Представьте, что у вас есть всё, о чём можно мечтать: роскошь, статус, уважение. А потом внезапно выясняется, что вся ваша жизнь — это просто красивая декорация, а за ней скрывается правда, которая может разрушить всё. Эта история о том, как одна женщина осмелилась сбросить маску и пойти против системы.
А как вы думаете, смогли бы вы пойти наперекор всему ради настоящей жизни?
— Я заберу внучку через суд! — Вероника Петровна протянула мне документы дрожащей рукой. — Ты не справляешься, Инга. Соня заслуживает лучшего.
В глазах свекрови мелькнула не злость, а что-то похожее на отчаяние. Я прижала к себе пакет с продуктами — два йогурта по акции и хлеб.
— Вероника Петровна, давайте поговорим спокойно.
— О чем говорить? Дмитрий звонил мне вчера, плакал. Говорит, ты не даешь ему видеться с дочерью!
Я чуть не выронила пакет. Дмитрий не звонил мне четыре месяца.
— Это неправда. Он сам…
— Знаю я твое «сам»! — Свекровь развернулась и пошла к лифту, сутулясь под грузом своих семидесяти лет.
Утром я разложила на кухонном столе все документы. Зарплата медсестры — 35 тысяч гривен. Минус коммуналка, питание, садик, проезд. В остатке — три тысячи. На адвоката нужно минимум пятьдесят.
Соня рисовала за соседним столиком.
— Мам, а почему бабушка вчера плакала?
Я замерла.
— Плакала?
— Да. Я в окно видела, когда она к машине шла.
Позвонила Лиза — единственная, кто остался после развода.
— Слушай, я тут узнала. Твоя свекровь к трем адвокатам ходила, все отказались. Говорят, дело бесперспективное. Но она упрямая, нашла четвертого. Молодой, амбициозный, за любое дело берется.
— Лиза, откуда ты знаешь?
— Моя соседка в юридической консультации работает. Говорит, Вероника Петровна там рыдала, умоляла помочь. Что-то про последний шанс увидеть внучку говорила.
Я задумалась. Почему последний шанс? Что происходит?
В коридоре детской поликлиники я столкнулась с Ниной — бывшей коллегой Дмитрия.
— Инга! Как ты? Слышала про Диму?
— Что слышала?
Нина замялась.
— Ты не знаешь? Он же… у него диагноз. Онкология. Третья стадия.
Коридор поплыл перед глазами.
— Когда?
— Два месяца назад узнал. Химию проходит. Потому и не работает. Аспирантка та его бросила сразу, как узнала. Он к матери переехал.
Теперь многое встало на свои места. Молчание Дмитрия. Отчаяние Вероники Петровны. «Последний шанс».
Вечером я набрала номер свекрови.
— Вероника Петровна, это Инга. Можно мне приехать?
Пауза.
— Приезжай.
Квартира свекрови изменилась. Повсюду лекарства, медицинские приборы. Из комнаты Дмитрия доносился кашель.
— Он не хотел, чтобы ты знала, — тихо сказала Вероника Петровна. — Гордость. Сказал: «Не нужна мне жалость бывшей жены».
— А суд?
— Это моя инициатива. Я подумала… если Соня будет жить здесь, он хотя бы сможет ее видеть каждый день. У него осталось… врачи говорят, полгода. Может, год, если повезет.
Я смотрела на эту женщину, которую считала врагом. Мать, теряющая сына.
— Почему вы сразу не сказали?
— А ты бы поверила? Подумала бы — манипуляция.
Она была права. Я бы не поверила.
— Можно мне с ним поговорить?
Дмитрий похудел килограммов на двадцать. Лысый после химиотерапии, с запавшими глазами.
— Привет, — сказал он. — Мама рассказала?
— Да.
— Я не хочу, чтобы Соня видела меня таким. Пусть запомнит нормальным.
— Дима, она твоя дочь. Имеет право знать.
— Право умирать в пять лет рядом с отцом? Нет уж.
На следующий день я встретилась с адвокатом — не тем, которого рекомендовала Лиза, а с женщиной из бесплатной юридической консультации.
— Интересная ситуация, — сказала Ольга Николаевна, изучив документы. — Свекровь подала иск, но оснований маловато. Однако есть нюанс. Если отец ребенка тяжело болен, суд может учесть это при определении порядка общения.
— То есть?
— Можно заключить мировое соглашение. Ребенок остается с вами, но устанавливается расширенный график общения с отцом и бабушкой. Учитывая обстоятельства…
Я кивнула. Понимала.
На предварительном заседании адвокат Вероники Петровны — действительно молодой и амбициозный — начал бодро зачитывать претензии. Я слушала вполуха.
Когда дошла моя очередь, я встала.
— Ваша честь, мы с истицей хотели бы заявить ходатайство о перерыве для заключения мирового соглашения.
Судья подняла брови. Адвокат свекрови растерянно посмотрел на клиентку. Вероника Петровна кивнула.
В комнате для переговоров мы сели друг напротив друга.
— Соня будет жить со мной, — сказала я. — Но каждые выходные — у вас. И два вечера в будни. Летом — месяц на даче с вами и Дмитрием.
Вероника Петровна молчала. По щекам текли слезы.
— И еще. Дима должен сказать Соне. Не всю правду, но хотя бы то, что болеет. Она имеет право попрощаться с отцом. Потом всю жизнь себе не простит, если не успеет.
— Спасибо, — прошептала свекровь.
В субботу я привезла Соню к Дмитрию. Он надел парик, попытался выглядеть бодрым.
— Соня! Как ты выросла!
Дочь сначала пряталась за моей спиной, потом осмелела.
— Папа, а почему ты к нам не приходишь?
— Я болею, солнышко. Но теперь буду видеть тебя чаще.
— А ты выздоровеешь?
Дмитрий посмотрел на меня. Я чуть заметно кивнула.
— Буду стараться. Но знаешь, иногда люди болеют долго. И им нужна помощь близких.
— Я буду помогать! — решительно заявила Соня. — Буду приносить тебе чай и читать книжки!
Прошло три месяца. Каждые выходные Соня проводит у бабушки. Вероника Петровна превратилась из врага в союзника — забирает внучку из сада, когда у меня дежурства, помогает с уроками.
Дмитрий держится. Врачи удивляются — анализы улучшились. Он говорит, что это Соня дает ему силы.
— Знаешь, — сказал он мне вчера, пока дочь помогала бабушке на кухне, — я жалею.
— О чем?
— Что повелся на молодость, на восхищение. Променял настоящую семью на иллюзию. А когда прижало — та сбежала, а ты… ты привезла Соню.
— Дима, не надо. Что было, то прошло.
— Мама рассказала, как ты согласилась на мировую. Спасибо.
Вечером, укладывая Соню, я думала о том, как странно устроена жизнь. Враг оказался просто испуганной матерью. Бывший муж — не подлецом, а слабым человеком. А я сама научилась прощать.
— Мам, — сонно пробормотала дочь, — хорошо, что папа теперь рядом. И бабушка больше не плачет.
— Хорошо, солнышко.
— Знаешь, папа сказал, что я должна тебя беречь. Что ты у меня самая лучшая.
Я поцеловала дочь в макушку. На кухне ждали тетради — нужно готовиться к экзамену. Вероника Петровна оплатила курсы повышения квалификации — «Чтобы внучка гордилась мамой».
Жизнь продолжается. Не так, как я планировала. Но, возможно, так даже лучше. Потому что Соня теперь окружена любовью с трех сторон. А большего счастья для матери и не нужно.
Эпилог
Дмитрий прожил не полгода, как предсказывали врачи, а два года. Говорил, что Соня творит чудеса. Последние месяцы были тяжелыми, но мы справились вместе — я, Вероника Петровна и Соня.
На похоронах дочь не плакала. Сказала:
— Папа теперь не болеет. Он на небе и смотрит на нас.
Вероника Петровна переехала к нам. Не сразу — долго отказывалась. Но после очередного приступа стенокардии согласилась.
— Только чтобы Соне помогать, — бурчала она, обустраивая комнату.
Теперь по вечерам мы втроем сидим на кухне. Вероника Петровна учит Соню вязать. Я проверяю медицинские карты — работаю старшей медсестрой теперь, зарплата выше.
Иногда свекровь рассказывает о Диме маленьком. О том, каким он был мечтателем, как хотел стать космонавтом.
— Знаете, Инга, — сказала она недавно, — я ведь вас с первого дня невзлюбила. Думала — отнимает сына. А вы его спасли. Дали ему два года счастья в конце. И мне дали внучку.
Я молчала. Что тут скажешь?
Соня выросла. Ей уже восемь. Недавно написала сочинение «Моя семья». Учительница потом позвонила:
— У вас удивительный ребенок. Написала, что у нее две мамы — родная и бабушка. И папа-ангел, который охраняет с неба.
Может, это и есть счастье? Не то, которое мы планируем, а то, которое складывается из боли, прощения и любви?
Вчера Соня спросила:
— Мам, а почему ты с папой развелась?
Я задумалась. Как объяснить восьмилетке сложность взрослых отношений?
— Знаешь, иногда люди ошибаются. Папа думал, что будет счастлив с другим человеком. Но понял ошибку. Главное — мы все тебя любим.
— И бабушка?
— И бабушка. Она просто не умела это показывать раньше.
Вероника Петровна стояла в дверях. Наши взгляды встретились. Она кивнула. Мы понимаем друг друга без слов теперь. Две женщины, которых объединила любовь — к ребенку, к ушедшему человеку, к жизни, несмотря ни на что.
