Марина стояла посреди прихожей, прижимая к себе два дорожных баула, и внимательно смотрела на Людмилу Петровну. Свекровь, закутанная в домашний халат с мелким цветочным узором, скрестила руки на груди и всем своим видом напоминала неприступного полководца, готовящегося к решающей битве.
— Итак, — Людмила Петровна сделала многозначительную паузу, будто объявляла приговор на военном совете. — Поскольку судьба-злодейка отправила вас ко мне на время вашей затеи с ремонтом, вы должны уяснить…
«Вашей затеи с ремонтом»! — Марина мысленно вздрогнула. Как будто они с Виктором не спасали своё жильё от затопления соседей сверху, а просто решили устроить себе каникулы с прихотями.
— …то вы будете проживать здесь в строгом соответствии с моим уставом!
Виктор, муж Марины, за её спиной копошился с последними сумками, старательно избегая зрительного контакта. Предсказуемо. Когда его мама начинала говорить, сын мгновенно превращался в человека-невидимку.
— Подъём у нас в шесть утра. Обед подаётся точно в тринадцать ноль-ноль. Ужин — в девятнадцать ноль-ноль. Никаких просмотров телевизора после двадцати одного часа, так как в старом доме тонкие стены, и соседи спят. Гости — исключительно по предварительному уведомлению. И, — Людмила Петровна окинула прихожую оценивающим, почти хирургическим взглядом, — чистота должна быть абсолютной.
— Хорошо, я поняла, — тихо ответила Марина.
Поняла?! Да ей, тридцати четырём годам, успешному бухгалтеру в крупной компании, которая сама решает, когда ей начинать свой день и с кем проводить вечера, теперь придётся подчиняться распорядку, будто в санатории строгого режима.
— Вот и отлично, что до тебя дошло, — тон свекрови слегка потеплел. — Виктор, помоги супруге разобрать вещи. Ваша комната — та самая, где ты жил до свадьбы.
Марина бросила взгляд на мужа. Тот лишь виновато пожал плечами: мол, такой уж у неё характер, придётся потерпеть.
В ту же ночь, лёжа на узенькой, неудобной кровати в комнате, обитой старомодными обоями в розовый цветочек и пропахшей нафталином, Марина смотрела в потолок и размышляла. Можно ли выдержать целых два месяца, ощущая себя школьницей на принудительных каникулах у очень строгой тётушки?
Наверное, можно.
Но есть ли в этом хоть капля желания?
За тонкой стеной Людмила Петровна изредка покашливала и шелестела страницами — очевидно, зачитывалась детективами до глубокой ночи, хотя сама же ввела «комендантский час» для домочадцев.
— Витюш, — прошептала Марина ему в плечо.
— М-м-м?
— Что произойдёт, если мы нарушим хоть одно из её правил?
— Выдержим, — пробормотал он, уже проваливаясь в сон. — Всего два месяца, и всё.
Шестьдесят дней, прожитых по чужому, навязанному расписанию.
«Интересно, — подумала Марина, прежде чем уснуть. — А если всё это изменить?»
Жизнь под диктатом
Первая неделя пролетела, как ускоренный курс молодого бойца. Подъём в шесть — и завтрак уже ждёт. Людмила Петровна неизменно стояла у плиты в безупречном фартуке.
— Марина, моя дорогая, почему ты не съедаешь кашу? — голос свекрови был полон демонстративной заботы, но в глазах читалось: «Ты срываешь режим!». — Завтрак — это основа для твоей энергии!
Марина послушно кивала, ковыряя ложкой овсянку, и мечтала о крепком эспрессо с воздушным круассаном в кофейне у своей работы. Там она завтракала уже семь лет.
Виктор молча ел, не поднимая головы от смартфона.
— Виктор! За столом не сидят, уткнувшись в гаджеты! — Людмила Петровна неодобрительно цокнула языком. — Сколько раз я могу тебе это повторять?
Ему тридцать шесть. Он руководит крупным строительным отделом. Его уважают подчинённые, его слушают клиенты. А здесь он моментально сжимался до «Витюши», которому мать делает выговор.
— Прости, мам.
Марина взглянула на мужа и вдруг осознала самое страшное: он не просто пассивен. Он испуган. Он боится маминого неудовольствия больше, чем гневных криков заказчиков или сорванных сроков.
К концу второй недели Марина знала весь распорядок, как молитву. В половине седьмого — душ. Ровно десять минут, чтобы не расходовать драгоценную горячую воду. В семь — обязательный завтрак. Только каша или творог. «Ради твоего здоровья». В восемь — выход на работу.
Возвращалась в дом Людмилы Петровны, словно шла на решающий экзамен.
— А почему ты приобрела хлеб в «Ашане»? — свекровь держала пакет, словно это была улика. — У нас же есть прекрасная «Львовская булочная» прямо за углом! Там выпечка свежайшая, и Нина Олеговна знает меня уже много лет.
— Просто по пути зашла, — Марина аккуратно сняла туфли и поставила их идеально ровно к стене. Именно так. Не посреди коридора, не как попало. Строго к стене.
— Ну да, по пути, — в голосе свекрови прозвучало такое горькое разочарование, будто Марина совершила акт вероломства, предав семейные устои. — А если завтра тебе на пути встретится казино, ты и туда завернёшь?
Виктор, как обычно, хранил молчание.
На третьей неделе произошёл кризис.
Марина готовила ужин — они договорились готовить по очереди. Она добавила чуть больше красного перца и чеснока, чем требовалось по канонам. Ей нравился насыщенный, пряный вкус, и в их собственном жилье Виктор всегда нахваливал её фирменный борщ.
— Боже милостивый! — Людмила Петровна попробовала суп и едва не поперхнулась. — Да это же не суп, это просто огненная лава! Кто так вообще стряпает?!
— Мне показалось, что это вполне умеренно, — Марина смутилась.
— Умеренно?! Ты всю свою родню так кормишь?! — Свекровь отодвинула тарелку. — Виктор, ну скажи же хоть что-нибудь!
Виктор посмотрел сначала на жену, потом на мать. И принял своё решение.
— Мама права, Марин. Ты, наверное, немного перестаралась со специями.
Марина почувствовала, как внутри что-то надломилось. Не из-за вкуса борща, а из-за того, что муж не поддержал её. Даже в таком пустяковом споре.
— Ясно, — сказала она и больше до конца вечера не произнесла ни слова.
Ночью она не спала. Лежала и слушала, как в соседней комнате Людмила Петровна громко смотрит вечерние новости по телевизору. Время давно перевалило за одиннадцать. Хотя правило «После девяти — тишина» установила она сама.
«Правила созданы для всех, кроме меня», — пришла к выводу Марина.
И в этот момент её накрыло не злостью, а глубоким, горьким пониманием.
Она превратилась в незваную гостью в чужой крепости. В подчинённую, которая должна ежеминутно угадывать капризы и настроение хозяйки, подстраиваясь под её малейшее требование.
А впереди ещё больше месяца такой жизни.
Утром за завтраком Людмила Петровна была особенно оживлённой и разговорчивой:
— Представляешь, Марина, вчера столкнулась с Верой Николаевной! Ты помнишь, я тебе рассказывала? Так вот, она мне говорит: «Как же тебе повезло, что невестка у тебя такая сговорчивая, не то что у Антонины Павловны — та, говорят, свекровь из дома чуть ли не силой выставила!»
Сговорчивая. Марина медленно помешивала сахар в чае и думала: а что, если перестать быть сговорчивой? Что тогда?
— И я ей отвечаю: «Конечно, хорошая девочка. Послушная, не спорит. Виктор очень удачно женился».
«Удачно женился». На послушной, сговорчивой девочке.
Марина поставила чашку и посмотрела на Виктора. Тот жевал свой бутерброд, улыбаясь материнским похвалам.
— А знаешь, мам, — сказал он, — может, нам стоит поискать съёмную квартиру? А то мы тебя тут, кажется, совсем измотали.
— Что ты несёшь! — Людмила Петровна всплеснула руками. — Какую съёмную? Зачем выбрасывать гривны на ветер?! (5000 гривен в месяц за аренду — это вам не шутки). Вы живите здесь совершенно спокойно, я только рада. Самое главное — чтобы все предписания соблюдались, и тогда у нас будет мир и покой.
Мир и покой, который держится на всеобщем молчании и подчинении.
Марина встала из-за стола.
— Людмила Петровна, а могу я сегодня вечером пригласить свою коллегу на ужин?
— Какую коллегу? — Свекровь мгновенно напряглась.
— Просто коллегу. Жанну. Мы вместе работаем.
— А предупредить заранее? Я же чётко объясняла: гости — только после согласования! Что я буду готовить на всех? Сколько их будет? А вдруг она придерживается вегетарианства? А вдруг у неё аллергия?
Марина почувствовала, как её щёки загораются от обиды.
— Хорошо. Тогда не нужно.
— Вот и отлично! Зачем нам лишняя суета?
И тут Марина окончательно осознала. Она не выдержит здесь ещё месяц.
Вечером, когда Людмила Петровна отправилась к соседке «на короткий визит», Марина села за кухонный стол с блокнотом.
Она посмотрела на Виктора — тот с головой ушёл в просмотр футбольного матча.
— Витюш.
— Да?
— Ты помнишь, как мы жили у себя?
— Ну, помню. Что ты хочешь сказать?
— Мы завтракали, когда нам хотелось. Ужинали, когда нам было удобно. Звали друзей, когда хотели.
Виктор неохотно выключил звук телевизора:
— Марин, ну потерпи чуть-чуть. Мама просто привыкла к порядку. Она ведь не со зла.
— Я уже боюсь даже в холодильник заглянуть, чтобы взять йогурт. Я спрашиваю разрешения, можно ли мне сварить чашку кофе. Ты понимаешь? Мне тридцать четыре года!
Виктор полностью закрыл ноутбук.
— И что ты предлагаешь?
Марина посмотрела в окно. За стёклами светились фонари на Одесской улице, где-то звучал детский смех, там текла обычная, свободная жизнь.
— Пока не знаю, — сказала она честно. — Но если мы не предпримем что-то прямо сейчас, я не знаю, кем я стану через месяц.
На экране телевизора футболисты беззвучно бегали по зелёному полю. Это было очень похоже на их здешнюю жизнь: движение есть, но голоса нет.
Предложение, которое меняет всё
Последнюю черту подвёл инцидент с утренним напитком.
Марина проснулась в субботу задолго до положенного срока — в половине шестого. Недосып, головная боль, и самое сильное желание — просто посидеть в тишине с чашкой крепчайшего кофе. Как это было раньше, в их квартире, когда можно было думать о чём угодно и не ждать ничьего разрешения.
Она бесшумно пробралась на кухню, поставила турку на плиту.
— Что здесь происходит?!
Марина вздрогнула. В дверях стояла Людмила Петровна — в том же цветочном халате, растрёпанная, но по-прежнему грозная.
— Доброе утро, — растерянно сказала Марина. — Я только…
— В половине шестого утра?! Да ещё и в субботу?! — Свекровь подошла ближе. Марина почувствовала себя пойманной на месте преступления. — Ты же разбудишь всех соседей! У нас же дом старый, стены картонные!
— Но я стараюсь тихо.
— Тихо?! Ты включаешь конфорку, гремишь туркой — это по-твоему тихо?! — Людмила Петровна решительно выключила газ. — В субботу мы поднимаемся в восемь. Завтракаем в девять. Это уже обсуждалось!
Марина смотрела на потухшую конфорку и вдруг почувствовала: вот она, точка невозврата. Хватит. Достаточно.
Она не устроила скандал. Не закричала. Просто отступила.
— Ясно, — сказала Марина, сохраняя невероятное спокойствие. — Простите.
И вышла из кухни.
Весь день она ходила по дому, как автомат. Обедала в тринадцать ноль-ноль — молча. Помогала наводить порядок — молча. Смотрела телевизор — тоже молча.
Виктор забеспокоился:
— Марин, ты в порядке? Ты заболела?
— Нет. Просто думаю.
— О чём?
— О наших дальнейших действиях.
Вечером, когда Людмила Петровна устроилась в кресле с новым детективом, а Виктор погрузился в работу на ноутбуке, Марина встала посреди гостиной и сказала:
— Мне нужно поговорить с вами. С вами обоими.
Свекровь оторвала взгляд от книги. Виктор закрыл крышку ноутбука.
— Что стряслось? — настороженно спросила Людмила Петровна.
Марина глубоко вдохнула. Сейчас или никогда.
— Я прекрасно понимаю, что мы сейчас проживаем в вашем доме. Понимаю, что вы имеете полное право устанавливать любые правила. И я их стараюсь соблюдать. Но, — она сделала паузу, подбирая самые мягкие слова. — Но, мне кажется, нам стоит рассмотреть совершенно другой вариант.
— Какой же? — Людмила Петровна отложила книгу.
— Давайте мы с Виктором снимем небольшую студию. Прямо здесь, в вашем районе. — Марина говорила медленно, взвешивая каждое слово. — И будем приходить к вам каждый вечер на ужин. Как самые обычные, желанные гости.
Виктор удивлённо уставился на жену. Свекровь недовольно нахмурилась:
— Зачем тратить деньги? Вы что, так несчастны здесь?
— Нет, не несчастны. Просто, — Марина опустилась в кресло. — Людмила Петровна, вы великолепная хозяйка. Вы прожили здесь всю свою жизнь, у вас свой уклад, свои глубокие привычки. И это абсолютно нормально!
— И что из этого следует?
— А то, что мы — другие. У нас свои привычки, свой темп жизни. И когда мы пытаемся втиснуться в ваш ритм, всё идёт наперекосяк. Мы все нервничаем.
Людмила Петровна молчала, переваривая эту откровенность.
— Но если мы будем жить отдельно, — продолжила Марина, — то каждый наш приход станет для вас радостным событием. Вы будете готовить то, что любите, мы будем есть с неподдельным удовольствием. Вы будете рассказывать новости, мы будем слушать. И никто больше не будет злиться из-за того, что кто-то проснулся не вовремя или приготовил слишком крепкий кофе.
— А если вы перестанете приходить? — тихо спросила свекровь, и в её голосе послышалась уязвимость.
— Не перестанем. — Марина посмотрела на Виктора. — Ведь правда?
Виктор энергично кивнул:
— Конечно, мам.
— Поймите, — Марина наклонилась вперёд, — сейчас мы здесь живём, но чувствуем себя неуместно. Мы постоянно боимся сделать что-то неправильно. А вы злитесь, потому что мы нарушаем ваш уклад. В итоге все недовольны!
— Я не злюсь, — попыталась возразить Людмила Петровна.
— Злитесь. И вы имеете на это право! — Марина ободряюще улыбнулась. — Я бы тоже злилась, если бы ко мне подселились чужие люди и начали всё перестраивать. Но если мы будем жить рядом и приходить каждый день на ужин…
— Каждый день? — переспросила свекровь.
— Каждый день. Можете даже сверять часы: ровно в девятнадцать ноль-ноль мы у вашей двери. С небольшими подарками, с отличным настроением. Как положено гостям.
Людмила Петровна глубоко задумалась. Марина видела, как она взвешивает все выгоды и издержки.
— А кто же будет готовить? — наконец спросила свекровь.
— Договоримся. Можем покупать полуфабрикаты. Можем готовить вместе. Или можете готовить вы — а мы будем компенсировать стоимость продуктов.
— И убирать после ужина?
— Само собой! Пришли в гости — убрали за собой.
Виктор смотрел на жену с нарастающим восхищением. Марина почувствовала это и продолжила:
— Представьте: каждый вечер у вас гости. Любимые, желанные. Вы накрываете свой красивый сервиз, рассказываете, как прошёл день. А утром просыпаетесь в своём доме, пьёте кофе когда хотите, делаете что хотите. И мы не чувствуем себя виноватыми, что живём не по вашим правилам.
Пауза затянулась. Людмила Петровна взглянула в окно на огни соседних многоэтажек. Затем перевела взгляд на сына:
— Виктор, а ты что скажешь?
Виктор немного помолчал, а потом ответил:
— Мам, а ты помнишь, как я жил, когда поступил в институт? Каждые выходные я приезжал домой. Ты готовила моё любимое блюдо, мы разговаривали до полуночи. Это было самое лучшее время.
— Было, — София Николаевна улыбнулась воспоминанию.
— Вот и сейчас так же будет. Только не раз в неделю, а каждый вечер.
— А знаете что… — Людмила Петровна наконец смягчилась. — Может, и вправду стоит попробовать. Хотя бы на месяц.
Марина почувствовала, как с её плеч свалился огромный груз.
— Спасибо, — сказала она. — Честное слово, так будет лучше абсолютно для всех.
— Ну, посмотрим, — осторожно ответила Людмила Петровна. — Посмотрим.
Новые правила и новый покой
Через неделю они нашли подходящую квартиру. Крошечная, уютная студия в доме напротив — всего пятнадцать минут пешком до Людмилы Петровны.
Первые три дня свекровь чувствовала себя обиженной. Она готовила ужин в тишине, накрывая на стол, словно для чужих людей — без тепла и душевности.
— Может, она всё-таки расстроилась? — шептал вечером Виктор.
— Дай ей немного времени, — отвечала Марина.
На четвёртый день всё изменилось.
Людмила Петровна открыла им дверь уже в нарядном домашнем костюме, волосы аккуратно уложены, а на столе стояла белоснежная скатерть и её любимый парадный сервиз. Тот самый, который доставался исключительно на самые большие праздники.
— Проходите, мои дорогие гости! — Она улыбалась искренне, и Марина поняла: всё получилось.
За ужином свекровь рассказывала, как соседка Вера Николаевна откровенно завидовала такому «современному и очень мудрому решению семейного вопроса». Виктор делился рабочими новостями. Марина слушала и думала: вот оно. Вот то самое ощущение, которого так не хватало.
Их собственную квартиру отремонтировали уже через полтора месяца. И Виктор с Мариной, конечно, вернулись домой. Теперь они навещали Людмилу Петровну не так часто, как раньше, но делали это с огромным удовольствием.
А однажды вечером свекровь сказала:
— Знаете, дети? Кажется, я впервые за много лет чувствую себя любящей бабушкой, а не домашним диктатором.
— В каком смысле? — не понял Виктор.
— В том смысле, что теперь я вас жду, готовлю для вас то, что вы любите, и радуюсь вашему приходу. А не слежу за каждым вашим шагом, правильно ли вы живёте. Это совершенно иное, прекрасное чувство.
И Марина подумала: иногда самое сложное, на первый взгляд, решение оказывается самым простым и самым верным. Нужно просто найти в себе смелость, чтобы его озвучить.
Эта история — настоящее пособие по отстаиванию личных границ! Марина не устроила скандал, а предложила конструктивное решение, которое устроило всех.
А как вы считаете, дорогие читатели, почему Людмила Петровна так легко (хоть и не сразу) согласилась на то, чтобы её любимый сын и невестка уехали? Что было для неё важнее — контроль или ежедневное общение?
