Я вертел в руках чашку с рисунком Эйфелевой башни, когда Лена вошла на кухню. Она замерла в дверном проёме.
— Зачем ты её достал? — спросила она, кивнув на чашку.
Утро вторника. За окном моросил дождь, на плите остывала овсянка. В соседней комнате Димка смотрел мультик перед школой.
— Случайно нашел на дальней полке, — соврал я.
Ничего случайного. Я намеренно откопал эту чашку среди новогодних украшений, куда Лена спрятала ее три года назад. Я чувствовал, как она отдаляется последние месяцы — засыпает отвернувшись, говорит отрывисто. Мне нужно было понять, помнит ли она.
— Ты договорился с риелтором? — Лена сменила тему, доставая из холодильника йогурт.
— Да, он перезвонит сегодня.
В нашей спальне уже неделю стояли коробки. Квартиру нужно было продавать, чтобы погасить ипотеку. На две новых не хватило бы. Банк уже предупредил о повышении ставки, а моя зарплата в рекламном агентстве таяла с каждым сокращенным проектом. Димка через месяц идет в третий класс, нужны новая форма, рюкзак, секция футбола. А мать Лены снова в больнице, еще сорок тысяч на лекарства.
Я поставил чашку на стол, между нами.
— Помнишь, когда мы ее купили?
Лена не донесла ложку с йогуртом до рта.
— Восемь лет назад. Перед свадьбой. Париж.
Мы копили на ту поездку целый год. Четыре дня в дешевом отеле рядом с кладбищем Пер-Лашез, завтрак из круассанов. Тогда Лена еще смеялась, запрокидывая голову. Мы бродили по Монмартру, она затаскивала меня в каждую сувенирную лавчонку. А эту чашку мы купили в последний день, когда дождь загнал нас в маленькое кафе.
— Мы пообещали разбить ее, если один из нас решит уйти, — продолжил я. — Странная была клятва для влюбленных, да?
Лена отставила йогурт. Ее глаза, раньше синие, теперь выцвели от недосыпа.
— У меня не выходит разговор о старых клятвах, Миш.
Я ждал этого месяцами. Видел, как она отодвигается на край кровати, как вздрагивает от прикосновений. Как задерживается на работе и уходит разговаривать по телефону на балкон.
— У тебя кто-то появился, — это был не вопрос.
Ее лицо исказилось.
— Нет! Почему ты всегда думаешь о самом худшем?
— А что мне думать? — внутри поднялась волна обиды. — Ты уже три месяца живешь как тень. Я не помню, когда мы последний раз занимались любовью.
— Может, потому что я выжата как лимон? — ее голос дрогнул. — Диме постоянно что-то нужно, на работе конец квартала, мама в больнице, а ты… — она замолчала.
— Я что?
— Ты просто перестал быть рядом, — выдохнула она. — Ты здесь, но тебя нет. Каждый вечер с ноутбуком, каждый разговор только о деньгах. Помнишь, как мы раньше смотрели фильмы? Как гуляли в парке? Как рассказывали друг другу о своих снах?
Я хотел возразить, сказать, что мне приходится работать сверхурочно, чтобы хватало на кредит. Что я устаю не меньше нее. Но ее поза — сгорбленные плечи, опущенная голова — заставила меня промолчать.
Из комнаты Димки донеслось: «Ма-а-ам! Я опаздываю!»
— Иду! — крикнула Лена. — Доедай и надевай куртку!
Когда она вышла, я снова взял чашку. Нелепый сувенир, переживший восемь лет брака — съемную квартиру, рождение сына, переезд к родителям, ипотеку. Я провел пальцем по трещине на ручке, вспоминая наш последний настоящий разговор три недели назад.
Был поздний вечер, Димка уже спал. Я сидел с ноутбуком, пытаясь закончить проект. Лена вошла в комнату и села напротив.
— Миш, нам нужно поговорить.
Не отрывая взгляда от экрана, я пробормотал: — Давай завтра? Мне нужно сдать это до утра.
— Я хочу развода.
Мои пальцы замерли над клавиатурой. Я поднял глаза и увидел на ее лице усталое смирение.
— Ты что, издеваешься? — я захлопнул ноутбук. — Из-за чего? Из-за того, что я много работаю?
— Из-за того, что мы больше не семья, — ответила она. — Мы как соседи по квартире. Делим счета, заботимся о ребенке, но между нами ничего не осталось.
— А ипотека? А Димка? Ты все продумала? — я перешел в наступление от нарастающей паники. — Хочешь разорить нас обоих и травмировать ребенка?
Ее губы сжались.
— Вот именно эта реакция, Миша. Всегда только практичность, деньги, обязательства. А где «я люблю тебя, давай попробуем все исправить»? Где «что случилось, почему ты так решила»?
Я опешил.
— Ну извини, что я думаю о нашем будущем! Кто-то же должен быть разумным.
Она смотрела на меня несколько секунд, потом покачала головой.
— Я хотела попробовать терапию. Спасти то, что осталось. Но теперь вижу, что спасать нечего.
Гнев ослепил меня.
— То есть ты уже все решила, а теперь делаешь меня виноватым? Отлично! Может, это ты последние три года была настолько поглощена Димкой и своими проблемами, что забыла о нас?
Она вздрогнула.
— Знаешь, в чем разница между нами? Я все еще помню, как мы смеялись в той кафешке в Париже. А ты даже не замечаешь, что я перестала смеяться.
Хлопнула входная дверь — Лена повела Димку в школу. У меня было двадцать минут, чтобы собраться на работу, но я не мог заставить себя встать. Последние три недели мы жили в подвешенном состоянии. Говорили только о бытовом, спали в разных комнатах. Лена созванивалась с риелторами, я разговаривал с банком о досрочном погашении ипотеки.
Но сегодня что-то изменилось. Может, эта чашка, которую я нашел вчера. Может, кошмар, в котором Димка плакал и спрашивал, почему мы больше не живем вместе.
Я достал телефон и набрал номер.
— Алло, это Михаил Воронцов. Да, по поводу консультации. Сегодня есть свободное время?
Через час я сидел в кабинете семейного психолога — невысокой женщины с короткой стрижкой.
— Итак, вы говорите, что жена хочет развода, — она сделала пометку в блокноте. — А вы?
— Я не знаю, — честно ответил я. — Мы ругались и раньше, но потом всегда мирились. Я думал, так и должно быть в семье — компромиссы, терпение.
— А счастье? — спросила она. — Оно должно быть в семье?
Я не нашелся с ответом.
— Когда вы последний раз чувствовали себя счастливым рядом с женой?
Я пытался вспомнить. Димкин день рождения? Нет, мы тогда поссорились из-за торта. Новый год? Тоже нет, я почти не спал, готовя годовой отчет для клиента.
— Я, наверное, не могу вспомнить, — признался я.
Она посмотрела на меня с сочувствием.
— Это довольно красноречивый ответ, не находите?
Когда я вернулся домой вечером, Лена сидела на кухне с кружкой чая. Она подняла взгляд.
— Риелтор сказал, что квартиру можно продать за три месяца, если снизить цену на десять процентов. Я сказала, чтобы он готовил документы.
Я сел напротив и поставил на стол фарфоровую чашку с Эйфелевой башней.
— Ты помнишь, что мы были счастливы? Я сегодня пытался вспомнить и не смог.
Она удивилась.
— Конечно, помню. Когда родился Димка. Когда ты приготовил мне завтрак на день рождения три года назад. Когда мы ездили к морю позапрошлым летом, и ты учил Димку строить замки из песка.
Я сглотнул.
— Получается, ты видела хорошее, а я — нет.
Она пожала плечами.
— Я видела и плохое тоже. Просто… я ждала, что мы вместе будем это исправлять. А в какой-то момент поняла, что тащу все одна.
Мы молчали. За окном стемнело, но никто не включал свет.
— Я ходил сегодня к психологу, — признался я.
— Зачем?
— Хотел понять, что со мной не так. Почему я не замечал, как ты отдаляешься. Почему меня волновали только счета и работа.
Она отставила чашку.
— И что она сказала?
— Что я, кажется, забыл, как быть счастливым. Забыл, зачем мы вообще вместе. — Я сделал глубокий вдох. — Лен, я не хочу разводиться.
Она прикрыла глаза.
— Миш, я тоже не хотела. Но разве у нас есть силы все исправить? Мы уже столько раз пытались…
— Я хочу еще раз попробовать. Не ради Димки или ипотеки. А ради нас. Ради той пары, которая смеялась в парижском кафе и покупала дурацкую чашку.
Она долго молчала, теребя прядь волос — жест, который я когда-то находил очаровательным, а потом перестал замечать.
— Я не знаю, Миш. Столько всего накопилось…
— Знаю, — я коснулся ее руки. Она не отстранилась, и это дало мне мужество продолжить. — Но давай хотя бы попробуем. Вместе. По-настоящему вместе, а не как последние годы.
— А если не получится?
Я взял чашку.
— Тогда я сам ее разобью. Обещаю.
Лена посмотрела на меня внимательно.
— Можно мне подумать? Это не то решение, которое принимают за один вечер.
— Конечно, — я встал. — Я пойду уложу Димку.
Когда я был уже в дверях, Лена окликнула меня.
— Миш, а помнишь, что мы делали после того кафе в Париже?
Я напряг память.
— Кажется, шел дождь, и мы побежали в метро…
— Нет, — она улыбнулась. — Мы пошли смотреть на Эйфелеву башню. И ты сказал, что сохранишь этот момент навсегда.
В ее глазах блеснули слезы.
— А я тебе поверила.
Я стоял, пойманный между прошлым, которое забыл, и будущим, которое мог потерять. А фарфоровая чашка, хранившая наши несбывшиеся обещания, ждала своей участи на кухонном столе.
