Три десятилетия назад Юлию переполнял идеализм. Молодая воспитательница с горящими глазами, она искренне верила, что её миссия — сделать мир, по крайней мере, в пределах Детского дома номер пятьдесят семь, лучше и светлее.
Ей тогда исполнилось двадцать три. Только-только обручилась, мечтала о своих малышах. А пока её сердце принадлежало чужим детям — тем, от кого отказались родные.
— Юлия Викторовна! — с шумом врывались в коридор девчонки. — Смотрите, как я сшила!
И она обязательно уделяла внимание. Рассматривала неровные стежки на полотенцах, слегка косолапых нарисованных котят, стихи, написанные детским почерком. Смотрела и щедро хвалила. Дети ощущали её подлинную искренность. Они тянулись к ней, доверяя то, что хранили в тайне от других.
— Юлия Викторовна, можно я у вас в кабинете посижу? — просила Даша. — Мне страшно оставаться в спальне.
— Почему страшно?
— Там Георгий Викторович часто ходит. Смотрит, все ли уснули.
Георгий Викторович Лесов — тридцатилетний, внешне приятный и обходительный мужчина, племянник заместителя директора. Он работал воспитателем со старшеклассниками. Руководство его обожало.
— Прекрасный сотрудник! — хвалил директор Олег Иванович. — У него современный и очень демократичный подход к детям.
Юлия поначалу тоже была в этом уверена. Пока не стала замечать тревожные мелочи.
Девочки, едва завидев Георгия Викторовича, словно сжимались, отводили глаза. А он слишком часто позволял себе прикосновения — похлопывал по плечам, касался рук. «Восполняю недостаток материнской ласки», — объяснял он Юлии.
Но в его взгляде не было ничего родительского. И его руки задерживались там, где им не следовало быть.
Первой, кто набрался смелости, стала Даша. Пятнадцатилетняя, забитая и тихая девочка. Она мечтала лишь об одном — дождаться совершеннолетия и покинуть эти стены навсегда.
— Он сказал, что я особенная, — шептала Даша, сидя в Юлином кресле. — Что очень красивая. И если я буду его слушаться, он поможет мне с поступлением в училище.
— Что произошло потом?
— Потом, когда я пошла за швабрами, он остановил меня в кладовке, — Даша разрыдалась. — Он сказал, что в этом нет ничего дурного, что это нормально.
— О Господи… — Юлия крепко обняла девочку. — Почему ты молчала?
— А кому говорить? — всхлипывала Даша. — Алексей Сергеевич — его дядя. Директор им дорожит. А я тут никто.
Юлия не сомкнула глаз до утра. Мысли метались: что делать? К кому обращаться?
Утром она пошла прямо к директору.
— Олег Иванович, у нас серьёзная проблема. Это касается Георгия Викторовича.
— Какая именно? — изумился директор.
— Он домогается до воспитанниц. В частности, до Даши Резниковой.
— Что?! — Директор побледнел. — Вы уверены в своих словах?
— Уверена. Девочка рассказала мне всё.
— Хорошо, — кивнул Олег Иванович. — Мы незамедлительно проведём расследование.
Но через день Юлию вызвал заместитель директора — Алексей Сергеевич Платонов. Тот самый дядя Георгия.
— Юлия Викторовна, — начал он невозмутимо, — к вам накопились претензии.
— Какие претензии?
— Вы слишком тесно сближаетесь с воспитанниками. Это грубейшее нарушение субординации.
— О чём вы говорите?
— Дети слишком к вам привязаны. Начинают фантазировать. Придумывать невероятные истории.
— Даша не фантазировала!
— Даша — ребёнок с психической травмой. Ей необходим специалист-психолог, а не эти ваши доверительные беседы.
Юлия мгновенно поняла: её предали. Вместо того, чтобы разбираться с родственником, они решили убрать того, кто поднял тревогу.
— Мой совет — увольняйтесь по собственному желанию, — продолжал Алексей Сергеевич. — Пока репутация не пострадала. В противном случае, мне придётся составить служебную характеристику. А она будет… не слишком лестной.
Через неделю Юлия написала заявление. А Дашу спустя несколько дней спешно забрали из интерната «родственники» — по неизвестным семейным обстоятельствам.
Георгий Викторович Лесов продолжил свою работу.
Прошло тридцать лет. Сегодня Юлия, уже школьный педагог с огромным стажем, поднималась по знакомым ступеням, считая их. Раз, два, три. На четвёртой, как всегда, раздался скрип.
Её свекровь, София Николаевна, жаловалась на повышенное давление. Юля поехала проведать. Запасной ключ у неё появился три года назад, после инфаркта свекрови. «На всякий случай, Юлечка. Мало ли что».
Дверь легко открылась. Слишком легко.
Из кухни доносился весёлый, громкий смех. София Николаевна хохотала так, как не смеялась, кажется, целую вечность. А вместе с ней — чей-то мужской голос.
— Да бросьте вы, Алексей Сергеевич! — слышался голос свекрови. — Ну откуда у вас такие истории?!
Юлия застыла в прихожей. Сердце упало куда-то в живот. Алексей Сергеевич. Нет, этого не может быть.
Она сделала шаг к кухне. Потом ещё один. На цыпочках, словно непрошеный гость в своём же доме.
— София Николаевна? — позвала она тихо.
— Ой! Юлечка, родная! — Свекровь выглянула, всё ещё красная от смеха. — Заходи скорее! У меня гость!
И тут Юлия увидела его.
За обеденным столом, в углу, где обычно сидел покойный свёкор, сидел мужчина лет шестидесяти. Седая шевелюра, тщательно уложенная назад. Те же прищуренные серые глаза. Та же привычка теребить подбородок, когда он о чём-то думал.
Алексей Сергеевич Платонов.
Тридцать лет она молилась, чтобы больше никогда его не увидеть. А он сидит здесь, пьёт чай и развлекает анекдотами её свекровь.
— Знакомьтесь! — щебетала София Николаевна. — Это моя невестка, Юля. А это Алексей Сергеевич, наш новый сосед. Он вдовец, представьте себе? Жена недавно скончалась, бедняжка.
Алексей поднял взгляд. Сначала он подарил ей вежливую, дежурную улыбку. Затем нахмурился. Стал всматриваться, напрягая память.
— Мы раньше не пересекались? — спросил он медленно.
Юлия стояла, как вмурованная. Руки дрожали. В горле пересохло.
— Н-нет, — выдавила она. — Не встречались.
— А мне показалось, — он наклонил голову, изучая её лицо. — Что-то смутно знакомое.
— Юлечка преподаёт в школе, — подсказала свекровь. — Может, где-то там видели?
— Возможно, — кивнул Алексей, но в его глазах появилась настороженность.
Юлия начала пятиться к двери.
— Я просто заглянула узнать, как дела. Раз у вас гости, мне пора бежать.
— Да куда ты! — возмутилась София Николаевна. — Присоединяйся к нам! Алексей Сергеевич такие истории рассказывает!
— В другой раз, — Юлия уже шла к коридору. — У меня неотложные дела.
Она выскочила из квартиры, захлопнув дверь. Сбежала по лестнице, не считая ступеней. На улице, возле улицы Независимости, остановилась, жадно хватая ртом холодный воздух.
Он так и не понял. Так и не узнал.
Три дня Юлия жила, словно в тумане. Суп пересолила. Проверяла ученические тетради, но перед глазами стояли лишь каракули. Ночами лежала без сна, глядя в потолок.
Максим, её муж, конечно, заметил. Он у неё не болтун, но очень внимателен.
— Что случилось? — спросил он за ужином, когда она в четвёртый раз забыла выключить плиту.
— Ничего, — ответила машинально. Но, взглянув на него, не выдержала. — Есть кое-что.
Максим отложил столовый прибор. Стал ждать.
— Помнишь, я говорила тебе о той работе? В интернате? Откуда меня… вынудили уйти?
— Помню. Ты говорила, что был конфликт с руководством.
— Да. — Юлия потёрла виски. Как же тяжело это произнести! — Там работал замдиректора. Платонов Алексей Сергеевич. А его племянник, Георгий, работал воспитателем. И вот этот Георгий приставал к девочкам.
Максим нахмурился.
— К воспитанницам?
— Да. Им было четырнадцать-пятнадцать лет. Я заметила их страх. Пошла к директору. Тот пообещал разобраться. Но не разобрался.
Юлия встала, убирая посуду. Руки её дрожали.
— Потом одна девочка, Даша, пришла ко мне в слезах. Рассказала, что он зажал её в кладовке, — её голос сорвался. — Я снова пошла к директору. А на следующий день вызвали меня. И заявили, что я «слишком близко общаюсь с подростками». Что это «неэтично». И что мне лучше уволиться «по собственному желанию».
— Что?! — Максим вскочил так резко, что стул грохнулся. — Ты никогда не рассказывала!
— А что говорить? — Юлия закрыла лицо ладонями. — Меня обвинили в том, что я «провоцирую их на откровенность». Понимаешь? Ребёнок пришёл за помощью, а виноватой сделали меня!
— А этот Платонов?
— Он всё знал. Он покрывал своего племянника. А когда я попыталась возразить, он прямо сказал: «Юлия Викторовна, не создавайте нам проблем. У вас нет ни одного доказательства. А у нас есть свидетели, что вы нарушаете этику».
Максим молчал. Впервые за двадцать лет их брака Юлия видела его таким разъярённым.
— Почему ты мне не открылась?
— Мне было стыдно, — прошептала она. — Я думала, что сама виновата. Что была недостаточно осторожной.
— Какая мерзость! — Максим крепко обнял её. — И где же сейчас этот негодяй?
— А вот где, — горько усмехнулась Юлия. — За столом у твоей мамы. Чай пьёт.
Тем временем София Николаевна продолжала расхваливать своего нового знакомого.
— Какой интеллигентный мужчина! — рассказывала она Максиму по телефону. — Образованный! Всю жизнь трудился на ниве просвещения. И так одинок.
— Мам, ты уверена, что хорошо его знаешь?
— Да что ты, Максим! Мы уже месяц общаемся. Он мне лекарства носит, продукты помогает донести. Золото, а не человек!
Юлия слушала этот диалог, ощущая, как внутри всё стынет от злости.
Через неделю Алексей Сергеевич стал захаживать к ним в гости. София Николаевна его приглашала — то на фирменные пирожки, то просто телевизор вместе посмотреть.
— Софочка, а где же твоя невестка? — спрашивал он каждый раз. — Что-то я её не вижу.
— Она очень занята, — отвечала свекровь. — Много работает.
В пятницу вечером Юлия спускалась к мусорным бакам. Было уже темно.
— Юлия Викторовна?
Она обернулась — сердце пропустило удар. Алексей Сергеевич стоял у подъезда, курил.
— Я вас вспомнил, — сказал он неторопливо. — Только вчера дошло. Интернат номер пятьдесят семь. Вы там работали.
Юлия молчала. Ноги стали ватными.
— Послушайте, — он подошёл ближе, — не будем поднимать старое. То дело закрыто. Все остались при своём мнении.
— При своём мнении? — Её голос сорвался на высокий звук. — Девочек подвергали насилию, а вы называете это «мнением»?!
— Тише, тише! — Он осмотрелся. — Зачем вы кричите? Никакого насилия не было. Произошло недоразумение. Всё было улажено.
— Улажено?! — Юлия задохнулась от праведного гнева. — Меня уволили! Дашу забрали! А ваш племянничек спокойно работал дальше!
— Моего племянника уже нет в живых, — сухо ответил Алексей. — Он погиб в аварии лет пять назад.
Юлия смотрела на него. Тот же человек, который тридцать лет назад перечеркнул её жизнь. Стоит, дымит сигаретой, говорит о гибели родственника, словно о погоде.
— А Даша? — спросила она. — Вы хоть раз подумали о Даше?
— Какая Даша? — Он искренне не понял.
— О той девочке.
— Ах, — он махнул рукой. — Это было очень давно. К тому же, не было доказательств. Дети ведь много чего выдумывают.
Юлия поняла: он не изменился. Спустя три десятилетия он всё ещё уверен в своей правоте. Что она — истеричка. А Даша — лгунья.
— Но давайте не будем рушить чужой покой, — продолжил он. — София Николаевна — великолепная женщина. Зачем расстраивать её нашими разногласиями?
— Разногласиями, — повторила Юлия.
— Именно. — Он затушил сигарету. — Продолжим жить дальше. Как будто мы не знакомы.
И зашёл в подъезд.
А Юлия стояла, и её молчание он снова принял за слабость.
— Максим, я приглашу Алексея Сергеевича к нам на воскресный обед, — объявила София Николаевна в субботу утром. — Он такой одинокий.
Юлия уронила чашку. Она разбилась на мелкие осколки.
— Мам, может, не надо, — попытался остановить её Максим.
— Что не надо? — Свекровь уже набирала номер. — Алексей Сергеевич! Завтра ждём вас к обеду! Никаких отказов!
Юлия смотрела на осколки и думала: вот так же завтра разлетится вдребезги весь их налаженный мир.
— Я не приду, — сказала она тихо.
— Как не придёшь? — София Николаевна опустила трубку. — Что за нелепости?
— Я буду плохо себя чувствовать.
— Юлечка, что с тобой происходит? — Свекровь подсела к ней. — Ты стала совсем нервная. Сходи к доктору!
Максим молчал. Он знал всю правду, но обещал Юлии, что не станет вмешиваться, пока она сама не решит.
Ночью Юлия не спала. Можно было уехать. Или притвориться больной. Или сослаться на мигрень.
А можно было наконец-то сказать правду вслух.
Воскресенье. Два часа дня.
Стол накрыт торжественно: лучшая скатерть, хрусталь, салат «Оливье». София Николаевна в нарядном платье, счастливая.
Алексей Сергеевич пришёл с букетом и коробкой сладостей.
— София Николаевна, вы сегодня просто очаровательны!
— Ой, что вы, Алексей Сергеевич! — засмеялась свекровь. — Проходите!
Сели за стол. Максим налил мужчинам крепкого, женщинам — вина.
— За знакомство! — поднял тост Алексей.
— За нашу дружбу! — подхватила София Николаевна.
Юлия пригубила вино. Кислое. Или это во рту было сухо от страха?
Разговор касался бытовых тем. Алексей сыпал анекдотами — свекровь хохотала. Максим вежливо кивал, но Юлия чувствовала его напряжение.
— А вы, Юлия Викторовна, всё молчите, — обратился к ней Алексей. — Не нравится наша компания?
— Нравится, — выдавила она.
— Юлечка у нас скромница, — вступилась София Николаевна. — Зато какая труженица! Тридцать лет в школе!
— В школе? — Алексей изобразил изумление. — А я почему-то думал, что вы работали где-то ещё.
Юлия поперхнулась вином.
— Алексей Сергеевич, вы ведь тоже всю жизнь в образовании? — спросил Максим.
— Всю жизнь! Сорок лет отдал детям. Правда, не всегда было легко. Родители сейчас, знаете, какие. Любую мелочь раздувают до вселенского скандала.
— Какую, например? — не выдержала Юлия.
— Ну, конфликты. Недоразумения. А матери сразу в прокуратуру, в опеку. Истерят по каждому поводу.
София Николаевна закивала:
— Да уж, нервные пошли люди. В наше время педагогов уважали!
— Вот-вот! — оживился Алексей. — А сейчас чуть что — сразу «домогательства», «насилие». Дети же невероятные фантазёры! Насмотрятся сериалов и выдумывают!
У Юлии зашумело в ушах. Она отчётливо увидела лицо Даши — заплаканное, испуганное. Она слышала её дрожащий голос: «Юлия Викторовна, он сказал, что меня выгонят, если я расскажу».
— Особенно девочки-подростки, — продолжал Алексей, довольно улыбаясь. — Гормоны бушуют, внимания требуют. Чего только не придумают!
— Замолчите.
Все за столом замерли. Уставились на Юлию.
— Что ты сказала? — тихо переспросила София Николаевна.
— Я сказала — замолчите, — повторила Юлия громче. — Хватит нести эту чушь про выдумщиц и фантазёрок!
— Юля! — одёрнул её Максим.
— Нет! — Она резко встала. — Тридцать лет я держала язык за зубами! А теперь должна сидеть и слушать, как он называет жертв фантазёрками?!
— Юлечка, что происходит? — София Николаевна побледнела.
— А ничего, — невозмутимо сказал Алексей. — Просто старые обиды. Я же говорил — у нас были профессиональные разногласия.
— Разногласия?! — Юлия схватилась за край стола. — Из-за вашего племянника четырнадцатилетние девочки боялись зайти в кладовку! А вы называете это разногласиями?!
София Николаевна ахнула.
— Юлия Викторовна, успокойтесь, — начал Алексей.
— Нет! Не успокоюсь! — кричала Юлия, чувствуя, как слёзы душат её. — Даша пришла ко мне в слезах! Рассказала, что ваш драгоценный племянничек творил. И как он ей угрожал!
— София Николаевна, — обратился Алексей к свекрови, — я же предупреждал, что у вашей невестки проблемы. Видите — она до сих пор живёт прошлым.
— Я не живу прошлым! — Юлия рыдала и кричала одновременно. — Я пошла к директору! Требовала справедливости! А на следующий день меня уволили! За «нарушение субординации»! За то, что ребёнок мне доверился!
— Мам, — Максим встал и обнял жену, — она говорит правду.
— Что, правду? — прошептала София Николаевна.
— Алексей Сергеевич покрывал преступника, — твёрдо сказал Максим. — А Юлию сделали виноватой. Тридцать лет назад.
Алексей поднялся из-за стола:
— Я не намерен это слушать! София Николаевна, прошу прощения за испорченный обед.
— Сидеть! — рявкнул Максим так громко, что посуда звякнула. — Моя жена ещё не закончила!
Алексей медленно опустился на стул.
— Вы пригласили в свой дом человека, который сломал мне карьеру и заставил тридцать лет сомневаться в себе, — сказала Юлия, вытирая слёзы. — А он до сих пор считает, что поступил правильно!
— Доказательств не было, — упрямо повторил Алексей.
— А девочка? — спросила София Николаевна дрожащим голосом. — Даша?
— Что Даша? Дети могут ошибаться.
— Не смейте! — заорала Юлия. — Не смейте называть её лгуньей! Ей было четырнадцать! А вы её предали! И меня предали! И всех остальных детей!
Воцарилась гробовая тишина. Слышно было лишь тиканье старых настенных часов.
— Алексей Сергеевич, — тихо произнесла София Николаевна, — это правда?
— София Николаевна…
— Правда?!
Он долго молчал. Наконец, кивнул:
— Возникли сложности. Но я не мог бросить племянника. Семья всё-таки.
София Николаевна закрыла лицо руками.
Алексей ушёл, не попрощавшись. Схватил пальто и вышел. Дверь хлопнула так, что стёкла задребезжали.
София Николаевна сидела за столом и тихо плакала. Слёзы капали прямо в салат.
— Мама, — начал Максим.
— Не надо, — прошептала она. — Дай мне побыть одной.
Юлия стояла у окна, наблюдая за двором. Внизу Алексей садился в свой старенький автомобиль. Завёл мотор и уехал.
А в груди у неё была невероятная лёгкость. Словно огромный, мокрый камень, который тридцать лет давил на сердце, исчез.
— Юлечка, — позвала свекровь.
Юлия обернулась.
— Подойди.
Она подошла. София Николаевна взяла её за руки.
— Прости меня, — сказала она. — Я не знала. Я бы ни за что…
— Я знаю, — кивнула Юлия.
— А он, неужели он правда такой? — в голосе свекрови слышалась детская растерянность. — Такой бессовестный?
— Не бессовестный, — Юлия присела рядом. — Он просто не способен понимать. Чужая боль для него просто не существует.
— Господи, — вздохнула София Николаевна. — А я привела его в свой дом.
— Вы не могли знать.
— Но я должна была! Должна была это почувствовать! — Она снова заплакала.
Максим молча убирал со стола. Домашние дела помогали ему сосредоточиться.
— И что теперь? — спросила свекровь.
— А теперь мы живём дальше, — ответила Юлия.
— Ты же понимаешь, что я с ним больше общаться не буду?
— Понимаю.
София Николаевна кивнула.
— А та девочка, Даша. Ты о ней что-нибудь слышала?
— Нет, — покачала головой Юлия. — Родители увезли её из города, наверное, подальше от всего этого ужаса.
— Бедная девочка.
— Да. Бедная.
Вечером, когда София Николаевна ушла отдыхать, супруги остались на кухне. Пили чай. Молчали.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил наконец Максим.
— Хорошо, — удивилась Юлия. — Действительно хорошо. Впервые за тридцать лет.
— Не жалеешь, что всё рассказала?
— Нет. Жалею, что так долго молчала.
— А если бы он не появился? Так бы и носила это в себе?
Юлия задумалась.
— Наверное, — ответила она. — А ты не злишься, что я тебе не открылась раньше?
— Злюсь, — честно ответил он. — Но я понимаю. Говорить о таком очень тяжело.
— Тяжело, — согласилась она.
За окном сгустилась темнота. В квартире было тихо. Чай остывал, а в душе Юлии наконец поселилось умиротворение. Она больше никогда не будет молчать ради чужого спокойствия.
