Дом был панельный, с торчащими из почтовых ящиков старыми квитанциями, запахом котлет на лестнице и ощущением, что здесь все друг друга знают и ненавидят уже лет тридцать.
— О, Ань, ты чё, опять сюда? — крикнула соседка с третьего этажа, тётя Рая, вечно в халате с орхидеями и сигаретой в пальцах. — Уж развелись, казалось бы, чё тебе здесь мёдом намазано?
— Забыла кое-что, — бросила Аня, не замедляя шаг.
— Что ж ты всё забываешь? Мужа забыла, потом вещи забыла, теперь квартиру, наверное, забыла, что уже не твоя?
Аня промолчала. Поднялась на пятый. Стояла у двери с тяжелой сумкой и таким выражением лица, будто собралась застрелиться ключом от бывшего.
— Ну, наконец-то, — открыл ей Виталик. — Я уж думал, опять с мамой по душам зависла.
— С мамой я уже не «зависаю», — раздражённо ответила она. — У нас больше нет общих тем.
— Кроме того, кто будет платить за капитальный ремонт?
— Кроме него, да.
Виталик отступил, пропуская. Квартира встретила её тем же, чем и раньше — запахом дешёвого освежителя воздуха и вечной пылью в углах, которую он не замечал принципиально. На кухне что-то бурлило — вероятно, доширак.
— Где документы на квартиру? — спросила она, не снимая пальто.
— А ты хоть поздоровалась? — Виталик прищурился. — Или теперь без приветствия врываемся?
— Я пришла за документами, не на ужин.
— Понял. Тон задан. Сейчас достану.
Он ушёл в комнату. Аня огляделась. Её когда-то любимый фикус стоял мертвее некуда. Шторы — выброшены. Вместо них торчали гвозди и кривые жалюзи. Пусто. Холостяцкая логика: чем меньше, тем лучше. А уж если бывшая придёт — чтобы не дай бог не почувствовала себя как дома.
— Вот, держи, — вернулся он с папкой. — Тут всё. И техпаспорт, и договор купли-продажи, и копия свидетельства… точнее, уже бывшего.
— Спасибо, — она не взяла папку. — А кто такая Марина?
Он застыл.
— С чего ты?
— Соседка сказала. Вчера видела, как ты с ней шёл. И не как с агентом по недвижимости.
— Агент по… ты серьёзно?
— А ты?
Он кинул папку на стол, как кость собаке.
— Слушай, Ань, ты сама ушла. Сама! А теперь приходишь, устраиваешь допрос. Это что, ревность?
— Нет. Это — попытка понять, с кем я два года жила.
— С тем, кто не выносил твой вечный контроль. С тем, кого ты постоянно сравнивала с отцом, с бывшими, с сериалами.
— А ты? Ты вечно убегал от разговора. Всё через «поживём — увидим». Только «жили» мы на мою зарплату, «видели» мы мою ипотеку и мамины лекарства.
Он молчал. Потом сел. Вздохнул.
— У меня ничего с Мариной. Пока.
— А дальше?
— А дальше — не твоё дело.
— Как и квартира, да?
— Аня, ты получила всё, что хотела. Бумаги, свободу, развод. Что тебе ещё нужно?
— Ответ. Почему, когда мама умирала, ты не приехал?
Он резко встал.
— Опять? Мы же обсуждали! Я был на вахте. Это был форс-мажор!
— А я была в аду. И ты не позвонил даже.
— Да я не знал, как! Я боялся. Что ты скажешь, что я ничего не делаю, что я — мусор…
— Так, может, ты и правда?
Он замолчал. Напряжение повисло, как провод без изоляции.
— Я больше не приду, — тихо сказала она. — Даже если соседи скажут, что у тебя оргия с пожарными.
— Было бы неплохо, — пробормотал он.
— Удачи тебе, Виталик.
Она забрала папку. Он не провожал. Только дверь хлопнула так, что стены вздрогнули.
На первом этаже её перехватила соседка — та самая Рая.
— Ну что? Забрала?
— Да, — кивнула Аня.
— А Виталик как?
— Жив. Пока. Если его новая не отравит.
— Эх… — Рая закурила. — А ведь вы такие хорошие были. Я даже думала, что у вас и правда — любовь.
Аня улыбнулась. Улыбка была кривой.
— Любовь — это когда через год после смерти мамы человек всё ещё знает, где ты живёшь. А не когда он даже не помнит, как тебя зовут, когда трезвый.
Соседка кивнула. Потом вдруг спросила:
— А ты знаешь, что он квартиру хочет продать?
— Что?
— Ну да. Говорил тут. Риэлтор приходил. Молодая, вон та, Маринка. Только ты не от меня это узнала.
Аня пошла прочь. Быстро, будто кто-то поджёг её изнутри. В глазах снова вспыхивали цифры ипотеки. Квартира. Бумаги. Он, она. Всё слишком быстро и слишком подозрительно.
— Если он пытается её продать, — проговорила она вслух, — значит, или дурак, или подлец.
А потом добавила:
— Хотя можно и то, и другое.
В середине буднего дня нотариальная контора на Мясницкой казалась логовом усталых адвокатов и разведённых людей. В этом обществе потерянных надежд и фальшивых улыбок появился и он — Виталик, в новенькой рубашке, с видом человека, который давно решил для себя, что совесть — это невыгодно.
Рядом с ним сидела она — Марина. Длинные ногти, короткий топ, искусственный блонд и уверенность, которой хватило бы на трёх директоров.
— Не нервничай, Виталь. Всё будет гладко. Документы готовы, покупатель — проверенный, сделка — чистая, — мурлыкала она, бросая взгляд на его шею. — А если что, я ж твоя женщина теперь, да?
— Ну, ты… в общем, ты мне помогаешь. Спасибо, Марин. — Он заёрзал, будто стул стал колючим.
В это время дверь приоткрылась, и внутрь вошла Аня.
Без предупреждений. Без звонка. С лицом, как у прокурора, пришедшего в роддом.
— Привет, Виталий, — сказала она громко, чтобы услышали все.
Марина приподняла брови:
— Это кто?
— Его бывшая жена. — Аня села прямо напротив, положив на стол листок. — А это — выписка из Росреестра. На данный момент, квартира, которую вы собрались продавать, находится в совместной собственности.
— Аня, ты чего? — Виталик побледнел. — Мы же всё оформили. Ты же подписала…
— Я подписала соглашение о разделе имущества, в котором ты хитро умолчал, что хочешь продать квартиру через три дня. Но, Виталий, ты забыл, что в разделе указано: продажа возможна только по взаимному согласию сторон.
— Это подстава, — взвизгнула Марина, — ты специально сюда пришла, да?
— Конечно, специально. Мне сказали добрые люди. Например, тётя Рая. А ты, Марина, юрист, да?
— Риэлтор.
— Ну, тогда ты должна знать: попытка провести сделку без согласия второго собственника — это уже мошенничество. Особенно, если есть основания полагать, что были предоставлены поддельные бумаги.
Виталик вскочил:
— Ты совсем с ума сошла?! Я не подделывал ничего!
— Нет? — Аня открыла папку. — Тогда объясни, почему в проекте договора, который ты только что собирался подписать, стоит одиночное право распоряжения имуществом?
Он захлопнул папку.
— Кто тебе дал этот договор?
— Да ты сам и дал. Два дня назад. В этой самой папке. Просто забыл, что я читать умею.
Марина поднялась:
— Я не собираюсь участвовать в этом балагане. Виталик, реши свои семейные дела — потом позвони.
Она ушла, громко хлопнув дверью. Виталик сел. Пальцы дрожали.
— Ну зачем ты всё усложняешь?
— Потому что я устала быть наивной дурой. Потому что ты думаешь, что если я ушла — значит, я сразу вычеркнула всё из головы. Но это была наша квартира. Я вкладывала туда деньги, силы, время. И ты хочешь это просто продать? Ради кого? Ради той, с кем месяц знаком?
— Я хотел начать сначала…
— А ты начал с вранья.
Он замолчал. Несколько секунд смотрел в пол. Потом:
— Хорошо. Чего ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты понял: не всё в жизни покупается. И уж точно не все женщины продаются. Особенно такие, как я.
— Это угроза?
— Нет, Виталик. Это напоминание. У тебя есть три дня, чтобы отменить сделку. Или я подаю заявление в полицию по статье 159 УК — мошенничество при сделках с недвижимостью.
Он кивнул. Медленно. Будто соглашается не с ней, а с собственным провалом.
— Я всё отменю.
— Надеюсь. Потому что в следующий раз, когда ты решишь обмануть женщину — убедись, что у неё нет юридического образования. Пусть даже заочное.
На улице Аню догнал незнакомый мужчина. Высокий, с аккуратным портфелем, в очках.
— Простите, вы… Анна Громова?
— Да, — осторожно ответила она.
— Простите, что подслушал. Я… был следующим клиентом. Случайно услышал ваш разговор. Я — Алексей, юрист.
— Приятно.
— Вы были впечатляющи. Это — правда. Сложно не восхищаться женщиной, которая может так… элегантно вышибить табурет из-под мошенника.
Аня рассмеялась впервые за несколько дней:
— Спасибо. Хотя я бы предпочла не становиться специалистом по табуретам и мошенникам.
Он кивнул.
— Если понадобится совет или помощь — звоните. — И протянул визитку.
Она взяла её, посмотрела на бумагу. А потом — прямо ему в глаза:
— А вы не женаты?
Он рассмеялся.
— Пока нет. Но после таких вопросов — задумываюсь, стоит ли.
Она улыбнулась. И пошла прочь — впервые за долгое время с лёгким сердцем.
На следующий день Виталик приехал к матери. Он не хотел. Он зарекался. Но… когда Аня ушла, когда Марина перестала брать трубку, а нотариус сообщил, что сделка отменена «по личным обстоятельствам сторон», он понял: осталась одна надежда. Та самая, токсичная, но родная — мама.
— Ты что, опять к ней полез?! — всплеснула руками Людмила Георгиевна. — Я ж тебе говорила: разведённая баба — это как котлеты после Нового года. С виду ничего, а внутри — не то. Надоело, что ли, одной жить?
— Мама, не начинай, — устало сказал он, плюхаясь в кресло. — Она всё сорвала. Сделку. Деньги. Марина исчезла.
— И правильно сделала. Марина твоя — цаца с рынка. Юристша… тоже мне. Ты лучше скажи, где теперь жить будешь, если квартира не твоя?
Он посмотрел на неё. Долго. Будто только сейчас понял, что всю жизнь она подкидывала ему спички, а он — поджигал себя.
— Мам… ты же знала, что квартира была в совместной собственности?
— Знала. — Она пожала плечами. — И что? Женщины у тебя были дуры. Я — одна умная.
— А ты знала, что она не даст мне её продать?
— Вот и хорошо. Будешь знать теперь, кого выбирать.
— Ты знала, что я подделал бумаги?
Тишина.
— Я тебя не учила подделывать. Но если уж начал — доводи до конца. А так ты даже обмануть нормально не можешь.
Он встал. В этот момент он точно знал: он не будет возвращать ни Марины, ни Ани, ни даже долю в квартире. Он устал. От вранья, от жадности, от матери, которая строила его жизнь, как бетонную стену — холодно, насмерть и без окна.
Аня стояла на балконе своей квартиры. Пока ещё своей. Погода была той самой — прохладной, майской, когда жизнь обманчиво кажется лёгкой. Она пила кофе и прокручивала в голове всё: от первой влюблённости в Виталика до его последней лжи.
Зазвонил телефон.
— Да?
— Это Алексей. Вы заняты?
— Не особенно.
— Я подумал… вы же говорили, что устали от табуретов и мошенников. А у меня есть два билета в театр. Комедия. Без мебели.
Она засмеялась.
— Хорошее начало. А конец?
— Посмотрим. Но я умею жить без того, чтобы продавать чужое.
— Тогда приходите. Без табурета.
— Уже иду.
Через три месяца.
Аня стояла у двери. Обычная, серая. Новая квартира, новый код, новая жизнь.
Алексей появился с коробками.
— Я принёс шампанское, но забыл штопор.
— Идеально. Мы же всё с нуля начинаем. Даже с закрытых бутылок.
Они оба засмеялись. Виталик больше не звонил. Марина мелькнула в новостях — открыла агентство. Людмила Георгиевна однажды написала сообщение, полное претензий и намёков. Аня не ответила.
Это был конец. И начало.
И на этот раз — правильное.
