— Ты только не пугайся, — Игорь взял Елену за руку на парковке, как будто собирался признаться в убийстве, а не в ремонте. — Папа с мамой решили помочь. Ну, типа… всё оплатили, всё сделали. Сами, по старой памяти.
— По какой памяти? — Елена прищурилась. — По той, где ты им в пять лет на лбу фломастером солнце нарисовал, и они решили, что ты теперь их должник до смерти?
Он сделал виноватое лицо и не успел ничего ответить: на пороге их двушки на Таганке стояла Ольга Петровна. В фартуке. В её руке — тряпка. Как символ власти.
— А вот и молодожёны! — воскликнула она, с таким энтузиазмом, что по коже пробежали мурашки тревоги. — Проходите, мои дорогие. Только в тапочки, а то полы мытые.
Мытые полы в моей квартире. В моей, — мысленно подчеркнула Елена.
— Сюрприз! — загремел с кухни Виктор Иванович. — Мы тут решили не затягивать, всё быстро сделать, по-семейному. И полы залили, и стены перекрасили. Сами!
— А ты меня спросил? — Елена повернулась к Игорю. — Или у вас теперь всё — семейное? Даже моя квартира?
Игорь сглотнул.
— Лена, ну ты же сама говорила, что у тебя времени нет этим заниматься. А родители… они хотели как лучше. И у нас, между прочим, свадьба только была, надо начинать совместную жизнь.
— Согласна, — кивнула Елена. — Только совместная жизнь начинается с ключей от квартиры, а не с их изъятия.
Она не была святая. Просто тридцати семи лет, с ипотекой, которую выплатила сама. Пока Игорь сидел в своём стартапе и «работал на перспективу». Перспектива, судя по запаху борща и виду новой кухни, теперь обитала здесь, в её доме. И разговаривала маминым голосом.
— Мы тут решили обои сменить, — продолжала свекровь, будто бы не слышала Елену. — Те, твои, серенькие, ну, как больница… Они на настроение давили.
— А ничего, что эти обои стоили двадцать тысяч за рулон? — прошипела Елена.
— Мы же не деньги считали! — вмешался Виктор Иванович, вытирая руки о шорты. — Главное, уют. Твоя квартира теперь выглядит, как квартира, а не операционная.
Операционная у вас в мозгах, — хотелось сказать Елене, но она промолчала.
На кухне стояла женщина. Лет сорока, с ребёнком лет шести. Ребёнок ел бутерброд, женщина листала «Авито» на телефоне.
— А это кто? — спросила Елена, указывая подбородком в сторону гостей.
— А! — как-то слишком бодро отреагировал Игорь. — Это… Таня. И Ванечка. Ну… они пока здесь поживут. На пару месяцев. Родители решили немного заработать, пока ремонт не закончен. Всё равно квартира стояла.
— Ты сдаёшь мою квартиру? — Елена не кричала. Голос был тихий, очень спокойный. Но в нем уже звенело.
— Мы… — начал Игорь, но не успел.
— Вы. Молодцы. Просто… блестяще. Два месяца. А с какого это времени у нас общий бизнес?
Ольга Петровна вдруг резко села за стол.
— Елена, ну ты как маленькая! Мы же всё сделали для вас. Всё! Ты бы сама в жизни не нашла такую Таню. Она интеллигентная, аккуратная, вон, тряпку сама попросила! Сама! Это редкость!
— Да я вообще не искала! — Елена уже смеялась. — Меня как бы не было в курсе, что у меня теперь хостел!
— Ты неблагодарная, — вмешался Виктор Иванович. — Тебе бы спасибо сказать, а ты…
— Да вы что, сговорились? — Елена развернулась к Игорю. — Ты что, совсем без яиц?
— Лена, не начинай, — зашипел он. — Мы семья. Пойми. Мои родители всегда так делают — по-доброму, от сердца. Ты просто… привыкай.
— Нет, милый. Привыкать — это к зубной пасте «без фтора». А к чужим людям в своей квартире я не привыкну. Никогда.
Она развернулась и вышла в подъезд. Мимо швабры. Мимо Тани с бутербродом. Мимо этой новой, уютной жизни, к которой, как выяснилось, её даже не приглашали.
На следующий день Елена пришла с юристом. Всё было просто: квартира оформлена на неё. Без дарственных, без совместной собственности. Чисто, как банковский отчёт.
— Мы подадим на выселение. Никаких договоров аренды. Никаких прав. Вы, Ольга Петровна, с Виктором Ивановичем, покинете квартиру в течение недели. Если не добровольно — через приставов.
Свекровь закатила глаза:
— Так вот ты какая. Сущая стерва.
— Запишите себе это на магнитике на холодильник, — отрезала Елена. — А лучше, на дверце своей новой квартиры. Надеюсь, у вас есть где жить? Или всё-таки к Тане?
— Ты разрушишь семью! — вскрикнула она.
— Не я. Семью разрушает тот, кто сдаёт твою квартиру без спроса. За твои же деньги.
Игорь, который стоял в углу, как школьник на линейке, пробормотал:
— Лена, я не хотел…
— Хотел. Просто не думал, что я узнаю.
Она развернулась и ушла. В этот раз — навсегда.
Вечером того же дня Елена открыла бутылку вина и села на балконе.
Телефон мигнул: СМС от Игоря.
«Ты реально это сделала. Твои родители бы тобой гордились. Особенно отец. Он ведь тоже был таким — с характером.»
Она посмотрела на сообщение, улыбнулась. А потом стёрла. Без сожаления.
Семья — это не ремонт. Тут клеем не склеишь.
Ольга Петровна вела себя так, будто её лично согнали с родового имения Романовых. Три дня подряд она звонила Елене, оставляла сообщения в вотсапе, звонила на работу, писала на почту и, кажется, даже пыталась достучаться через комментарии к публикациям о налогах в городском паблике.
— Ты вообще человек? — визжала она по телефону в среду в семь утра. — У нас же семья! Ты что творишь? Мы просто помогли, а ты с приставами!
— Вы сдали мою квартиру, — спокойно сказала Елена, наливая себе кофе. — И купили себе на мои деньги холодильник. Вы не помогли — вы устроили бизнес.
— Это было ради Игоря! — орала свекровь. — Ради внуков! Ради вас обоих!
— О, внуков? — фыркнула Елена. — Откуда они? Вы Тане с Ваней внуков записали? Или я что-то упустила?
Трубку положили с обиженным «фу».
Игорь пытался действовать по старой схеме. Звонил через день, начинал с какого-нибудь нейтрального:
— Как у тебя с работы? Бухгалтерия ещё жива?
Потом переходил к:
— Слушай, я тут подумал, может, нам просто сесть и поговорить?
А заканчивал, как правило, жалобой:
— Ну ты жесткая, Лена. Это ж мои родители…
— А ты мой муж, Игорь. Ну, был. Технически. Хотя, знаешь, технически и микроволновка может греть. Но в ней хоть толк есть.
Он молчал. Молчание длилось три дня. А потом приехал.
Стоял в подъезде с цветами. Какими-то… слишком яркими. Из тех, что продаются у метро, когда опаздываешь на день рождения к теще и уже всё равно, как тебя будут проклинать.
— Можно я поднимусь? — спросил он, пряча глаза.
— С цветами — нет, — сухо ответила Елена. — Без — можно. Я не на похороны пришла, Игорь.
Он зашёл, осмотрелся. В квартире пахло цитрусом и свободой. Мебель стояла так, как она хотела. И ничего не напоминало о Викторе Ивановиче, который любил громоздкие комоды, будто они могли защитить от войны.
— Я соскучился, — сказал он, опускаясь на диван.
— Ты по кому соскучился? По мне или по трёхкомнатной с парковкой?
— По тебе, Лена.
— Серьёзно? А как же Таня с Ваней? Или это были просто инвестиции в гостеприимство?
— Это всё мама. Я… ну, я слабый, наверное.
— Нет, ты не слабый. Ты просто привык, что за тебя решают. И мама, и папа. А я — нет.
Он замолчал. Потом встал. Пробормотал:
— Всё равно… ты тоже не святая. Ты всегда хочешь всё контролировать.
Елена резко поднялась.
— Контролировать? Знаешь, Игорь, если бы я не контролировала, вы бы с мамой уже продали эту квартиру на «Авито» и купили себе дачу в Анапе.
Он ушёл. Без цветов. Без хлопков дверью. Просто ушёл.
На выходных Елена впервые за два года пригласила в гости Машу — подругу ещё со студенческих времён, зубастую, язвительную и такую же одинокую, как она сама. С бутылкой «Шардоне» и пирогом из магазина, потому что, как сказала Маша:
— Ты что, я не настолько тебя люблю, чтобы печь. Я просто тебя люблю.
Они сели на балконе. Было тепло. Впервые не от батарей, а изнутри.
— Ну и что ты теперь будешь делать? — спросила Маша, вытягивая ноги.
— Не знаю. Пока просто живу. Без криков, без маминых фартуков, без Таниного Ванечки, который однажды обоссал мою дизайнерскую табуретку.
— Какой ужас, — засмеялась Маша. — Хотя, если подумать, это лучшая метафора твоего брака.
Елена тоже рассмеялась. Горько, но честно.
— А если Игорь вернётся? Ну вдруг. С цветами покрасивше?
— Не пущу. Мне теперь и как-то без него дышится глубже.
— А деньги? Ты их вернёшь?
— Уже. Через суд. Пятьдесят восемь тысяч — это не шедевр, конечно, но на моральное удовлетворение хватит.
— М-да… Вот что значит быть бухгалтером. Всё чётко, с калькуляцией.
— Именно. Даже любовь. Убыточная, кстати. Сильно.
Через две недели Елене пришло письмо. Простое, бумажное. От Виктора Ивановича. Почерк — жирный, размашистый, с кляксами.
«Лена. Я много думал. Мы были неправы. Особенно я. Мне казалось, что семья — это про общую жилплощадь. А оказалось — про уважение. Прости, если сможешь. Если не сможешь — пойму. Надеюсь, ты теперь счастлива. Хотя бы чуть-чуть.»
Она сидела с этим письмом, как с чем-то чужим. И в то же время родным. Как старая фотография, на которой все улыбаются, но ты знаешь, что через пять минут началась драка за пирог.
Она поставила письмо в рамку. Без пафоса. Просто как напоминание: никому, никогда, не позволять себя выселять из собственной жизни.
Через два месяца Елена проснулась от громкого «тук-тук-тук». Не в дверь. В голову. Как будто внутренняя Лена, та, что ещё три года назад спокойно могла снести любой аврал на работе, лупила по мозгам:
— Вставай, подруга. Хватит нюни. Сегодня день освобождения. Без танков, но с юристом.
В этот день ей должны были отдать ключи. Те самые, от квартиры, что она официально отсудила обратно. Квартира была, по факту, её и раньше, но теперь — без «мамы», «папы» и их гостей по суточной аренде.
— Интересно, они туда что, и крёстные отца звали? — пробормотала она, вставая с постели.
С утра — душ, кофе, костюм, в котором она чувствовала себя женщиной с большим и хорошо защищённым счётом. У подъезда её уже ждал Рустам — её юрист, божество с папкой, который не говорил ничего лишнего и всегда пах мятными леденцами.
— Готовы? — сухо спросил он.
— Более чем, — ответила Елена, бросая последний взгляд на своё отражение в зеркале лифта.
У двери стояла Ольга Петровна. Маленькая, поджатая, с лицом из категории «я — жертва геноцида, но с маникюром».
— Лена, — начала она, — ну ты же понимаешь, это всё…
— Да, — перебила Елена. — Это всё незаконно. Вот именно это я и понимаю.
— Мы ж не со зла! — взвыла свекровь. — Просто… ты же была своя! А теперь чужая! И как ты можешь…
— Ольга Петровна, — Рустам выдохнул с таким выражением, будто ему предстояло выдавить лимон через сито, — я вас попрошу: либо вы отдаёте ключи, либо мы вызываем приставов. И тогда этот диалог будет в протоколе.
— На, подавитесь! — процедила она, доставая связку. — Только знай: неблагодарных жизнь сама накажет!
— Ну хоть не вы, и на том спасибо, — кивнула Елена и взяла ключи.
Квартира встретила её запахом сырости, дешёвой ароматической палочки и… оскорбления. Потому что по-другому объяснить, почему стены перекрасили в цвет «бежевый позор», было нельзя. В прихожей стоял какой-то турецкий шкаф с поломанной дверцей, на кухне — стол, накрытый клеёнкой в цветах, которых не существует в природе.
И всё равно — это было её.
— Ну что, — тихо сказала она, подходя к окну, — с возвращением, Лена.
На следующий день она встретила Игоря. Он стоял возле банка, держал в руках пластиковую папку, что-то читал, хмурился. Увидел её — напрягся, будто его застали за воровством последнего пирожка в детдоме.
— Привет, — сказал он.
— Привет, — кивнула она. — Что, кредит на совесть берёшь?
Он не усмехнулся. Она — да.
— Я, кстати, ушёл от родителей, — вдруг выдал он. — Снял студию. Ту самую, где мы когда-то… ну, ты помнишь.
— Помню. Мы там чай грели в кастрюле, потому что ты забыл купить чайник.
— А ты смеялась. И сказала, что это всё равно наш дом.
— Было дело, — кивнула она. — А потом ты перепутал дом с вокзалом. Где кто пришёл, тот и хозяин.
Он почесал затылок. Вид у него был жалкий. Даже жалобный. Как у человека, который наконец понял, что не всех можно усадить за один праздничный стол без драки.
— Я хочу всё исправить, — тихо сказал он. — Вернуть тебя. Вернуть нас.
Елена посмотрела на него. На этого бывшего мужа, бывшего партнёра, бывшего владельца её терпения. И поняла: ни один из этих статусов она больше не хочет продлевать.
— Игорь, — спокойно сказала она, — если бы я захотела обратно в прошлое, я бы оставила в квартире ту клеёнку. Но я её сняла. Сняла и выбросила.
— Я всё понял, — кивнул он. — Ты изменилась.
— Нет, Игорь. Я просто вспомнила, кто я. Без вас всех.
Он постоял. Молчал. А потом… улыбнулся.
— Ты стала сильной. И красивой. Я рад за тебя.
— Вот видишь, — сказала она, разворачиваясь, — тебе тоже есть чем гордиться. Ты хоть раз в жизни сделал женщине комплимент, не надеясь на секс.
Прошло три месяца. В квартире шёл ремонт — настоящий. По смете, с договором, без «дядя Витя умеет всё». Она каждую неделю наблюдала, как появляются новые стены, полки, розетки. Всё по её желанию. Без одолжений и «мы сами знаем, как лучше».
На кухне стоял новый стол — массив, дуб, тёплый на ощупь. За ним она впервые пригласила гостей. Машу, коллегу Иру, даже соседку со второго — ту, что всегда путает её имя и зовёт Геленой.
— Ну вот, — сказала Маша, поднимая бокал. — За новую жизнь?
— Нет, — усмехнулась Елена. — За то, что старая осталась где-то в чулане. Запертой. И пусть пылится там дальше.
Смех. Звон бокалов. Спокойствие. И никаких больше «мам» с хозяйственными сумками и воплями «мы ж родня!».
На столе — ключ. Один. От входной двери. Больше никто им не пользовался.
