— Собери свои вещи и уходи.
Жанна замерла на пороге кухни, прижимая к себе тарелку с остатками салата. Вадим стоял у окна, повернувшись к ней спиной, руки его были глубоко в карманах тренировочных штанов. За стеклом унылый, серый ноябрьский вечер цеплялся за голые, острые ветки вишни в саду.
— Что ты сейчас сказал? — Она поставила тарелку на стол, отчаянно пытаясь понять, не привиделось ли ей.
— Ты прекрасно слышала, — Он даже не соизволил обернуться. — Я уже подал все документы в суд.
Жанна прислонилась к холодной стене. В животе всё мгновенно сжалось, словно невидимая, стальная рука схватила её внутренности.
— На развод? — Голос вышел тонким, едва слышным шёпотом.
— Да.
Она смотрела на его спину, на знакомые, широкие плечи под поношенной серой футболкой, на заметно седеющие волосы на затылке. Двадцать два года. Двадцать два года они прожили вместе, и вот он стоит у окна, бросая в лицо «уходи». Словно она — случайная, назойливая гостья, которая слишком долго засиделась.
— Почему именно сейчас?
Вадим наконец обернулся. Лицо его было измождённым, глаза — пустыми и холодными, как лёд.
— А когда было бы удобнее? Через год? Или лет через пять?
— Может, лучше поговорить по-человечески? Выяснить, что конкретно пошло не так?
Он усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли радости.
— Жанна, мне сорок пять. У меня нет времени на бессмысленное выяснение отношений.
Она сжала кулаки до побелевших костяшек. Так, главное — сохранять спокойствие. Ни в коем случае не сорваться. Не дать ему даже малейшего повода назвать её истеричкой.
— У тебя появилась другая?
Пауза. Долгая, мучительная, растянутая, как резина.
— Да.
Жанна закрыла глаза. Знала. Конечно, знала. Последние полгода он возвращался домой глубокой ночью, постоянно не выпускал из рук телефон, стал невыносимо раздражительным. Классический, избитый сценарий. Но она до последнего надеялась, что это просто аврал на работе, усталость, банальный кризис среднего возраста.
— Как давно?
— Это сейчас имеет значение?
— Для меня — да.
Вадим тяжело вздохнул.
— Пять лет.
Пять. Долгих. Лет.
Жанна почувствовала, как земля окончательно уходит из-под ног. Пять лет он вёл двойную жизнь. Пять лет он целовал её перед сном, желал доброго утра, занимался с ней любовью, а параллельно строил отношения с другой.
— Она моложе меня?
— Жанна…
— Отвечай.
— На пятнадцать лет.
Она засмеялась. Истерично, некрасиво, с надрывом.
— Ну, конечно. А что это за измена без юной любовницы?
— Не нужно так.
— А как нужно? — Она шагнула к нему. — Радоваться? Поздравлять? «Вадим, дорогой, как же прекрасно, что ты нашёл себе девочку вместо постаревшей жены»?
Вадим поморщился.
— Я не хотел, чтобы ты узнала об этом в такой грубой форме.
— А как ты планировал? Оставить короткую записку на холодильнике?
— Жанна, не надо устраивать дешёвых сцен, — Голос стал твёрже и жёстче. — Мы взрослые люди. Иногда браки просто заканчиваются.
Не устраивай сцен. Его любимейшая, дежурная фраза. Всегда, когда она пыталась выяснить что-то важное, он отмахивался этими словами. И она отступала, боясь показаться неудобной, скандальной женой.
Но сейчас ей было наплевать на его удобство.
— А что будет с домом?
Вадим отвёл взгляд.
— Продадим. Разделим деньги пополам.
Жанна почувствовала, как внутри разгорается жгучая ярость. Продадим. Так легко. Двадцать лет они по крупице копили на этот дом в Буче. Она помнила каждый гвоздь, который они вбивали вместе, каждую комнату, которую обустраивали своими руками. Помнила, как Егор делал первые, неуверенные шаги по этому полу, как они встречали здесь все Новые годы, дни рождения, как она сажала любимые розы у крыльца.
— Я отсюда никуда не уйду.
Вадим вскинул бровь.
— Ты что сказала?
— Ты слышал. Я не собираюсь уходить из своего дома.
— Жанна, будь благоразумной. Тебе одной такой огромный дом не нужен.
— А тебе нужен?
— У меня есть определённые планы.
Она усмехнулась.
— Планы. Понятно. Поселить сюда свою юную малышку?
— Жанна…
— Нет, Вадим. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Если ты хочешь уйти — уходи прямо сейчас. Но дом остаётся мне.
На следующий день она позвонила Вере Николаевне, коллеге Вадима. Они дружили семьями много лет, и если кто-то и знал всю неприглядную правду, то только она.
Встретились в кафе недалеко от офиса на Владимирской улице. Вера выглядела крайне неуютно, нервно теребила в руках салфетку.
— Жанна, я не уверена, стоит ли мне…
— Вера, пожалуйста. Я уже знаю всё. Мне просто нужны детали.
Вера тяжело вздохнула.
— Её зовут Полина. Ей двадцать восемь. Она работает в соседнем отделе.
— Красивая?
— Да, — Вера посмотрела виновато. — Но дело не только в этом.
— А в чём тогда?
Вера замялась.
— Она ждёт ребёнка.
Жанна почувствовала, как мир резко накренился. Беременна. Значит, Вадим не просто сбегает к любовнице. Он создаёт новую, полноценную семью.
— Как скоро она рожает?
— Месяца через три. Вадим хотел всё уладить максимально быстро и тихо, но ты… — Вера не договорила.
— Но я не сдамся?
— Ну, получается, что так.
Жанна кивнула. Теперь всё встало на свои места. Беременная любовница требует срочной определённости. Вадим оказывает давление на жену, чтобы она без лишнего шума ушла, оставив ему дом и возможность начать всё с чистого листа.
— Жанна, — Вера наклонилась ближе, — может, тебе стоит ещё раз всё обдумать? Всё-таки двадцать два года жизни прошло. И сыну уже двадцать два. Может, и правда пора его отпустить?
Жанна посмотрела на неё.
— А если бы твой муж завёл любовницу и потребовал освободить дом для неё, ты бы тоже «отпустила»?
Вера покраснела.
— Это другое…
— Нет, Вера. Это абсолютно то же самое.
Вечером домой приехал Егор. Высокий, худощавый, похожий на отца. Студент последнего курса, умный парень, хотя уже и не мальчик вовсе.
Они сидели на кухне, пили чай. Егор молчал, смотрел в окно.
— Ты знал? — спросила Жанна.
Сын кивнул.
— Догадывался. Папа в последнее время вёл себя очень странно.
— И что ты думаешь обо всём этом?
Егор пожал плечами.
— Не знаю, мам. С одной стороны, я понимаю, как тебе больно. С другой… может, он прав? Может, вам и правда пора расстаться?
Жанна почувствовала болезненный укол. Даже сын не на её стороне.
— Значит, я должна просто взять и уйти?
— Мам, ну зачем тебе такой большой дом? Он огромный, дорогой в обслуживании. Ты же будешь жить в нём одна.
Зачем ей этот дом.
Все, как под копирку, спрашивали одно и то же. Вадим, Вера, теперь сын. Зачем тебе дом? Ты же будешь одна. Как будто одинокие люди не имеют права на своё собственное пространство.
— Егорка, это мой дом. Наш дом. Здесь прошло твоё детство, здесь вся наша жизнь.
— Мам, — сын взял её за руку, — но папа тоже участвовал в строительстве этого дома. И у него скоро родится ребёнок. Может, им этот дом нужнее?
Жанна вытащила руку.
— Понятно.
Егор вздохнул.
— Мам, не обижайся. Просто подумай логически, практически. У тебя зарплата бухгалтера, кредиты, коммунальные платежи за такой особняк. Ты же себя измотаешь.
Он ушёл через час. На пороге обернулся.
— Мам, ты знаешь — я всегда на твоей стороне. Я просто не хочу, чтобы ты страдала из-за какого-то принципа.
Принцип.
Все считали, что она держится за дом исключительно из принципа.
Может, так и есть.
Через неделю Вадим привёз официальные документы о разделе имущества. Предлагал ей половину от рыночной стоимости дома — очень значительную сумму в 1 200 000 гривен. На эти деньги можно было купить отличную, уютную квартиру в центре Днепра.
— Подумай хорошенько, Жанна. Это самое честное предложение.
Она медленно листала бумаги.
— А что, если я не дам согласие?
— Тогда через суд. Но результат, в конечном итоге, будет абсолютно тем же.
— Посмотрим.
Вадим раздражённо выдохнул.
— Ты же понимаешь, что ведёшь себя, как собака на сене? Тебе этот дом не нужен, а мне не отдаёшь.
— С чего ты взял, что он мне не нужен?
— Жанна, будь честна хотя бы сама с собой. Ты цепляешься за дом только потому, что злишься на меня. Но я не виноват, что у нас всё закончилось.
Не виноват.
Пять лет изменял, но не виноват.
— Знаешь, Вадим, — она закрыла папку с документами, — а может, ты и прав. Может, я действительно на тебя злюсь.
Вадим чуть расслабился.
— Вот видишь…
— Но злость — это тоже чувство. И это моё чувство. И мой дом.
— Жанна…
— Нет. Хочешь судиться — судись.
Судебный процесс длился целых три месяца. Нервотрёпка, огромные средства на адвоката, унизительные, бестактные вопросы о личной жизни. Жанна похудела на десять килограммов, спала плохо, на работе стала невыносимо раздражительной.
Вадим тоже выглядел не лучшим образом. Полина рожала в декабре, а дело всё тянулось.
В итоге суд предложил компромиссное решение: один из супругов выкупает долю другого по справедливой рыночной цене. Если денег нет — дом продаётся третьей стороне.
У Жанны средств не было.
Зато они, конечно, нашлись у Вадима.
— Ну что, — сказал он после последнего заседания, — теперь ты поняла, что боролась напрасно?
Жанна молчала.
Дом остался ему.
Через месяц она переехала в съёмную однокомнатную квартиру на окраине города. Егор приехал, чтобы помочь с вещами. Он был мрачен, почти не разговаривал.
— Мам, прости меня.
— За что?
— Что не поддержал тебя тогда. Я думал, ты просто капризничаешь.
Жанна обняла сына.
— Всё правильно, Егорка. Ты был прав — мне действительно не нужен был этот дом.
Но это была ложь.
Дом был нужен. Не как строение, а как незыблемый символ. Как доказательство того, что двадцать два года её жизни что-то значили. Что она существовала, любила, строила, мечтала.
Теперь в том доме живёт Вадим с молодой женой и новорождённым сыном. Жанна иногда проезжает мимо на маршрутке. Видит яркий свет в окнах, детские вещи на верёвке, новую машину во дворе.
И каждый раз она думает: а что, если Егор был прав? Что, если не стоило тратить силы на борьбу?
Но потом она вспоминает лицо Вадима, когда он говорил «уходи», и понимает: стоило. Не ради дома. Ради себя.
Даже если проиграла битву.
