— Ну что ты теперь будешь делать, Софочка? Продолжишь молчать, как будто тебя тут нет?
— А что мне говорить? Всё, что нужно было, ты сказала двадцать лет назад.
— Ничего не было сказано! Были только обиды, да твоё проклятое, бесконечное высокомерие!
София Егоровна медленно перекладывала медицинские документы на рабочем столе, не поднимая взгляда на старшую сестру. Сорок восемь лет жизни, двадцать из которых она отработала процедурной медсестрой в больнице Полтавы, научили её держать эмоции под строжайшим контролем даже в самые ужасные моменты. Но этот разговор давался ей просто невыносимо тяжело.
Диана Егоровна стояла возле окна, нервно скручивая ручку своей элегантной сумочки. В свои пятьдесят два года старшая сестра по-прежнему выглядела очень представительно — должность заведующей аптекой приучила её всегда держать безупречную осанку и тщательно следить за собой. Но сейчас в её облике проступала не только усталость, но и что-то, очень похожее на отчаяние.
— Мама уходит, Соня. Ты понимаешь это? Умирает! — Голос Дианы дрогнул. — А мы с тобой, как две дуры, не разговариваем уже три месяца из-за этого несчастного, проклятого наследства.
София наконец подняла голову. В её карих глазах промелькнуло нечто неуловимое — то ли глубокая боль, то ли очень давняя, невысказанная обида.
— Дело не в наследстве, Дина. И ты об этом прекрасно осведомлена.
Конфликт между сёстрами обострился лишь недавно, но его корни уходили в далёкое, почти забытое прошлое. Двадцать лет назад, когда ушёл из жизни их отец, Андрей Степанович, семья оказалась в очень трудном финансовом положении. Диана тогда только окончила фармацевтический институт и начала работать в аптеке в Чернигове. София училась на последнем курсе медучилища и подрабатывала санитаркой.
Отцовская пенсия была крошечной, а мама, Елена Ивановна, после пережитого инфаркта мужа сама слегла с тяжелейшим сердечным приступом. Нужны были деньги на длительное лечение, дорогие препараты, просто на жизнь. И тогда Диана приняла решение, которое навсегда изменило отношения между ними.
Не посоветовавшись ни с матерью, ни с младшей сестрой, она продала отцовские инструменты — Андрей Степанович всю свою жизнь был столяром-краснодеревщиком и оставил после себя целую мастерскую с уникальными и очень дорогими инструментами. Вырученные деньги действительно помогли семье пережить тот тяжёлый период, но София восприняла этот поступок как чудовищное предательство памяти их отца.
— Ты не имела на это никакого права! — кричала тогда младшая сестра. — Это же всё, что от него осталось! Я мечтала научиться работать его рубанком, его стамесками!
— Рубанком? — недоумевала Диана. — Да ты в жизни ни одного гвоздя ровно не забила! Какой тебе рубанок? Маме нужны лекарства, а не твои пустые сантименты!
Тот скандальный разговор закончился тем, что София собрала вещи и уехала жить в общежитие при больнице. Формально сёстры продолжали общаться — встречались у матери на праздниках и в Новый год. Но прежней, тёплой близости между ними уже не существовало.
Шли годы. Диана вышла замуж за Евгения Романовича, военного инженера, родила двух прекрасных детей. Её карьера успешно развивалась — через десять лет она стала заведующей крупной аптекой, семья жила в полном достатке в своей квартире в Львове. Дети выросли, получили высшее образование и разъехались.
Личная жизнь Софии так и не сложилась. Был один серьёзный роман с врачом-хирургом, но он получил работу в Одессе и предложил ей поехать с ним. София отказалась — не могла бросить мать одну. Потом были другие отношения, но ничем серьёзным они не закончились. Всю себя она отдавала работе и самоотверженной заботе о маме.
Елена Ивановна долгие годы очень мудро лавировала между двумя дочерями, стараясь ни в чём не принимать ничью сторону. Она понимала, что обе по-своему правы: Диана действительно спасла семью в самый критический момент, а София имела полное право на свою боль и привязанность к памяти об отце.
Но в последние годы старушка начала замечать, как эта скрытая, тлеющая вражда разъедает души обеих дочерей. Диана, несмотря на внешнее благополучие, часто выглядела усталой и печальной. Особенно после того, как муж вышел на пенсию и целыми днями сидел дома, критикуя её по любому поводу. Дети звонили редко, внуки жили далеко.
А София и вовсе замкнулась в себе. Коллеги уважали её за доброту к пациентам и высокий профессионализм, но близких друзей у неё не было. По вечерам она сидела дома одна, читала медицинские журналы или вязала. Изредка навещала мать, но всегда старалась прийти, когда Дианы не будет рядом.
Переломный момент наступил три месяца назад. Елена Ивановна попала в больницу с обширным инфарктом. Врачи сразу предупредили: состояние критическое, шансы на выздоровление минимальны. Тогда старушка вызвала нотариуса и составила завещание.
Квартиру в Полтаве она завещала Софии, объясняя это тем, что младшая дочь всю жизнь прожила с ней и ухаживала за ней. Диане достался загородный участок с небольшим домиком под Днепром и все накопления на сберегательной книжке.
Когда огласили завещание, Диана восприняла это спокойно. Квартира действительно была нужнее Софии, а дача — это именно то место, где она могла бы хоть немного отдохнуть от навалившихся семейных проблем. Но София вдруг взорвалась:
— Ты это специально, да? Чтобы я чувствовала себя вечно виноватой! Чтобы я думала, что получила квартиру за то, что была «хорошей» дочерью, в отличие от тебя!
— При чём здесь я? — растерялась Диана. — Мама сама приняла такое решение!
— Ага, сама! А кто ей постоянно намекал, что я одна, и мне просто необходимо жильё побольше? Кто говорил, что у тебя и так всё есть: муж, дети?
— Да я никогда такого и не говорила!
— А помнишь, как на прошлом мамином дне рождения ты рассказывала, какая София «правильная», вся жизнь прожита рядом с мамой? А сама-то ты в душе думаешь, что я эгоистка, которая предпочла собственную семью дочернему долгу!
В тот день сёстры поссорились так сильно, как не ссорились за все эти годы. Они наговорили друг другу кучу лишнего, вспомнили все старые, едкие обиды. Елена Ивановна плакала в больничной палате, а дочери разъехались по домам, каждая абсолютно уверенная в своей правоте.
Три месяца они не разговаривали. Встречались только в больнице, у маминой постели, и то старались приходить в разное время. Елена Ивановна слабела с каждым днём, а врачи только разводили руками — в восемьдесят два года организм уже не в силах сопротивляться.
И вот сегодня Диана не выдержала. Она приехала к Софии на работу и заперлась с ней в процедурном кабинете.
— Послушай меня очень внимательно, — сказала она, присаживаясь на стул напротив сестры. — Мама может не дожить даже до конца этой недели. Кардиолог мне сказал об этом прямо. И я не хочу, чтобы мы портили ей последние дни своими дурацкими разборками.
София молчала, но Диана видела, как крупно дрожат её руки.
— Соня, я никогда не считала тебя хуже себя. Никогда! Наоборот, я всегда завидовала, как легко тебе давалась учёба, как к тебе тянулись люди. Думаешь, мне было легко решиться продать папины инструменты? Я целый месяц мучилась! Но мама лежала в больнице, лекарства стоили огромных денег, а у нас не было ни копейки!
— Можно было хотя бы посоветоваться со мной, — тихо сказала София.
— С тобой? Ты тогда сама едва сводила концы с концами! Что ты могла предложить? И потом… — Диана сделала паузу, — я прекрасно знала, что ты будешь против. Знала, что для тебя эти инструменты — святыня. И решила просто взять этот грех на свою душу.
— Какой грех? — София наконец подняла глаза. — О чём ты говоришь?
— София, — голос старшей сестры стал совсем тихим и надломленным, — папа мне перед самой смертью сказал: если с мамой что-то случится, если не будет денег на лечение — продавай мастерскую. Всю. «Дина,— сказал он, — ты у меня практичная, а Софочка — мечтательница. Она будет хранить эти железяки как реликвии, а толку никакого. Ты уж сама решай, когда придёт время».
София смотрела на сестру широко раскрытыми глазами.
— Почему… почему ты мне не сказала об этом тогда?
— А зачем? Чтобы ты думала, что папа считал тебя безответственной дурочкой? Чтобы между вами возникла эта тема? Пусть лучше ты злилась на меня.
Диана достала из сумочки платок и высморкалась. Она не привыкла плакать на людях, но сегодня сдержаться было невозможно.
— Двадцать лет, Сонечка. Двадцать лет ты злилась на меня из-за того, чего на самом деле не было. А я молчала, потому что… потому что боялась разрушить твою светлую память об отце. И я правильно делала! Посмотри, как ты сейчас на него смотришь — будто он тебя предал.
— Нет, — медленно покачала головой София. — Нет, не предал. Он просто… он знал нас обеих гораздо лучше, чем мы знали сами себя. Я действительно была бы неспособна на такое решение. А ты была. И он это понимал.
Сёстры замолчали. За окном процедурного кабинета шёл мелкий, надоедливый осенний дождь, в коридоре слышались шаги медсестёр и приглушённые голоса посетителей.
— Дина, — наконец сказала София, — а что касается завещания… Ты правда ни о чём не говорила маме?
— Ничего. Более того, я активно возражала. Говорила ей: давай разделим всё пополам, как положено. А она: «Нет, Диночка, София осталась одна, ей нужно больше жилья». И ещё она сказала мне одну очень странную вещь.
— Какую?
— Сказала: «Может быть, хоть так вы помиритесь. Поймёте, наконец, что дело не в квартирах, а в том, что вы очень любите друг друга, но боитесь себе в этом признаться».
София тяжело вздохнула. Мама действительно всегда была гораздо мудрее их обеих.
— Знаешь, Дина, мне это завещание тоже не нравится. Давай сами решим, как нам поступить.
— Как захочешь, сестрёнка. Мне, честно говоря, всё равно. Главное, чтобы мы больше никогда не ссорились.
— А ты помнишь, — вдруг улыбнулась София, — как мы в детстве играли в больницу? Ты всегда была главным врачом, а я — медсестрой.
— Помню. И ты всегда возмущалась, почему главная я.
— А папа говорил: «Не ссорьтесь, девочки. Дина у нас прирождённый организатор, а Соня — душа коллектива. Вы обе очень нужны».
— Какой же умный был наш папа, — тихо сказала Диана. — И мама была такой же мудрой. А мы вот — дурочки.
— Не дурочки. Просто… очень гордые. И слишком напуганные. Я всегда боялась, что ты считаешь меня неудачницей. Не замужем, детей нет, живу с мамой в сорок восемь лет.
— А я-то боялась, что ты считаешь меня расчётливой эгоисткой. Папины инструменты продала, живу от мамы отдельно, навещаю только по праздникам.
— Глупости, — София встала и подошла к сестре. — Знаешь, что мама мне совсем недавно рассказала? Что ты приезжаешь к ней каждую неделю. По субботам. Привозишь продукты, лекарства, помогаешь по хозяйству. А мне говоришь, что страшно занята. Чтобы я не подумала, что она мне в тягость.
— Она тебе всё рассказала? Я же просила её молчать.
— Рассказала. И ещё сказала, что ты всегда подробно интересуешься моими делами. Как у меня на работе, не болею ли я, не нужна ли мне какая-то помощь.
Диана встала, и сёстры обнялись. Впервые за двадцать лет — искренне, очень крепко, так, как обнимаются только в детстве.
— Пойдём к маме, — сказала София. — Пока не поздно. Покажем ей, что мы не такие уж и дуры, как ей кажется.
— Пойдём. И знаешь, что я предлагаю? Давай попросим доктора, чтобы нас пустили к ней в нерабочее время. Посидим вместе, поговорим. Как в старые времена.
— А помнишь, как мы ей сказки рассказывали, когда она болела? По очереди?
— Помню. А она всегда засыпала на самом интересном месте.
— Может быть, и сейчас уснёт. Тихо, спокойно. Видя, что мы обе рядом.
Елена Ивановна действительно ушла из жизни через четыре дня, тихо, во сне, держа за руки обеих своих дочерей. Последними словами, которые она услышала, были: «Мы тебя очень любим, мамочка. И друг друга мы тоже очень любим».
Через месяц после похорон София переехала в мамину квартиру, а свою сдала в аренду молодой семье врачей из Киева. Диана развелась со своим мужем — оказалось, что после смерти мамы терпеть его бесконечное ворчание и претензии уже не было сил. Сёстры вместе привели в порядок запущенную дачу под Днепром и договорились проводить там выходные по очереди, а отпуск — только вместе.
София впервые за много лет записалась на специальные курсы — учиться работать с деревом. «Хочу попробовать работать папиными инструментами», — объяснила она сестре. Диана купила для неё все необходимые инструменты — нашла через знакомых мастера, который продавал свою мастерскую в Житомире.
— Думаешь, папа был бы доволен? — спросила София, рассматривая новенькие, блестящие стамески.
— Ещё как был бы доволен. Он же всегда говорил: «Умные руки должны уметь всё». А мама сказала бы: «Лучше поздно, чем никогда».
Иногда по вечерам, сидя на дачной веранде за чаем, сёстры говорили о том, сколько драгоценных лет они потеряли из-за глупых обид и страшного недопонимания. Но чаще они вспоминали счастливое детство, своих родителей и активно строили планы на будущее. Впереди у них была целая, новая жизнь, и теперь они точно знали, что проживут её вместе.
А вы когда-нибудь сталкивались с обидой, которая отняла у вас годы общения с близкими? Поделитесь, что помогло вам сделать первый шаг к примирению? 👇
