— Лена, ну что это за воспитание? Твоему Кириллу скоро девять, а он у тебя всё ещё с пластиковыми солдатиками возится. Другие дети уже в «цифре» разбираются, какие-то программы осваивают, а наш? Будто в позапрошлом десятилетии, — в голосе Анны Семёновны сквозило такое плохо скрываемое превосходство, что можно было поперхнуться воздухом. Она с шумом отодвинула тарелку с почти нетронутым лососем, показывая, что и угощение, и обсуждаемая тема одинаково её раздражают.
Очередной воскресный ланч стремительно превращался в пытку. Снова. Лена не спеша положила приборы. Звон вилки и ножа о фарфор в напряжённой атмосфере столовой прозвучал оглушающе. Напротив сидел её муж, Антон, и с видом глубокого знатока изучал узор на своей кофейной чашке. Он всегда становился таким «мебельным», когда его мама начинала свою атаку.
— Анна Семёновна, мы это уже обсуждали. Я не против технологий. Я против агрессивных игр, которые превращают мальчиков в нервных и неконтролируемых. — Лена ответила спокойно, глядя свекрови прямо в глаза. — У Кирилла есть обучающие приложения на планшете. Он ходит на кружок по конструированию. Этого ему вполне хватает.
— Конструирование! — фыркнула свекровь. — Детские конструкторы! Тоша в его годы уже отцовский мопед разбирал по винтику! Парень должен быть крепким, мужиком, а не комнатным цветком. Ему нужен азарт, соревнование! А ты его держишь взаперти. Он же скоро не сможет найти общий язык со сверстниками. Станет белой вороной.
Наконец-то Антон оторвался от созерцания чашки.
— Мам, ну перестань. Кирилл — нормальный пацан. Лена просто хочет, чтобы у него было настоящее детство, — его тон был примирительным, но абсолютно бессильным. Он не защищал жену, он просто пытался завершить некомфортный разговор.
— Детство? — Анна Семёновна картинно всплеснула руками. — Детство — это гонять по дворам и запускать в ручьях кораблики? Мир же изменился, Тоша! А твоя жена, кажется, застряла где-то в 90-х. Она панически боится всего нового. Скоро ты ему и доступ в интернет запретишь, потому что там, видите ли, «плохому научат».
Лена почувствовала, как внутри у неё закипает настоящий ад, но внешне оставалась неподвижной, как статуя. Она знала, что любая эмоция тут же будет использована против неё. Свекровь только этого и ждала.
— Я не застряла в прошлом, — чётко произнесла она. — Я читаю актуальные исследования психологов. И они говорят, что жестокие шутеры и кровавые «бродилки» в восемь лет — это прямой путь к неврозам и проблемам с сочувствием. Мой сын не будет вашим подопытным кроликом.
«Вашим подопытным кроликом». Эта фраза повисла в воздухе, как дым от выстрела. Антон поперхнулся водой. Анна Семёновна медленно выпрямилась, её лицо стало каменным. Она поняла, что словесная атака провалилась. Невестка оказалась куда крепче, чем она ожидала.
Остаток трапезы прошёл в давящей тишине. Вскоре Анна Семёновна, сославшись на внезапную мигрень, начала собираться. Антон, обрадованный возможности закончить эту пытку, поспешил проводить её к входной двери. Лена осталась на кухне, слушая их тихий прощальный разговор. Она знала: это не финал. Это была всего лишь очередная схватка в затяжной войне за право воспитывать собственного ребёнка.
Уже стоя на пороге, Анна Семёновна чмокнула Антона в щёку и заговорщицки прошептала: «Не волнуйся, сынок. Она ничего не смыслит в пацанах. Но у Кирилла есть я. Я не позволю ему стать маменькиным слюнтяем».
Закрыв за матерью дверь, Антон вернулся с виноватым видом, но Лена уже не сказала ни слова. Спорить с ним было всё равно что пытаться построить крепость из песка во время шторма. А в это самое время Анна Семёновна, идя по улице, достала свой смартфон. В её голове уже созрел детальный план. Дерзкий, решительный и, с её точки зрения, единственно правильный. Она не позволит этой выскочке калечить внука. Она устроит Кириллу настоящий сюрприз. Сделает это сама. По секрету. Это будет их «мужской сговор» против женских причуд. На экране телефона она открыла сайт крупного магазина электроники и ввела в поиск: «Самая новая игровая приставка».
Анна Семёновна не просто так выбрала вторник. В этот день у Лены был самый загруженный рабочий день, и она всегда возвращалась домой поздно и измотанной. У Кирилла, напротив, занятия заканчивались пораньше. Идеальное «окно возможностей». С объёмной клетчатой сумкой, в которой лежала заветная коробка, она вошла в подъезд многоэтажки, чувствуя себя настоящим агентом под прикрытием. Ключ привычно и мягко вошёл в замок. Щелчок — и она внутри.
Квартира встретила её тишиной и тем идеальным порядком, который всегда раздражал Анну Семёновну. Не жилое пространство, а какой-то образец чистоты. Она брезгливо поставила свою сумку на коврик, стараясь не касаться блестящего ламината. Операция заняла совсем немного времени. Глянцевая чёрная консоль была моментально подключена к телевизору в комнате Кирилла. Провода она заботливо спрятала за тумбой, а саму приставку поставила так, чтобы её не было видно прямо с порога. Настроить всё оказалось на удивление легко — современная техника интуитивно понятна. Она вставила диск с игрой под названием «Кровавый Рубеж», на обложке которого был изображён суровый боец по колено в стреляных гильзах. Продавец в магазине уверял, что это «абсолютный хит, все пацаны от неё без ума». То, что надо.
Когда Кирилл вернулся из школы (в ту пору они жили на Днепровской Набережной), он застал бабушку, сидящую в его кресле с джойстиком в руках. Его глаза округлились.
— Ба, а это что такое?
— Это, внучок, настоящий мужской подарок. Секрет от меня. Только это наша с тобой тайна, понял? Маме ни слова. Она же всё равно не поймёт, — заговорщицки подмигнула Анна Семёновна.
Мальчик, заворожённый, подошёл ближе. Бабушка вложила ему в руки второй контроллер. Через пять минут комната наполнилась какофонией звуков: выстрелами, мощными взрывами и грубыми, надрывными криками виртуальных солдат. Кирилл вцепился в джойстик, его глаза горели каким-то нездоровым блеском, отражая вспышки на экране. Он освоился удивительно быстро, и вскоре из его уст уже вылетали услышанные в игре фразы: «Цель уничтожена!», «Получи, гад!». Анна Семёновна смотрела на него с чувством глубокого удовлетворения. Вот он, настоящий парень, живой, азартный. Не то что какой-то «роботостроитель». Просидев с ним около часа, она ушла, ещё раз напомнив про их «заговор».
Лена вернулась домой около восьми вечера. Квартира была тихой, но в этой тишине чувствовалось что-то чужеродное, неправильное. Кирилл не выбежал её встречать. Она нашла его в его комнате. Он сидел на полу и расставлял свои фигурки солдат, но делал это как-то дёргано, агрессивно.
— Привет, мой хороший. Как прошёл день?
— Нормально, — буркнул он, не отрываясь от своего занятия. Затем он схватил одного солдатика и с силой ударил им другого, прошипев: — Контакт! Огонь на поражение!
Лену это мгновенно насторожило. Что это за лексикон?
— Кирюша, что это за выражения? Где ты их услышал?
— Нигде, — огрызнулся сын и бросил игрушки на ковёр. — Просто играю.
Весь остаток вечера он был сам не свой. За ужином рассеянно ковырял вилкой в тарелке (она думала о том, чтобы переехать поближе к Львовской площади), отвечал односложно, отстранённо. А когда Лена попросила его убрать за собой посуду, он вдруг посмотрел на неё пустым взглядом и произнёс:
— Задание не принято.
Это стало последней каплей. После того как Кирилл ушёл спать, Лена вошла в его комнату. Что-то изменилось. Она не сразу уловила что. Взгляд скользнул по полкам, по письменному столу… и остановился на тумбе под телевизором. Чёрная, незнакомая пластиковая коробка. Она не помнила, чтобы у них такое было. Лена подошла ближе и увидела её. Игровую консоль самой последней модели, стоимостью не менее двадцати пяти тысяч гривен. Сердце пропустило удар, а затем забилось от скверного предчувствия. Она нажала кнопку на лежавшем рядом джойстике. Экран ожил, и на нём появилось стартовое меню игры. «Кровавый Рубеж». А в углу экрана — маленький, но совершенно чёткий значок: 18+.
Всё встало на свои места. Воскресный скандал. Угрожающее обещание свекрови «не дать ему превратиться в слюнтяя». Её запасной ключ от квартиры. Это была не нелепая случайность и не ошибка. Это была спланированная, холодная диверсия. Удар в спину, нанесённый с циничным расчётом. Она стояла посреди комнаты сына, глядя на экран, где накачанный герой перезаряжал автомат. Ярость вдруг отступила, сменившись чем-то более жёстким и ледяным. Решимостью. Своего ребёнка она будет защищать любыми методами. И тот, кто решил начать с ней эту игру, горько об этом пожалеет.
Антон пришёл домой около половины десятого вечера. Он вошёл в квартиру, на ходу ослабляя узел галстука, и сразу почувствовал, что атмосфера изменилась. Воздух был неподвижным и холодным, как в склепе. Лена не вышла его встречать. Он нашёл её в гостиной. Она сидела на диване, прямая, как струна, и смотрела в одну точку. Перед ней, на блестящей поверхности журнального столика, лежали два предмета: глянцево-чёрная консоль и рядом — коробка от диска с названием «Кровавый Рубеж». Они выглядели как главные улики, аккуратно разложенные детективом перед допросом.
Улыбка медленно исчезла с его лица. Он всё понял. Он прекрасно знал свою мать. Знал её методы. И знал, что этого момента было не избежать.
— Лен… — начал он, и собственный голос прозвучал для него чужим и совершенно неуверенным.
— Антон, взгляни, — она даже не повернула головы, её голос был ровным, лишённым каких-либо эмоций. — Я нашла это сегодня в комнате Кирилла. Твоя мать не просто купила это. Она пробралась сюда, пока меня не было, и всё установила. Наш сын сегодня цитировал фразы из игры с рейтингом «восемнадцать плюс». Он заявил мне, что моё «задание не принято», когда я попросила его убрать тарелку. Как тебе такое?
Антон медленно опустился в кресло напротив. Он чувствовал себя абсолютно загнанным в угол. С одной стороны — холодная, безупречно справедливая ярость жены. С другой — его мать, которую он знал всю жизнь, её непробиваемая уверенность в собственной правоте. И он, как всегда, оказался зажат между этими двумя силами.
— Послушай, я абсолютно уверен, она не хотела ничего плохого, — начал он самую слабую и предсказуемую линию защиты. — Она просто… хотела сделать Кириллу приятное. Она же не разбирается в этих рейтингах, в играх. Увидела, что все дети играют, и купила.
Лена медленно повернула к нему голову. В её глазах не было ни слёз, ни истерики. Только холодное, тяжёлое презрение.
— Не разбирается? Антон, не надо держать меня за дурочку. Ей в магазине всё объяснили, я не сомневаюсь. И она прекрасно помнит наш разговор в воскресенье. Это был не подарок. Это была демонстрация силы и власти. Она показала мне, что может войти в мой дом и делать здесь всё, что ей вздумается, с моим ребёнком. А ты сейчас пытаешься её оправдать.
— Я не оправдываю! — он повысил голос, но это прозвучало просто жалко. — Я всего лишь пытаюсь взглянуть на ситуацию объективно! Не надо делать из мухи слона. Ну, поиграл он час, ничего же критичного не случилось. Завтра я ей позвоню, скажу, чтобы забрала свою консоль. Мы спокойно всё решим.
Вот оно. Это слово. «Спокойно». Его вечное стремление избегать конфликтов, зарыть голову в песок, сделать вид, что ничего не произошло. В этот момент Лена осознала нечто гораздо более страшное, чем сам факт диверсии свекрови. Она поняла, что в этой борьбе она совершенно одна. Её муж не был её союзником. Он был буфером, прокладкой между ней и его матерью, и его единственной функцией было гасить любые толчки, даже если эти толчки разрушали его собственную семью.
— Мы? — переспросила она так тихо, что Антону пришлось напрячься, чтобы расслышать. — Антон, нет никаких «мы». Есть твоя мать, которая тайком проникает в нашу квартиру, чтобы подрывать мой авторитет и калечить психику нашего сына. Есть ты, который сидит здесь и лепечет что-то про «спокойно поговорим». И есть я. Одна.
Она встала. Её абсолютное спокойствие пугало гораздо больше, чем крик.
— Ты даже не осознаёшь, что случилось. Речь не об игре. Речь о том, что твою семью, твоего сына, твою жену унизили. А ты боишься набрать номер и сказать своей маме, что она была не права. Ты боишься её реакции больше, чем реальных последствий для собственного ребёнка.
Он хотел что-то возразить, сказать, что она преувеличивает, что всё не так, но слова застряли в горле. Потому что в глубине души он знал — она была права. Он до ужаса боялся материнского гнева, её обиженного молчания, её профессиональных манипуляций. И этот страх полностью парализовал его волю.
Лена не стала ждать его ответа. Она молча развернулась и пошла на кухню. Через несколько секунд Антон услышал, как ровно зажурчала вода из крана. Она просто мыла посуду. Как будто этого разговора вообще не было. Как будто его, Антона, больше не существовало в её жизненном уравнении. И от этого простого, обыденного звука ему стало по-настоящему страшно. Он понял, что их разговор окончен. И что решение, которое она примет, будет только её. И оно точно не будет «спокойным».
Утро не принесло ему ни малейшего облегчения. Оно принесло холодную, звенящую ясность. Антон проснулся от запаха кофе, но на кухне его никто не ждал. Лена уже была одета в джинсы и простую чёрную водолазку. Она стояла у окна, допивая свой напиток и глядя на просыпающийся город. Она не сказала ему ни слова, не удостоила даже взглядом. Её отчуждение было плотным и осязаемым, как стена. Он хотел что-то сказать, начать этот мучительный «спокойный разговор», но, глядя на её жёсткий профиль, понял: слова тут абсолютно бесполезны. Он опоздал.
Допив кофе, Лена поставила чашку в раковину и, не оборачиваясь, прошла в гостиную. Она взяла со столика игровую приставку. Затем, всё так же молча, направилась к кладовке в коридоре. Антон услышал, как там что-то сдвинулось, и через мгновение она вышла обратно. В её правой руке был старый плотницкий молоток с обтёртой деревянной ручкой и массивным стальным бойком. Инструмент выглядел в её руке чужеродно и очень страшно. Она прошла мимо него к входной двери, неся консоль в одной руке и молоток в другой.
— Лена, что ты собираешься делать? Стой! — его голос прозвучал слабым и неуверенным писком.
Она остановилась уже на пороге, но не обернулась. Её плечи были напряжены. Она просто проигнорировала его, будто он был пустым местом, частью интерьера. Щёлкнул замок, и она вышла. Антон остался стоять посреди квартиры, парализованный её решимостью и собственным бессилием. Он понимал, что сейчас происходит нечто непоправимое, но страх перед тем, что она задумала, и ещё больший страх перед последствиями, мешали ему даже сдвинуться с места.
Лена не спеша спустилась по лестнице. Она не чувствовала ни жгучего гнева, ни обиды. Только холодную, звенящую пустоту и абсолютную правоту. Она ехала к свекрови не для того, чтобы спорить или что-то доказывать. Она ехала исполнить приговор.
Дверь квартиры Анны Семёновны, которая находилась на улице Прорезной, открыла ей сама хозяйка. На её лице была улыбка радушной женщины, которая ждала в гости кого угодно, но только не свою невестку с таким выражением лица. Улыбка медленно сползла, сменившись недоумением, а затем и плохо скрываемым раздражением.
— Что-то случилось? — спросила она тоном, не обещавшим ничего хорошего.
Лена не ответила. Она молча шагнула к порогу, наклонилась и очень аккуратно поставила игровую приставку на коврик прямо перед дверью. Под ноги опешившей свекрови. Анна Семёновна смотрела то на консоль, то на лицо Лены, совершенно не понимая, что происходит. И в этот момент Лена подняла молоток.
Взгляд Анны Семёновны метнулся к тяжёлому металлическому бойку, её глаза расширились от ужаса и полного неверия. Она хотела что-то сказать, закричать, но прежде чем она успела издать хоть звук, молоток с невероятной силой обрушился на чёрный глянцевый корпус. Раздался оглушительный треск ломающегося пластика. Второй удар пришёлся по центру, раскалывая внутреннюю «начинку». Третий, четвёртый… Лена методично, без малейшей суеты, превращала дорогую вещь в груду бесполезных обломков. Она била до тех пор, пока консоль не превратилась в жалкую кучу пластика и расколотых микросхем.
Затем она выпрямилась. Анна Семёновна стояла, вцепившись в дверной косяк, её лицо было абсолютно белым, рот приоткрыт в беззвучном крике. Лена посмотрела ей прямо в глаза, её собственный взгляд был твёрд и пуст.
— Да как вы могли купить моему сыну эту мерзкую приставку за моей спиной?! Вы вообще думаете головой?! Вы навредили его психике, и в следующий раз я наврежу вам!
Она бросила молоток на обломки консоли. Звук упавшего металла стал последним в этой сцене. Не говоря больше ни слова, Лена развернулась и пошла к лестнице, оставив свекровь стоять в шоке посреди мусора, который ещё вчера был предметом её гордости и орудием её «мужского» заговора.
Когда Лена вернулась домой, Антон метался по квартире с телефоном в руке. Его лицо было искажено смесью страха и невнятного гнева. Он, очевидно, уже обо всём знал.
— Что ты наделала?! Мама звонила, она… Ты что, сошла с ума?!
Лена спокойно сняла куртку и повесила её в шкаф. Она посмотрела на мужа так, как смотрят на постороннего, назойливого человека.
— Я сделала то, что должен был сделать ты ещё в воскресенье. Я защитила нашего сына.
— Защитила?! Ты устроила погром! Ты угрожала моей матери! — кричал он, но его крик разбивался о её ледяное спокойствие.
— Твоей матери, Антон. Вот именно. Твоей. И разбираться с последствиями её поступков теперь тоже тебе.
Она прошла в комнату, оставив его одного в прихожей. Он что-то кричал ей вслед, говорил про уважение, про семью, про её «безумие». Но она его уже не слышала. В этот день она не просто разбила молотком дорогую игровую приставку. Она разбила свой брак и ту семью, которой, как оказалось, никогда и не существовало. И впервые за долгие годы почувствовала себя по-настоящему свободной.
Какой кошмар, правда? Читаешь такое и думаешь, что иногда грань между любовью и манипуляцией стирается полностью, а самый надёжный тыл рушится от первого же удара.
А как вы считаете: был ли поступок Лены слишком радикальным, или это был единственный способ, чтобы её, наконец, услышали и перестали использовать ребёнка в родительских войнах?
