— Рита, опять вареники переварила! Я ведь сколько раз тебе твердила — три минуты, не больше! — Елена Андреевна с грохотом опустила тарелку на стол.
Вероника вздохнула, глядя на слипшиеся края вареников. В свои двадцать лет она уже привыкла к бесконечным замечаниям матери, они стали частью её жизни, словно въевшийся запах еды в кухонную мебель.
— Мам, я же просила — называй меня Вероника, — тихо произнесла она, поднимая взгляд. — И я не переварила, просто кастрюля новая, греет сильнее.
— Была Ритой, Ритой и останешься, — отрезала Елена Андреевна, присаживаясь за стол. — И нечего на посуду сваливать. Руки не оттуда растут — вот и весь сказ.
Узкая кухня в панельке душила Веронику сильнее материнских придирок. Каждое утро — одно и то же: завтрак, лекция, отчёт о планах на день. В свои сорок девять Елена Андреевна выглядела измождённой, с вечно поджатыми губами и цепким, оценивающим взглядом.
— Мам, я на море хочу поехать летом, — осторожно сказала Вероника, размешивая чай. — Девчонки из техникума собираются, говорят, недорого выходит, если комнату на троих снять.
Ложка Елены Андреевны зависла над тарелкой.
— Это ещё что за новости? Какое море? С кем? И деньги где возьмёшь? — вопросы сыпались как удары. — У нас крыша течёт, забыла? А новые сапоги тебе на зиму? Тётя Галя на базаре место обещала, так что никакого моря. Будешь работать.
— Мам, мне двадцать лет! Я никогда нигде не была, — Вероника почувствовала, как голос предательски дрожит. — Неужели я не заслужила хоть неделю отдыха? Всю жизнь по твоей указке живу.
— По моей указке? — Елена Андреевна отодвинула тарелку. — Да я тебя одна вырастила, без отца! Ты знаешь, как это было? Каждую гривню считала, чтобы тебя в техникум отправить! А ты — море ей подавай!
Вероника стиснула зубы. Как только разговор заходил об отце, любой спор был обречён. Отец умер, когда ей было два года, — так всегда говорила мать. Ни фотографий, ни воспоминаний — только вечная, незаживающая рана Елены Андреевны, которую она не забывала демонстрировать.
Сказать, что Елена Андреевна удивилась, узнав о решении дочери всё-таки поехать на море, — значит ничего не сказать. Три месяца подработок после техникума, занятые у подруги деньги — и вот она, долгожданная свобода.
— Я не буду тебя провожать, — отрезала мать, когда Вероника вышла из ванной с мокрыми после душа волосами. — Думаешь, взрослая стала? Посмотрим, как ты запоёшь, когда проблемы начнутся.
— Какие проблемы, мам? — Вероника старалась говорить спокойно, хотя внутри всё кипело. — Я еду на неделю в Залізний Порт с девчонками. Не на край света.
— Все так говорят, а потом беременными возвращаются.
— Мама! — Вероника вспыхнула. — Ты за кого меня принимаешь?
— За свою дочь. Которую я, между прочим, знаю лучше, чем она сама себя.
Эта фраза. Эта ужасная фраза всегда завершала их споры. «Я тебя лучше знаю». Будто Вероника — не человек, а какая-то вещь, принадлежащая матери.
В купе поезда, глядя на проносящиеся мимо поля, Вероника впервые почувствовала себя свободной. Сердце замирало от предвкушения. Море. Настоящее море, которое она никогда не видела.
— Олег, прекрати! — Вероника смеялась, уворачиваясь от брызг. — Я только волосы высушила!
Олег, загорелый до черноты строитель из Одеси, снимавший комнату по соседству, ухмыльнулся и снова зачерпнул ладонью воду.
— Рит, на море со скучной причёской — преступление! — он догнал её на мелководье и обхватил за талию. — Давай я тебя лучше на глубину вытащу, а то третий день в детском секторе плещешься.
Три дня их знакомства пролетели как один миг. Олег, случайно встреченный на пляже, перевернул её мир. Он был старше на четыре года, работал на стройке, снимал квартиру недалеко от моря и мечтал когда-нибудь построить собственный дом.
— Я плавать толком не умею, — призналась Вероника, с опаской глядя на волны.
— Зато я умею, — Олег взял её за руку. — Доверься мне.
Странно, но ей действительно хотелось ему довериться. Впервые в жизни.
Вечером они сидели в крошечном кафе у моря. Два запотевших бокала пива, запах жареной рыбы, тихая музыка.
— Рита, а почему ты такая зажатая? — вдруг спросил Олег, глядя ей в глаза. — Будто всё время боишься чего-то.
Вероника замерла. Неужели это так заметно?
— Просто… мама строгая, — она неловко улыбнулась. — Вечно контролирует, переживает.
— И поэтому ты в двадцать лет впервые на море?
— Да, — она опустила взгляд. — Мама считает, что тратить деньги на развлечения — непозволительная роскошь.
Олег накрыл её руку своей.
— А что считаешь ты?
Этот простой вопрос поставил её в тупик. Что считает она? Вероника внезапно осознала, что никогда не задумывалась об этом. Её мнение просто не имело значения.
— Я не знаю, — честно ответила она. — Наверное, я хочу… жить.
— Так живи, — просто сказал Олег. — Со мной. Здесь.
— Что? — Вероника решила, что ослышалась.
— Оставайся со мной, — повторил он. — Я серьёзно. Мы знакомы всего ничего, но я чувствую… ты та, кого я искал. Работу найдёшь, море рядом. Будем жить вместе.
Сердце Вероники колотилось как сумасшедшее. Остаться здесь? Бросить всё? Маму?
— Я… я не могу, — ответила она, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Мама одна. Она не справится.
— А ты справишься? — Олег сжал её руку сильнее. — С жизнью, которую она для тебя выбрала?
Вероника молчала. Где-то внутри зрело понимание, что это — тот самый момент, который может изменить всю её судьбу. Но страх был сильнее.
— Мне надо подумать, — наконец выдавила она.
Но думать ей не пришлось. На следующий день, вернувшись с пляжа, она обнаружила в холле санатория Елену Андреевну, с осунувшимся лицом и сжатыми в ниточку губами.
— Мама?! — Вероника остановилась как вкопанная. — Что случилось?
— У Бориса проблемы, — коротко бросила мать. — Твой брат в больнице. Собирайся.
Борис, старший брат, жил отдельно, редко появлялся дома. Что могло с ним случиться?
— Что с ним? — Вероника почувствовала, как холодеет внутри.
— Аппендицит, — Елена Андреевна смотрела мимо дочери. — Срочная операция. Ты нужна, чтобы ухаживать за ним, пока я на работе.
Сердце Вероники упало. Аппендицит? Но разве это требует её немедленного возвращения? Как мать вообще нашла её?
— Девчонки твои сказали, в каком ты санатории, — словно прочитав её мысли, произнесла Елена Андреевна. — Собирайся, автобус через час.
— Мам, но у меня ещё три дня оплачено… — начала Вероника.
— Брат важнее твоего отдыха, — отрезала мать. — Или ты считаешь иначе?
И снова этот взгляд. Обвиняющий, пронизывающий насквозь. «Я знаю, о чём ты думаешь. Я вижу твой эгоизм».
Олег ждал её на пляже ещё два дня. Потом уехал в Одесу, не оставив ни адреса, ни телефона. А Борис, как выяснилось позже, действительно перенёс операцию, но уже шёл на поправку, когда Елена Андреевна сорвала дочь с отдыха.
Брат смотрел на неё с недоумением.
— И зачем ты приехала? — спросил он, когда мать вышла из палаты. — Со мной всё в порядке, выписывают через два дня.
Веронике нечего было ответить.
Базар встретил Веронику запахом подгнивших фруктов и сигаретного дыма. Тётя Галя, старая приятельница матери, действительно «выбила» для неё место — крошечный прилавок, где предстояло продавать дешёвый китайский трикотаж.
— Ну чего морщишься? — грубовато спросила женщина, гремя вешалками. — Не царское это дело — торговать? В магазин хотела пойти? Так там зарплата — слёзы. А тут, если шевелиться будешь, и на сапоги новые заработаешь, и матери поможешь.
Вероника кивала, машинально развешивая футболки с кричащими надписями. После возвращения с моря прошло почти два года. Два года беспросветной тоски. Море, Олег — всё казалось далёким сном.
— Таня, глянь какой мужик идёт! — шепнула соседка по прилавку. — Этот точно не за колготками.
Вероника подняла взгляд. К их ряду действительно приближался мужчина — высокий, с залысинами, в потёртой кожаной куртке. Лет сорок, не меньше, прикинула она.
— Здравствуйте, — он остановился у её прилавка. — У вас детские футболки есть? На мальчика девяти лет.
Голос у незнакомца был низкий, приятный.
— Конечно, — Вероника достала стопку детских вещей. — Вот эти с мультяшками популярные. А вот с машинками. Какой размер нужен?
— Если честно, не знаю, — мужчина смущённо улыбнулся. — Он у меня худенький, но высокий. Может, что-то посоветуете?
— А сколько лет ребёнку?
— Девять. Матвей, сын мой, — он вздохнул. — Жена ушла два года назад, я не очень разбираюсь в этих делах.
Что-то в его взгляде тронуло Веронику. Может, усталость? Или эта неловкая, почти детская растерянность?
— Давайте я помогу выбрать, — улыбнулась она. — Меня, кстати, Вероника зовут.
— Денис, — мужчина протянул руку.
— Значит, ты к Денису своему переезжаешь? — Елена Андреевна сидела на кухне, наблюдая, как дочь складывает вещи в старую дорожную сумку. — В его однушку с ребёнком?
— Да, мам, — твёрдо ответила Вероника. — Денис хороший. И Матвей — замечательный мальчик.
— Он старше тебя на пятнадцать лет! — мать повысила голос. — Ты этого не понимаешь? В его возрасте мужики детей растят, а не за молоденькими бегают!
— Мама, мне двадцать четыре года, — Вероника застегнула сумку. — Я не молоденькая. И Денис не «бегает» за мной. Мы любим друг друга.
— Любовь! — Елена Андреевна всплеснула руками. — Да какая любовь? Ему нянька для сына нужна, вот и вся любовь! А ты, дурёха, повелась!
Вероника выпрямилась, глядя матери в глаза.
— Мам, ты можешь хотя бы раз поддержать меня? Порадоваться за меня?
— Радоваться? — Елена Андреевна покачала головой. — Радоваться что ты с сорокалетним разведёнкой связалась? Да ещё с ребёнком?
— Ты просто боишься остаться одна, — вдруг спокойно сказала Вероника. — Всё это не обо мне. О тебе.
Елена Андреевна побледнела.
— Много ты понимаешь, — сказала она тихо. — Иди. Только не прибегай потом, когда он тебя бросит. Как отец твой меня бросил.
Вероника замерла.
— Что?
— Ничего, — мать отвернулась. — Иди уже, раз решила.
Жизнь с Денисом оказалась совсем другой. Без нотаций, без постоянного контроля. Было тяжело — денег не хватало, крошечная квартира, чужой ребёнок, которого нужно приручить. Но Вероника была счастлива.
Матвей, серьёзный не по годам мальчик с внимательными глазами, поначалу держался настороженно.
— Ты с папой спишь? — прямо спросил он на третий день.
— Да, — честно ответила Вероника, помогая ему с домашним заданием. — Но это не значит, что я пытаюсь заменить тебе маму.
— Хорошо, — кивнул мальчик. — Она всё равно не вернётся. Папа сказал, у неё новая семья.
В его голосе не было обиды — только констатация факта. И от этого становилось ещё больнее.
— А тебе обязательно спрашивать у неё разрешения? — удивлённо спросил Денис, когда Вероника сообщила, что идёт навестить мать. — Ты же взрослая женщина.
— Я не спрашиваю разрешения. Просто предупреждаю, — Вероника поморщилась. — Она совсем одна, Денис. А тут ещё твои слова про отца… Я должна узнать правду.
Потеряв дочь, Елена Андреевна словно постарела на десять лет. Она встретила Веронику с поджатыми губами, впустила в квартиру молча.
— Мам, я соскучилась, — Вероника обняла мать, чувствуя, как под кофтой выпирают лопатки. — Как ты?
— Нормально, — сухо ответила Елена Андреевна. — Чай будешь?
Они сидели на кухне, такой знакомой и вдруг ставшей чужой. Вероника собиралась с духом, чтобы задать главный вопрос.
— Мам, — наконец решилась она. — Что ты имела в виду тогда… про отца? Что он бросил тебя?
Чашка в руках Елены Андреевны дрогнула.
— А, — она поджала губы. — Проговорилась значит.
— Ты всегда говорила, что он умер, — тихо сказала Вероника.
— Для меня — умер, — отрезала мать. — В семьдесят восьмом, когда ушёл к молоденькой секретарше. Тебе было два года, Борису — пять. «Задыхаюсь, — говорит, — в этом болоте. Жить хочу». А я, значит, не жить хотела? С двумя детьми на руках?
Вероника молчала, ошеломлённая. Всю жизнь она верила, что отец умер. Всю жизнь мать использовала эту историю как щит и меч.
— Почему ты мне никогда не говорила правду?
— А зачем? — Елена Андреевна смотрела в окно. — Чтобы ты знала, что родной отец бросил тебя ради какой-то шлюхи? Лучше пусть будет мёртвый герой, чем живой предатель.
Всё стало на свои места. Контроль, страх одиночества, постоянное «я всем пожертвовала ради тебя». Мать превратила свою боль в оружие, которым ранила дочь долгие годы.
— Ты могла выйти замуж снова, — тихо сказала Вероника.
— И кому я нужна была? С двумя чужими детьми?
— Но зачем же держать меня при себе? Манипулировать моей жизнью?
Елена Андреевна впервые за разговор посмотрела дочери в глаза.
— Потому что боялась, что ты уйдёшь. Как он. Как Борис, который сбежал, как только школу закончил. Боялась остаться совсем одна.
В этот момент Вероника почувствовала не гнев, а огромную, всепоглощающую жалость. Её мать прожила жизнь в страхе, и этот страх искалечил не только её, но и дочь.
Смерть Елены Андреевны была внезапной — инсульт, скорая, реанимация. В свои пятьдесят девять она выглядела на все семьдесят.
Разбирая материнские вещи, Вероника нашла старую шкатулку с фотографиями. Отец — молодой, улыбающийся, совсем не похожий на портрет, нарисованный матерью. И письма — целая стопка писем, отправленных, но вернувшихся с пометкой «адресат выбыл».
«Прости меня, если сможешь. Я хочу видеть детей…», «Борису исполнилось восемь, я имею право…», «Пойми, я не вас бросил, а себя хотел спасти…»
Вероника плакала, сидя на полу среди чужих историй. Всё это время мать лгала. Отец пытался вернуться, хотел общаться с детьми. А она не позволила, оборвала все связи. И превратила свою боль в тюрьму для дочери.
В начале 2006 года Вероника стала женой Дениса. Матвей, теперь уже подросток, ворчал по поводу «официального оформления очевидного факта», но первым поздравил их после ЗАГСа.
— Ты сделала правильный выбор, — сказал Денис вечером, когда они остались одни. — Не каждая женщина готова растить чужого ребёнка.
— Он не чужой, — возразила Вероника. — Просто… другой. И иногда я думаю, что мы могли бы завести своего.
Денис вздохнул.
— Рита, мне сорок пять. Какие дети? Матвею нужно образование, нам бы квартиру расширить…
Она кивнула, проглотив разочарование. Всегда находилось что-то более важное, чем её желания.
Смерть Дениса в 2011 году перевернула жизнь Вероники. Сердечный приступ, скорая, которая не успела. История повторялась с пугающей точностью.
— Продавай квартиру и переезжай к матери, — сказал Борис на поминках. — Зачем тебе эта однушка? А Матвея — в общагу при институте, если поступит.
— Ты с ума сошёл? — Вероника посмотрела на брата как на умалишённого. — Матвей — мой сын. Пусть не родной, но мой. Я не брошу его.
— Рит, ему девятнадцать, — терпеливо объяснял Борис. — Он взрослый парень. Ты свою жизнь устраивать должна. Замуж выйти. Родить своих детей.
— У меня есть ребёнок, — отрезала она. — И не смей больше поднимать эту тему.
Может, в этом была её ошибка. В том, что она выбрала одиночество и верность памяти Дениса. В том, что вложила всю душу в пасынка, пытаясь дать ему то, чего не хватало ей самой — безусловную любовь.
Но Матвей не оценил. Начались прогулы в институте, пьянки, какие-то сомнительные друзья. Вероника не понимала, что происходит.
— Ты должна быть благодарна, что я вообще домой прихожу! — кричал Матвей, когда она попыталась поговорить с ним. — Я не твой сын! Не надо меня воспитывать!
— Я просто беспокоюсь о тебе, — Вероника чувствовала, как к горлу подступает ком. — После смерти папы ты сам не свой.
— Отстань! — он хлопнул дверью.
Вероника опустилась на стул, чувствуя себя совершенно разбитой. Чем она заслужила такую жизнь? Неужели её судьба — быть вечно отвергнутой теми, кого она любит?
— Рита, тебе звонили, — окликнула соседка по прилавку. — Какой-то мужчина. Сказал, перезвонит.
Вероника кивнула, продолжая раскладывать новый товар. Базар изменился за эти годы — крытые павильоны вместо открытых рядов, кондиционеры, даже кафе для продавцов. Но суть осталась прежней — бесконечная торговля дешёвыми вещами.
Мобильный зазвонил через час.
— Вероника? — голос был смутно знакомым. — Это Олег. Помнишь меня? Залізний Порт, девяносто шестой год.
Сердце пропустило удар. Она помнила. Господи, как она могла забыть?
— Олег? — её голос дрогнул. — Откуда… как ты меня нашёл?
— Через знакомых, — он помолчал. — Я в вашем городе по работе. Пытался найти тебя ещё тогда, но… В общем, можем встретиться?
Вероника согласилась, не раздумывая. Это была просто встреча старых знакомых. Ничего более.
Олег ждал её в кафе — всё такой же загорелый, только с проседью в тёмных волосах. Сорок восемь лет — не мальчик уже. И она не девочка.
— Ты совсем не изменилась, — улыбнулся он.
— Врёшь и не краснеешь, — Вероника невольно улыбнулась в ответ. — У меня морщины и лишний вес.
— А у меня жена и двое детей, — просто сказал он. — Но я всё равно хотел тебя увидеть. Узнать, как сложилась твоя жизнь.
Они проговорили три часа. О прошлом, о настоящем, о детях Олега, о нелёгкой судьбе Вероники.
— Знаешь, я часто думал, что было бы, если бы ты тогда осталась, — сказал он на прощание. — У моря.
— Я тоже, — призналась она. — Особенно в трудные времена.
— И что думаешь?
Вероника посмотрела на свои руки — огрубевшие от работы, с дешёвым обручальным кольцом, которое она так и не сняла.
— Думаю, в каждой истории есть свой смысл. Даже в такой, как моя.
Они расстались у метро. Он не пригласил её в свой город, она не попросила его остаться. Взрослые люди, понимающие цену словам.
В 2024 году, в свои сорок восемь, Вероника всё ещё работала на базаре. Матвей, теперь уже взрослый мужчина тридцати трёх лет, жил с ней, периодически пропадая на недели, потом возвращаясь — обычно без денег и с похмелья.
— Мама, выручай, — он стоял в дверях квартиры, небритый, с покрасневшими глазами. — Три тысячи гривень до зарплаты. Верну.
Вероника молча достала из кошелька последние деньги. Сколько раз она давала ему «до зарплаты»? Сколько раз он возвращал? Вопросы, ответы на которые она знала, но не хотела принимать.
— Спасибо, мам, — Матвей сунул деньги в карман и поцеловал её в щёку. От него пахло перегаром и сигаретами. — Ты лучшая.
— Матвей, — она остановила его у двери. — Тебе тридцать три. Когда ты начнёшь жить своей жизнью?
Он обернулся, и в его взгляде мелькнуло что-то похожее на вину. На секунду. Потом снова эта маска беззаботности.
— А разве я не живу? — усмехнулся он. — Просто жизнь такая… сложная штука.
— Нет, — Вероника вдруг почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — Ты не живёшь. Ты прячешься. От ответственности, от решений. Как я пряталась когда-то.
— Ну вот, началось, — Матвей закатил глаза. — Давай без нотаций, а? Я просто зашёл денег занять.
— И когда же ты вернёшь? — Вероника скрестила руки на груди. — Как и те, что брал в прошлом месяце? И в позапрошлом?
— Господи, да что с тобой сегодня?! — он повысил голос. — Ты мне мать или кто? Ты должна меня поддерживать, а не пилить!
— Я не мать тебе, — тихо сказала Вероника. — Ты сам мне это постоянно напоминаешь. Я женщина, которая потратила жизнь на то, чтобы вырастить неблагодарного мужчину. Как моя мать когда-то.
В наступившей тишине было слышно, как капает вода из крана на кухне. Матвей смотрел на неё так, словно видел впервые.
— Значит, я обуза? — процедил он. — Ну извини, что испортил тебе жизнь.
Дверь хлопнула так, что с потолка посыпалась штукатурка. Вероника медленно опустилась на стул, чувствуя странное опустошение и одновременно — облегчение. Словно её отпустило что-то, державшее много лет.
Она взяла телефон и набрала номер Бориса. Брат ответил не сразу.
— Вероника? Что-то случилось? — в его голосе слышалось беспокойство. Они редко созванивались.
— Боря, ты помнишь, как мама не пускала тебя в мореходку? — спросила она вместо приветствия.
— Помню, — усмехнулся он. — Я тогда впервые в жизни её не послушал. А что?
— Я только что, кажется, тоже впервые не послушалась, — Вероника почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. — Сказала Матвею то, что думаю.
— Наконец-то, — брат вздохнул с облегчением. — Давно пора было. Он же на шее у тебя сидит который год.
— А я ведь всегда знала, что он использует меня, — призналась Вероника. — Просто… мне казалось, что я должна. Что это мой долг, понимаешь?
— Как мама, — тихо сказал Борис. — Только она считала, что мы ей должны, а ты — что должна Матвею.
— Но я ведь могла бы… — она запнулась, не зная, как сформулировать то, что мучило её годами.
— Родить своих детей? Замуж выйти ещё раз? Жить для себя? — закончил за неё брат. — Да, могла бы. И сейчас ещё можешь.
— В сорок восемь? — Вероника невесело усмехнулась.
— Лучше в сорок восемь, чем никогда, — серьёзно ответил Борис. — Приезжай ко мне во Львів. Прогуляемся по проспекту Свободи, поговорим. Сколько лет ты не выбиралась из своего города?
Она не помнила. Кажется, с того самого моря в 1996-м. Двадцать восемь лет назад.
Когда Матвей вернулся — через неделю, потрёпанный и с разбитой губой — квартира встретила его тишиной. На столе лежала записка:
«Матвей, я уехала к брату во Львів. Возможно, насовсем. Квартира твоя, документы у нотариуса. Плати за неё сам. Прости, что не смогла стать для тебя той матерью, которая нужна. Вероника.»
Ветер с Карпат трепал её волосы, когда она стояла на набережной, вдыхая солёный морской воздух. Она вспоминала Олега, Дениса, мать, Матвея… Всех тех, чьи судьбы переплелись с её собственной, создавая причудливый узор жизни.
Сожалела ли она о своих решениях? О тех поворотах, которые привели её сюда, на берег чужого моря, в чужой город, с надеждой на новое начало?
Иногда. В те моменты, когда думала о несбывшемся — о своих детях, которых не родила, о любви, которую не испытала в полной мере, о странах, которые не увидела.
Но чаще она думала о том, что каждый делает то, что может, с тем, что имеет. И она делала. Не всегда правильно, не всегда смело. Но честно — по отношению к себе и другим.
— Смотри, как красиво, — Борис подошёл и встал рядом. — Представляешь, я каждый день это вижу. И каждый день удивляюсь.
— Завидую, — улыбнулась Вероника. — Хорошей завистью.
— Не завидуй, — он положил руку ей на плечо. — Просто оставайся. Начни с чистого листа.
— В моём возрасте?
— Рита, ну сколько можно! — Борис рассмеялся. — Ты говоришь прямо как мама. «В моём возрасте, кому я нужна, да с двумя детьми…» Не превращайся в неё. Ты другая. И жизнь у тебя может быть другой.
Вероника посмотрела вдаль, где небо сливалось с водой в единую серо-голубую линию. Где-то там была граница — между прошлым и будущим, между страхом и надеждой.
— Я подумаю, — сказала она и, помолчав, добавила: — На этот раз — всерьёз.
