в метро. – Ты дома?
Вот это да. Гениальный вопрос. Странно, что она всё ещё ждала хоть какой-то другой вариант. На домашний-то звонят. Конечно, дома.
– Дома, – выдохнула Лариса, сжала зубы. – Здравствуйте.
– Здравствуй, здравствуй, – голос с той стороны взвинтился, как шнурок от старых ботинок. – Я минут через десять зайду. Пирожков напекла, занесу. Мясо. Вкусно. Не переживай, – она как-то угадала, что Лариса, возможно, подумает, что всё это не из добрых побуждений. – Я быстро! И обратно прямо-таки мгновенно!
– Жду, – Лариса обречённо повесила трубку.
Понедельник, уже начавшийся с встречи с воспитательницей, которая, по всей видимости, по какой-то причине так любила напоминать ей о воспитательской обязанности, вдруг возымел ещё одну аттракцию – визит свекрови. Скажем честно, хуже могло быть, но не сильно.
Когда Людмила Васильевна вошла, Лариса ощутила лёгкую вибрацию, как если бы кто-то слишком уверенно настигал её. Свекровь тут же сунула ноги в выделенные ей тапочки (потому что на чужие надевать нельзя – ну, конечно). Вручив пирожки, она уверенно прошла на кухню, не спрашивая разрешения, как бы зная, что её вряд ли кто-то остановит.
Лариса поняла, что её жизнь снова стала чьей-то картой, продвигающейся по знакомой траектории. Только следовать ей не хотелось.
– Уютно тут, уютно, – сказала Людмила Васильевна, усаживаясь за стол. – Вот каждый раз захожу, и прямо радуюсь!
Не успела Лариса удивиться, с чего бы это свекрови вдруг хвалить её способность создавать домашний уют, как Людмила Васильевна продолжила:
– Радуюсь, что мы с моим Пашенькой, царство ему небесное, купили вам эту квартирку!
Лариса фыркнула, оборачиваясь к окну, где вяло тянулся дождик. Ну да, развесила уши! Похвалит она её, ага. Людмила Васильевна хвалить в этой жизни умела только троих: саму себя, своего покойного мужа Павла и сына – Петра. Всё остальное было сплошной декорацией, устроенной для отчаяния окружающих.
– Как детки? – продолжала свекровь, не замечая фыркания.
– Все хорошо, – Лариса шумно поставила чашки на стол, как будто это могло что-то изменить в мире. – В садике капризничают, только спать в тихий час не хотят.
– Ничего, привыкнут, – кивнула свекровь с уверенностью опытного биолога, который разводит зверей. – Петенька вон тоже…
Дальше пошла стандартная песня о детских годах её сына – история, которую Лариса слышала уже раз сто и могла бы воспроизвести её почти слово в слово, если бы свекровь вдруг запнулась. Она даже мыслила это как некое тихое развлечение: «Запнется – я подскажу». Но Людмила Васильевна была непреклонна в своём монологе. С каждым повтором все это превращалось в нечто вроде зловещей рутины.
– … как у него на работе? – неожиданно и без всякого предупреждения выстрелил вопрос, который звучал как будто свекровь только что пробудилась от комы.
– Что? – Лариса не сразу осознала.
– Как на работе у Пети, спрашиваю? – Свекровь нахмурилась, будто её личная «глухота» невестки вот-вот приведет к взрыву. Лариса почувствовала это мгновение напряжения, как короткое замыкание в цепи.
– Нормально, наверное, – небрежно пожала плечами Лариса и тут же пожалела об этом ответе.
– «Наверное»? – Людмила Васильевна переспросила, как тяжёлая туча, сдерживающая в себе дождь. – То есть ты не знаешь?
– А разве у него там какие-то проблемы? – удивилась Лариса. – Вы знаете что-то, чего не знаю я? Он вам что-то рассказал?
– Уж мне-то он всё рассказывает! – Людмила Васильевна выдвинула грудь вперёд, словно готовая продемонстрировать медаль за отличное шпионство. – А вот ты вообще не интересуешься! А ну как завтра уволят его, на что жить будете?
«На твою пенсию», – едва не вырвалось у Ларисы, но она вовремя подавила это в себе, как всегда. Молча разлила чай, чтобы скрыть внутреннее бурление.
– Или любовницу себе найдет, а ты и не в курсе! – свекровь, как подстрекаемая какой-то тайной силой, всё распалялась и распалялась. – Тогда что?
– Да нет у него никакой любовницы! – устало махнула рукой Лариса, как будто махала рукой от собственной жизни. – Кому он нужен, счастье-то такое.
– Ка-ак?! – округлила глаза Людмила Васильевна, как будто только что осознала, что у неё на руках не мужчина, а комок безнадежности. – Ка-ак это «кому он нужен»? Красивый – раз! – она начала загибать пальцы, не замечая, как чай уже остыл и пирожки начали терять форму. – Зарабатывает – два! Квартира, машина – всё при нём – три!
«И стервозная мамка», – снова чуть не добавила Лариса, но вовремя прикусила язык, как это обычно бывает с теми, кто уже привык выживать в условиях постоянной нейтрализации.
– А ты небось и в постели про него забыла, а? – Людмила Васильевна окончательно сорвалась с цепи, как древний механизм, который, несмотря на все попытки починить, решительно продолжал работать по своим законам. – Вся в детях своих, ах, Машенька, ах, Сашенька!
– Можно подумать, вы своих внуков не любите! – наконец-то рявкнула Лариса, как будто эта фраза может изменить ход событий. И сразу пожалела. Она знала, что свекровь изначально затеяла эту игру: вывести её из равновесия. А она, видно, добилась своего.
– Внуков-то я, конечно, люблю, – вкрадчиво протянула Людмила Васильевна, как тот, кто не упустил шанс вставить лишнюю ложку меда в кипящий чан. – Да только и о сыне не забываю. А вот ты, моя милая, забываешь. Не уделяешь ему внимания. А ты ведь не только мать, но и жена! – она даже подняла палец, как какой-то моральный компас, что ли. – И об этом тоже надо помнить.
– А я и помню, – Лариса схватила чашку с чаем, как палку для самозащиты, и отхлебнула крепкого напитка, который, казалось, сразу же начинал жечь не только изнутри, но и в голове. – И весь свой, как вы это называете, женский долг исполняю. Или вы хотите к нам в постель подглядеть? Так не стесняйтесь!
Людмила Васильевна издала странный звук, который сочетал в себе хриплый смех и невидимую угрозу, а её брови сошлись к переносице, как две параллельные линии на бескрайних просторах безумной геометрии.
– Ты мне еще такие вещи будешь высказывать, бесстыжая девка! – прошипела она, как змея, которая решительно готова наносить укусы.
– Ну, вы уж определитесь, я бесстыжая или фригидная, – вздохнула Лариса, как человек, который пытался остановить поезд на полном ходу. В желудке урчало – с шести утра, когда она собирала детей в сад и мужу на работу носочки складывала, в животе не было ни крошки. А вот румяные пирожки, как запах из другого мира, манили, но есть их не хотелось.
Поднявшись, Лариса открыла холодильник, решив хоть как-то заглушить этот умопомрачительный поток мыслей. Взяла колбасу и быстро сделала пару бутербродов, как можно быстрее вернувшись к «нормальному» состоянию. Тут ей нужно было отстраниться, заткнуть этот разговор в самый уголок сознания, чтобы по-быстрому его забыть.
– Ты – отвратительная жена! – заявила свекровь, стукнув рукой по столу, что заставило чашечки и блюдца жалобно звякнуть, как интонация, готовая сорваться с вешалки.
– Да уж, куда мне до вас, образца и идеала! – буркнула Лариса, словно сама не веря в свои слова, но уже не могла сдерживаться.
– Со мной Паша был счастлив! – безапелляционно отрезала Людмила Васильевна, как лезвие ножа, не сомневаясь в своем величии. – И Петя ни в чем недостатка не знал!
– Вы Петю до сих пор опекаете! – Лариса с куском колбасы в руке повернулась к свекрови. – А ему, на минуточку, за сорок! Может, хватит? Не набаловались с ним в детстве – вон, внуки есть!
Лариса шлепнула кружок колбасы на хлеб, будто намазывая на себя нечто вроде последнего шага, и добавила:
– Вы своего Петеньку в детстве облизывали с ног до головы. А своих я, значит, должна любить меньше? Раз ставите себя мне в пример – подумайте об этом.
И она откусила от бутерброда, глядя на свекровь, которая разевает рот, не зная, что ответить. Это был момент, когда Лариса почувствовала, что всё, что она сказала, – абсолютно правильное. Слово за словом. Откусить и жевать, пока не закончится этот абсурд.
– Мой Пашенька всегда был для меня на первом месте. Ты бы лучше прислушалась. Жена должна любить мужа больше, чем детей! – наконец-то прорвалась свекровь, как будто из неё вдруг вырвался философский камень.
– С чего вдруг? – все так же спокойно спросила Лариса, без всякого признака раздражения.
– Дети вырастут и разъедутся, а муж останется! – выдала Людмила, будто это вселенская мудрость, которую она, конечно, была готова передать всем окружающим.
– Прежде чем дети вырастут, их нужно воспитать и научить. Кто этим займется, если не я? Может, вы или Петя? Вряд ли. И вообще, с чего вы взяли, что я нуждаюсь в советах по поводу того, кого любить больше или меньше? Без обид, Людмила Васильевна, но мы как-нибудь сами разберемся!
– Ага, разберетесь, как же! Вот уведут у тебя мужика, а ты ни сном, ни духом! – всё-таки выплюнула она, как драгоценную монету, которую не стоит прятать в кармане.
– Если что-то знаете, скажите, а если нет, то не зачем сотрясать попросту воздух. Петя меня любит, а я его. И детей мы любим. Пейте чай, а то стынет!
Лариса снова мысленно представила водопад, пытаясь очистить сознание, и старалась не обращать внимания на всё последующее нравоучение. Ожидала, когда, наконец, свекровь насытится этим фарсом и уйдёт, как лишний персонаж в нескончаемом фильме.
Надо всё-таки отключить этот чертов телефон. Придумать что-то, типа сломался. Глядишь, и в гости заходить будет реже. Хотя бы немного.
Лариса стояла у окна, глядя на то, как небо серает, а уличные огни начинают тускло сиять в преддверии наступающего вечера. Внутри неё тоже происходили изменения, возможно, маленькие, но такие важные. Все эти разговоры с Людмилой Васильевной, все её попытки научить Ларису, как быть женщиной и матерью, теперь казались чем-то нелепым, как старая плёнка, на которой застряли одни и те же кадры. Лариса поняла, что, несмотря на внешнее давление и упрёки, она всё-таки вправе выбрать свою модель жизни. И эта модель была не чужой, а своей собственной.
Сейчас, как никогда, ей хотелось уединения — того самого уединения, которое она так редко могла себе позволить. Даже дома, среди своих, она часто ощущала, что её пространство и время кто-то забирает. Свекровь, дети, муж — все хотели её внимания, и, в конечном счёте, её внимание уходило, как песок сквозь пальцы, не оставляя ничего осязаемого. Но теперь, в какой-то момент, Лариса задумалась: не слишком ли она стала зависимой от чужих ожиданий и не слишком ли она им позволила контролировать свою жизнь?
Мир, казалось бы, так не сложен, если научиться ценить не только родных и близких, но и себя. Уметь быть одиночкой в этом шумном мире, уметь жить с собой и для себя. Не быть идеальной женой, не угождать каждому своему мужчине, не давать поучений по поводу детей, не искать идеалов в чужих поступках.
И в этой тишине, наполненной звуками вечернего города, Лариса вдруг ощутила странное облегчение. Внешний мир, с его тараканами и его попытками диктовать, что правильно, а что нет, остался за её спиной. Она вдруг поняла, что давно перестала быть тем, кого заставляют играть в игры других. Она научилась жить для себя, выбирать свой путь и шагать по нему, невзирая на мнения окружающих.
И в этом моменте — моменте принятия себя такой, какая она есть — была её настоящая победа.
Лариса почувствовала, как в её душе растёт свобода, как исчезают страхи и сомнения, как она стала более уверенной. Это было не как громкий успех, не как внешняя победа. Это было внутреннее освобождение — победа над теми, кто привык видеть её чьей-то тенью, чьей-то ролью. Победа, которую она теперь принимала как нечто естественное.
Пока её муж и дети играли на кухне, Лариса медленно подошла к двери. Она не знала, что будет дальше, но она точно знала, что теперь будет жить по своим правилам. И, возможно, в этот момент мир вокруг неё начал изменяться. Он больше не был местом, где её жизнь подчинялась чужим вектором. Это был её мир, и она была в нём хозяйкой.
