— Ну я не поняла, это что, шутка такая? — Кристина стояла в дверях своей кухни, сжимая в руке чашку с остывшим кофе. — Почему в моей ванной детские игрушки и какой-то синий бегемот?
С дивана в гостиной, не поворачивая головы, раздался ленивый голос:
— Кристин, ты чего? У Лизы зубки лезут, она только с этим бегемотом засыпает. Тебе жалко, что ли?
На полу, возле стола, валялась чужая кукла, рядом — надкусанное яблоко, а из-под подушки торчал пластиковый пистолет. В квартире, которую Кристина покупала сама, копейка к копейке, каждый вечер после работы отслеживая скидки на стройматериалы, вдруг появилось ощущение съёмного жилья. Только тут хозяйкой была не она.
— Дмитрий, а ты не хочешь обсудить, сколько ещё будет продолжаться вот это? — Кристина перевела взгляд на мужа, который, как назло, углубился в свои бухгалтерские таблицы на ноутбуке. — «Временно», как ты говорил, уже длится три месяца. В моём доме.
Он приподнял голову, но глаза не отрывал от экрана.
— Ну Крис, ну ты же сама согласилась, ты сказала: «Пусть побудет немного». У Елены ж ситуация — с мужем развелась, работы нет, двое детей… Тебе жалко помочь?
— Жалко? — Кристина с сарказмом рассмеялась. — Мне не жалко. Мне просто интересно, в какой момент «помочь» превратилось в «уступить территорию». Сегодня в душевой шампунь с единорогом, завтра она, прости господи, начнёт переписывать мой адрес в графу «место жительства».
Дмитрий вздохнул и отложил ноутбук. Это был жест серьёзный: значит, собирался «разговаривать». Обычно он предпочитал исчезать в дела.
— Слушай, ну ты всё усложняешь. Лена — моя сестра. Она всегда мне помогала, когда надо было. Помнишь, как она тебе с платьем на свадьбу помогала выбирать?
— Да, и с тех пор не даёт мне это забыть. — Кристина скрестила руки. — А теперь она считает, что может ходить по моей квартире в халате и орать на детей, пока я провожу зум-митинги с Америкой. Уважаемо, конечно.
Из детской донёсся визг и грохот. Потом что-то хрюкнуло. Видимо, снова тот злополучный бегемот.
— Она просто… не чувствует границ, — наконец сказал Дмитрий. — Ну, трудно ей сейчас. Ты ж сама сильная, самостоятельная, у тебя всё под контролем…
— А у тебя, я смотрю, всё под контролем в теории. На практике — я одна пытаюсь не сойти с ума в квартире, где вместо уюта — детский сад и голос твоей сестры с утра до ночи. Ты когда-нибудь пробовал на ней слово «пожалуйста»?
Он помолчал. Ответа не было. Ответов у Дмитрия вообще стало меньше, с тех пор как Елена переехала к ним. Словно с собой она притащила не только два чемодана и детскую коляску, но и его остатки воли.
Вечером Кристина вернулась с работы — тяжёлый день, очередной дедлайн, заказчик с манерой объяснять «на пальцах», но пальцы чужие. Она мечтала о тишине. Включить джаз, налить вина и забыть, что где-то за стеной орут дети.
Но в квартире уже накрывали на стол. Ужин. Не ею, не по её просьбе и точно не по её правилам.
— Мы тебе тоже тарелку поставили, — сказала Елена, не оборачиваясь. — Правда, без гарнира, он закончился. Ты ведь вечером не ешь, да?
Кристина замерла. Улыбнулась. Тонко. Как нож.
— Мило. А с каких это пор мои привычки стали темой обсуждения?
— Да мы просто хотим по-домашнему. Как семья. Без официоза. — Елена уселась во главе стола. — Всё-таки под одной крышей живём.
— Под одной? — переспросила Кристина. — Или всё-таки под моей?
Молчание. Дети хихикали, ковыряясь в макаронах. Дмитрий подлил себе сока, как будто надеялся, что его за это спасут.
Кристина развернулась и пошла в спальню. Закрыла за собой дверь и, впервые за долгое время, заплакала. Не всхлипы, не театрально, а глухо, в подушку. Сдавленные, злые слёзы. Потому что она не знала, как так получилось, что в собственном доме ей нужно бороться за право на полку в ванной и кусок рыбы на ужин.
Она встала, умылась, посмотрела в зеркало.
— Так, Кристина. Ты IT-специалист. Ты поднимала проект на Java, когда никто не верил в успех. Ты делала ремонт с электриками-ворчунами. И что, теперь сдашься перед хозяйкой, которая кладёт вилки зубьями вверх?
На следующее утро она открыла ноутбук. Вбила: «Права собственника при проживании родственников». Прочитала. Потом распечатала. Много. С номерами статей и комментариями.
В столовой снова валялись игрушки.
Кристина прошла мимо бегемота. Не пнула. Пока.
***
— А вот это я выброшу, — сказала Кристина, с хрустом доставая из холодильника кастрюлю с надписью «не трогать! ЕЛЕНА».
— Ты с ума сошла?! — сестра Дмитрия вылетела на кухню, как санитар на вызов. — Там же суп! Мои дети едят только его!
— Интересно, — Кристина чуть склонила голову, — почему твои дети едят из моего холодильника, хранят свои вещи в моём шкафу и носят тапки, купленные за мой счёт? Это уже не суп, Елена. Это вторжение с гарниром из наглости.
— Ты вообще слышишь себя? — Елена повысила голос, прижимая кастрюлю к груди, как ребёнка. — Мы у тебя не навсегда! Мы тебя не напрягаем! У тебя всё есть, ты при деньгах!
— Вот, — Кристина уселась на край стола, скрестив ноги. — Вот этот тон. «Ты при деньгах». Ну так давай разложим по полочкам: квартира — моя, ипотека была на мне, ремонт — я. Дмитрий даже плинтус прибить не смог, помнишь? Ты считаешь, если у человека что-то есть, значит, можно на нём ехать? Тогда, может, и зарплату мою раз в месяц делить будем?
Елена вспыхнула. Она была той категорией женщин, у которых всегда «тяжёлая судьба», и все вокруг «не понимают», но вот только почему-то при этом её дети пользовались самыми новыми планшетами, а она каждый вечер мазалась кремом «за пять тыщ», который «подарила подруга».
— Ты завидуешь, да? — вдруг процедила она. — Потому что у тебя детей нет. Вот и злишься. А мы — семья, мы поддерживаем друг друга, а ты… ты просто жмотка с лицом айтишницы.
Кристина встала. Медленно. Как в фильмах, где героиня сначала молчит, потом как выложит — весь зал аплодирует.
— А ты — нахалка. И не сестра мне. Ты просто человек, который поселился в моём доме и ведёт себя так, будто выиграл его на лотерее. Но ты не выиграла. Ты просто очень удачно втерлась.
На кухню зашёл Дмитрий. Вид у него был уставший, волосы растрёпаны. Видимо, слышал. Хотел вмешаться — поздно.
— Ты могла бы быть добрее, — сказал он тихо. — Лена — семья. А ты ведёшь себя…
— Как человек, который хочет у себя дома ходить в трусах и пить кофе, не перешагивая через игрушки. Прости, Дим. Но мне надоело быть тут постояльцем. Я хозяйка. По всем законам — и моральным, и юридическим.
Он замолчал. В его взгляде была не злость. Страх. Потому что он знал: Кристина может быть мягкой, терпеливой и даже ироничной — но только до поры. Потом она становится той самой айтишницей, что однажды написала 1800 строк кода за сутки без багов. И тогда ей не страшны ни бегемоты, ни «дети только этот суп едят».
На следующий день Кристина начала действовать. Тихо. Без истерик. Она завела отдельный документ: фиксировала нарушения, отметки, даты. Консультировалась с юристом. Даже один вечер прогуляла, потому что изучала законы в прямом эфире с женщиной из Челябинска, которая успешно выселила троюродного брата с семьёй через суд.
А потом случилось то, что окончательно поставило всё с ног на голову.
Она пришла с работы, и её ключ… не подошёл.
Не с первого раза, не со второго. В замке что-то поменяли. Холодно, под дождём, с пакетом в руке — она стояла у собственной двери.
Позвонила. Елена открыла. С полотенцем на голове.
— Ой, да ладно тебе, — бросила она, отступая. — Замок сломался, вызвали мастера. Поменяли. Димка потом тебе сделает дубликат.
— Кто вы такие, чтобы менять замок в МОЕЙ квартире без моего согласия?!
— Не кричи, дети спят. — Елена хмыкнула. — Мы же все вместе живём. Ну что ты устраиваешь?
— Я не устраиваю. Я в состоянии вызвать участкового и устроить тебе, знаешь, «семейную беседу» в участке. С объяснением, почему хозяйка квартиры стоит под дверью, как попрошайка.
И тут с коридора вышел Дмитрий. Плечи опущены. Глаза усталые.
— Кристин… Ну не начинай. Это недоразумение.
— Недоразумение — это ты. А всё остальное уже системная ошибка.
Она зашла в спальню, хлопнула дверью и впервые не заплакала. Нет. Она достала все бумаги, выложила их на кровать и начала писать заявление на выселение. Да, даже если с детьми. Да, даже если «семья». Она не против детей. Она против людей, которые забыли, что границы существуют. В том числе — и в моральном смысле.
Через неделю был суд. Предварительное слушание. Дмитрий не пришёл. Прислал СМС: «Я не готов так решать. Это неправильно по отношению к Лене».
Кристина вышла из здания суда, посмотрела на небо и поняла, что сейчас начинается её настоящая взрослая жизнь. Без компромиссов. Без чужих тапок. И без страха быть «неудобной».
Но это было только начало. Потому что впереди — третья глава. Где появится новый человек, и всё пойдёт совсем по-другому. И больнее. Глубже.
***
На суде — тишина. Елена сидит, нацепив выражение «страдающей матери-героини», со своими юристами из «все по шаблону, выезд на дом», а Кристина — с прямой спиной и папкой документов, подготовленной настолько тщательно, что судья пару раз удивлённо вскидывает брови.
Выслушали. Разошлись до следующего заседания. И вот тут случилось то, чего Кристина никак не ждала.
Вечером к ней позвонил человек. Не просто так — он представился.
— Добрый вечер. Это Андрей. Архитектор. Возможно, вы меня помните — мы пересекались, когда ваша компания делала нам сайт.
— …А, да, помню. Вы ещё тогда назвали мой макет «эстетическим шедевром в аду сермяжной реальности».
— Приятно, что вы не забыли.
Он предложил встретиться. Просто кофе. Просто поговорить. Кристина хотела отказаться — слишком не до романтики, когда у тебя в квартире живёт стая захватчиков с детьми, планшетами и новомодными замками. Но всё же согласилась.
И как-то внезапно всё пошло не по плану. Андрей оказался человеком, который слышит. Не перебивает. Не советует «быть мягче». Он слушал, как Кристина рассказывала о беспределе в своей же квартире, и только кивал.
— Ты знаешь, — сказал он за третьей чашкой капучино, — у меня была похожая история. Только с дядей. Забрал мастерскую, убедил всех, что я — бездельник, а сам сдавал помещение. Больно тогда было. И страшно.
— А потом?
— А потом я понял, что нельзя бороться за территорию, если сам в неё не веришь. Пока ты сама сомневаешься — её будут делить, как добычу. А как только ты встала и сказала: «Моё» — всё. Точка. Больше никто не сунется.
Кристина впервые за долгое время улыбнулась. Не вежливо, не напряжённо, а по-настоящему.
— Вот ты где, — сказала она себе. — Вот где моё «я». Не на кухне, где все носят мою посуду. Не в спальне, где я делю воздух с криками чужих детей. А здесь. Где меня слушают. Где меня слышат.
А дома — как всегда. Хаос. Шапка сына Елены в обувнице. Носки старшего в ванной. Дмитрий, как тень, шепчет:
— Ну потерпи ещё чуть-чуть. Они скоро съедут.
— «Скоро» — это когда? — тихо, но твёрдо спрашивает она. — Через месяц? Через год? Когда я сойду с ума?
Он молчит. А потом говорит:
— Ты изменилась, Кристина. Ты стала жёсткой.
— Нет, Дима. Я перестала быть мягкой. А жёсткой я всегда была — просто раньше у меня была роскошь это скрывать.
Он не понимает. Он не хочет понимать. И это страшнее всего.
А потом — новая сцена. Новая кульминация. Дмитрий приводит домой… мать. Тёщу. Галина Павловна. Пенсионерка с ядовитым взглядом и золотым зубом, который блестит, когда она говорит:
— Ну что, хозяюшка? Приняла семью — принимай и мать. Я только на пару дней. Но если честно, я бы тут на старости лет и осела. Уютно.
Это была последняя капля.
Через неделю Кристина вынесла решение суда. Елена с детьми должна съехать в течение месяца. Но она больше не ждала.
— У вас три дня, — сказала она хладнокровно, как айтишник, нажимающий «удалить».
— Но… ты не можешь… — Дмитрий растерянно мотал головой.
— Могу. И делаю. Я предупреждала. Вариантов не осталось. Мне жаль, что ты выбрал их. Но я выбираю себя. Удачи.
Он ничего не ответил. Только стоял, сжав зубы. А потом… ушёл с ними. С детьми. С кастрюлями. С табуреткой, которую она всё равно собиралась выбросить.
Через две недели она продала квартиру.
Через месяц — переехала. В светлую, просторную, с балконом. И с Андреем.
А на прощание написала коротко, почти как в смс:
«Удивительно, как быстро возвращается кислород, когда из квартиры уходит чужой запах».
И добавила:
«И ещё: если вы не защищаете свои границы — не удивляйтесь, когда на вашем коврике сушат чужие трусы».
