Знойное августовское утро окутало всё вокруг — такое, когда даже лёгкая ночная рубашка прилипает к коже, а от малейшего движения на лбу выступают капельки пота.
В квартире дочери Ольги витал запах детского питания и влажных салфеток, мокрых подгузников и той особой нотки изнурения, которая неизбежно появляется в доме с годовалым ребёнком.
Екатерина сидела на низком пуфике рядом с кроваткой, ритмично покачивая своего внука Богданчика. Малыш безмятежно сопел носиком, изредка всхлипывая во сне — видимо, ему снились какие-то младенческие сновидения.
Три месяца назад Екатерина перенесла сложную операцию на позвоночнике. Долгие годы она терпела изматывающую боль в пояснице, считая её всего лишь признаком возраста и следствием напряжённой работы на заводе. Но когда ситуация дошла до того, что она с трудом могла подняться с кровати, пришлось обратиться к хирургам.
Оперативное вмешательство прошло успешно, но доктор категорически рекомендовал не оставаться одной в период восстановления. И дочь, ни секунды не сомневаясь, забрала маму к себе.
— Мам, не переживай из-за дома, — говорила Ольга, готовя завтрак на крошечной кухне своей двухкомнатной квартиры. — Всё под надёжным замком, соседи присматривают. Осенью поправишься — вернёшься. А пока живи здесь спокойно. Ты нам точно не помешаешь.
Дом, о котором шла речь, достался Екатерине от покойного мужа Фёдора. Небольшое, но очень даже добротное строение: три комнаты, печка с узорчатыми изразцами, которую Фёдор сложил сам, колодец во дворе с железным журавлём, окрашенным в синий цвет, и даже подведённый водопровод.
На участке росли вишни, яблоки, груши — старые, ветвистые деревья, летом дававшие столько урожая, что приходилось одаривать всех соседей. Забор покосился в нескольких местах, калитка издавала неприятный скрип, но сам дом был крепок, с толстыми брёвнами и надёжной крышей.
После ухода Фёдора Екатерина почти не жила там. Слишком тяжело было находиться одной в доме, где каждый уголок напоминал о муже. Да и работа в городе. Но продавать дом ей не хотелось. Слишком много там было воспоминаний: как они с Фёдором высаживали сад, как вместе ремонтировали крышу, как долгими вечерами сидели на веранде с чаем и беседовали обо всём.
Анна Семёновна, свекровь, часто тонко намекала на бессмысленность такого подхода:
— Зачем хорошему имуществу пропадать, Катюша? Дом стоит, никому не нужен. Могла бы хоть на лето сдавать. Дачники сейчас платят хорошие деньги. Столичные жители за свежий воздух готовы отдать что угодно.
Свекровь вообще была натурой исключительно практичной и расчётливой до мозга костей. Ей было семьдесят два года, но выглядела она на все восемьдесят — сухонькая, с вечно недовольным лицом и манерой говорить так, будто все вокруг полные идиоты, а она одна понимает, как надо жить.
После кончины сына она стала ещё более придирчивой, словно искала виновных в том, что жизнь пошла не по её плану.
Екатерина каждый раз отмахивалась от свекровиных предложений о сдаче дома. Ей не нравилась сама мысль о присутствии чужих людей в месте, где она была по-настоящему счастлива с мужем. К тому же вся эта бумажная волокита — договоры аренды, расписки, оформление документов — казалась ей непосильной. Она была простой женщиной, а не риелтором.
— Не готова я к этому, Анна Семёновна. Может быть, когда-нибудь позже. Пока пусть просто стоит.
Свекровь каждый раз кривила губы в кислой улыбке и меняла тему, но Екатерина чувствовала, что та не отступится.
А потом свекровь и вовсе перестала заезжать в гости — сказала, что простудилась и лучше пока не контактировать, чтобы не заразить внука. Екатерина даже немного обрадовалась: меньше упрёков по поводу «неправильной» жизни и советов, как ей следует себя вести.
Утром двадцать третьего августа позвонила соседка по дому — Людмила Петровна. Женщина была из тех, кто знает про всех всё и считает своим долгом держать соседей в курсе происходящего. Голос у неё был встревоженный и немного виноватый, как у человека, который не знает, стоит ли сообщать неприятные новости:
— Катюша, дорогая, а ты в доме кого-то поселила? Я вчера весь вечер думала — звонить тебе или нет. Но сегодня решила всё-таки спросить.
Екатерина почувствовала, как что-то неприятно ёкнуло в груди.
— Какие люди, Люда? О чём ты говоришь?
— Да я сама до конца не понимаю! Вчера вечером дым на участке валил — густой такой, значит, кто-то явно костёр жёг. А сегодня с утра машина во дворе стоит, иномарка какая-то. Люди расхаживают. Мужчина с женщиной, ещё двое детей. Шашлыки на твоём участке жарят, покрывала на верёвке развесили.
В голове у Екатерины зашумело. Она судорожно перебирала варианты: может быть, кто-то из знакомых попросил у Ольги ключи? Но дочь ничего такого не говорила. А ключи от дома лежали в тумбочке в спальне — она их ещё недавно видела, когда искала запасные от квартиры.
— Люда, а они какие-то документы показывали? Или просто говорят?
— Я спросила — а где хозяйка, что с ней? А они отвечают — в городе лежит, лечится после операции. Мол, разрешила им через знакомую снять дом на лето. Даже имя твоё правильно назвали — Екатерина Фёдоровна.
Екатерина повесила трубку дрожащими руками. В квартире было тихо — Ольга отвезла Богданчика на плановый осмотр к педиатру. И хорошо, что дочери нет дома. Сейчас главное — разобраться в ситуации, не пугая её раньше времени.
Она подошла к тумбочке, выдвинула верхний ящик. Ключи от дома лежали на своём месте — связка из трёх ключей на кольце с брелоком в виде домика, который когда-то подарил Фёдор. Значит, у незваных гостей либо дубликаты, либо они как-то иначе попали в дом.
Екатерина набрала номер Анны Семёновны. Долгие гудки, потом недовольный, сонный голос:
— Алло? Катя? А, это ты. Что это вдруг? Что случилось?
— Анна Семёновна, вы случайно не знаете, кто в моём доме живёт?
Пауза. Слишком длинная для невинного удивления. Екатерина слышала, как свекровь дышит в трубку, видимо, соображая, что ответить.
— А что такое? Кто-то, что ли, забрался?
— Соседка звонила. Говорит — семья с детьми. Шашлыки жарят, как дома себя чувствуют. Утверждают, что с хозяйкой договорились на месяц.
Ещё одна пауза. Потом Анна Семёновна тяжело вздохнула — театрально, с таким надрывом, как будто её застали за чем-то неприличным, но она готова объяснить свои благородные мотивы:
— Ах, Катюша… Я хотела тебе сюрприз сделать. Ты же болеешь, лежишь, деньги на лечение нужны. А дом стоит пустой. Вот я и подумала — почему же это добру пропадать?
— Что значит — подумала? — Екатерина почувствовала, как в груди начинает закипать что-то горячее и злое.
— Ну… есть у меня знакомый, Михаил Григорьевич. Он людям дачи подбирает на лето. Занимается этим, можно сказать, профессионально. Хорошие люди к нему обращаются, порядочные, интеллигентные. Я ему и говорю — есть домик свободный, хозяйка болеет, может, на месячишко кому сдать? Деньги неплохие дают, десять тысяч за месяц. По нынешним временам это хорошо.
У Екатерины потемнело в глазах. Она опустилась на стул, чувствуя, как ноги стали ватными.
— Вы сдали мой дом? Без моего разрешения?
— Катюша, ну что ты такое говоришь! Я же для тебя старалась! Думала, обрадуешься. Деньги лишними не бывают, особенно когда лечишься. А дом всё равно пустой стоял.
— А документы? Договор аренды? Как вы это оформили? — Екатерина старалась говорить спокойно, но голос предательски дрожал.
Снова пауза. На этот раз Анна Семёновна говорила тише, почти шёпотом:
— Ну… Михаил Григорьевич сказал, что для оформления нужна доверенность от хозяйки. Или расписка какая-нибудь. Я и написала… от твоего имени. Думала, ты потом спасибо скажешь, когда деньги получишь.
Екатерина почувствовала, как внутри всё сжимается в тугой узел. Не от боли — от ярости. Холодной, чистой ярости, которой она не испытывала уже много лет.
— Вы подделали мою подпись?
— Да что ты такое говоришь! Подделала… Звучит как преступление какое-то. Я же не для себя это делала! Для тебя старалась! А люди попались хорошие, семейные. Не напьются, не набуянят. Дом в порядке оставят.
— Где эти люди взяли ключи от дома?
— А… ну… у Михаила Григорьевича есть ключи от многих домов в посёлке. Хозяева ему доверяют. Наверное, у него запасные были. Или слесаря вызывал, замок поменять.
Екатерина поняла: свекровь врёт. Плохо, неуклюже, путается в показаниях. Значит, ключи она взяла сама — наверняка ещё тогда, когда приезжала «проведать» после операции. И теперь играет роль заботливой родственницы, которая хотела как лучше.
— Анна Семёновна, отменяйте всё. Немедленно. Сейчас же звоните этому Михаилу и говорите — сдачи не будет. Людей выселяйте.
— Ой, Катюша, да что ты! Люди уже деньги заплатили, планы на отпуск строили. Дети из города приехали, свежим воздухом дышать. Нехорошо получается, некрасиво.
— А подделка документов — красиво получается?
— Ну зачем ты так резко говоришь! Мы же родственники! Я думала помочь, от чистого сердца…
Екатерина положила трубку, не дослушав. Сколько раз она слышала это «мы же семья» от свекрови! Когда та рылась в её шкафах сразу после похорон мужа, якобы помогая разобрать вещи. И всегда — под соусом родственной заботы и участия.
Через час приехала Ольга с ребёнком. Увидев лицо матери, сразу встревожилась:
— Мам, что случилось? Ты такая бледная.
Екатерина коротко объяснила ситуацию. Дочь сначала не поверила, потом побледнела:
— Мам, но это же… это настоящее преступление! Подделка документов, мошенничество!
— Знаю. Поэтому едем туда прямо сейчас. Нужно разобраться на месте, при свидетелях. Машину можем взять?
— Конечно. Сейчас Богданчика к Лене отвезу на пару часов, и поехали.
Дорога заняла сорок минут. Екатерина молчала всю дорогу, обдумывая план действий. Главное — не устраивать истерику и скандал. Действовать спокойно, но жёстко. При свидетелях объяснить ситуацию и потребовать немедленного освобождения дома.
Когда они подъехали к участку, Екатерина увидела именно ту картину, которую описывала соседка. Во дворе стояла незнакомая машина — серебристая иномарка со столичными номерами. На верёвке, натянутой между яблонями, развешано детские покрывала. У забора дымился мангал, на котором явно недавно жарили шашлыки. Полная картина домашнего быта, как будто эти люди здесь уже не первый год живут.
Из дома вышла женщина лет сорока, в ярком цветастом сарафане. Волосы у неё были аккуратно уложены, лицо загорелое — видно, что отдыхает уже не первый день. Увидев Екатерину, она улыбнулась приветливо и даже радостно:
— Здравствуйте! Вы, наверное, хозяйка? Екатерина Фёдоровна? Анна Семёновна столько хорошего рассказывала! Как ваше самочувствие? Как операция прошла?
— Здравствуйте, — ровно ответила Екатерина. — Да, меня зовут Екатерина Фёдоровна. И это действительно мой дом.
— Конечно, конечно! Мы очень благодарны, что разрешили нам здесь пожить. Дом просто замечательный, детям очень нравится. Такая тишина, такой воздух! Мы люди аккуратные, за порядком следим, не беспокойтесь.
К калитке подошёл мужчина — высокий, в очках, явно интеллигентный человек. За ним выбежали двое детей — мальчик лет восьми и девочка лет десяти. Обычная столичная семья на летнем отдыхе. Екатерине стало почти жалко их — ведь они действительно не виноваты в махинациях свекрови.
— Извините, — сказала она, стараясь говорить мягко, но твёрдо. — Но сдачи дома не будет. Я никому не давала разрешения его сдавать.
Женщина растерялась, улыбка исчезла с лица:
— Как не давали? Но у нас же есть документ! Анна Семёновна показывала доверенность, написанную от вашего имени…
— Этот документ составлен без моего ведома. Анна Семёновна не имела права его писать. Я об этом ничего не знала.
Мужчина нахмурился, в голосе появились недовольные нотки:
— Минуточку! Мы заплатили деньги! Десять тысяч гривен! И всё на основании официального документа — доверенности! Копии вашего паспорта, в конце концов.
— Понимаю ваше возмущение. Но доверенность поддельная. Я лежу после операции, нахожусь на лечении… — Екатерина решила не вдаваться в подробности, чтобы не усложнять ситуацию. — Деньги вам, конечно, вернут. А дом, к сожалению, придётся освободить.
Женщина всплеснула руками:
— Но мы же уже обустроились! Продукты на неделю купили, экскурсии запланировали! Дети так ждали этой поездки!
— Очень сожалею о происходящем. Но это недоразумение, которое нужно срочно исправить. — Екатерина достала телефон. — Сейчас позвоню Анне Семёновне при вас, пусть сама объяснит ситуацию.
Набрала номер свекрови. Та ответила не сразу, голос был напряжённый:
— Да? Катя?
— Анна Семёновна, я стою у своего дома. Здесь находятся люди, которые думают, что снимают у меня дом на лето. Объясните им, пожалуйста, что сдачи не будет. Бумага написана без меня. Деньги вам нужно будет вернуть.
Повисла долгая тишина. Было слышно, как свекровь тяжело дышит в трубку.
— Катюша, ну что ты творишь! Люди же планировали отдых! Дети приехали!
— Отменяй всё, — твёрдо сказала Екатерина и отключилась.
Мужчина мрачно покачал головой:
— Ну и дела… А ведь казалось, что всё серьёзно и законно. Анна Семёновна такая солидная женщина, убедительная. Мы даже не усомнились.
— Извините ещё раз, — искренне сказала Екатерина. — Оставьте, пожалуйста, свои контакты — телефон, имя. Если будут какие-то проблемы с возвратом денег — обращайтесь ко мне напрямую. Я проконтролирую ситуацию.
Семья начала собираться. Дети хныкали и капризничали — им очень нравился дом с просторным двором, нравились качели, которые когда-то сделал для соседских детей ещё Фёдор. Екатерина смотрела, как они складывают вещи в сумки, и чувствовала неприятную вину.
Но не перед этими людьми — они пострадали случайно. Вину перед собой. За то, что так долго позволяла свекрови лезть в её жизнь, принимать решения за неё.
Когда машина скрылась за поворотом, Екатерина медленно обошла дом. Ничего не пропало, ничего не сломано. Наоборот — даже полили огород, который она забросила перед операцией. В доме был порядок, постели заправлены. Хорошие, порядочные люди попались. Жаль, что пострадали из-за свекровьиных интриг.
На веранде стоял букет полевых цветов в банке — видимо, дети нарвали на лугу. Екатерина не стала его выбрасывать.
Вечером, уже дома у дочери, она позвонила Анне Семёновне. Та сразу же перешла в наступление:
— Ну и зачем ты их выгнала? Что за глупости! Я же уже Михаилу Григорьевичу деньги за комиссию отдала! Теперь сама разбирайся с возвратом!
— Анна Семёновна, — спокойно и отчётливо произнесла Екатерина. — Запомните раз и навсегда. Это не «пустует». Это моё. И любые действия с моей собственностью — только со мной и только с моего согласия. Ясно?
— Да что ты мне лекции читаешь!
— Больше не надо помогать. Никогда и ни в чём. И верните ключи от дома.
— Какие ключи? — голос стал фальшиво-удивлённым. — У меня нет никаких ключей от твоего дома!
— Верните ключи, — спокойно повторила Екатерина. — Иначе завтра же поменяю все замки и подам заявление в полицию. За подделку документов и самоуправство.
Свекровь что-то буркнула себе под нос и швырнула трубку.
На следующий день Екатерина поехала и поменяла замки на доме. Старый слесарь дядя Миша, который ещё при Фёдоре менял сантехнику, покачал головой:
— Нехорошо получилось, Екатерина Фёдоровна. Родственники должны друг другу помогать, а не подставлять.
После этого она разместила объявление в интернете: «Сдаю дом на лето. Только собственник. Никаких посредников и агентств». В объявлении подробно описала дом, участок, указала честную цену.
Дом сняла молодая пара с восьмилетним сыном — врачи из столицы. Приличные, интеллигентные люди. Заплатили пятнадцать тысяч гривен за месяц — на пять больше, чем «набивала» свекровь с Михаилом Григорьевичем. Договор составили по всем правилам, с печатями и подписями.
Арендаторы оказались замечательными — аккуратными, бережливыми. Когда срок аренды закончился, они попросили продлить ещё на месяц. А в сентябре прислали благодарственное письмо и фотографии — как мальчик ловит рыбу в соседнем пруду.
Ключи Анна Семёновна так и не вернула — продолжала делать вид, что никаких ключей у неё нет и никогда не было. Екатерина больше не настаивала. Главное — замки поменяны, дом под контролем.
А в октябре, когда спина окончательно пришла в норму, Екатерина переехала обратно в свой дом.
А вам приходилось сталкиваться с подобным поведением со стороны близких? Как бы вы поступили на месте Екатерины? Рассказали бы всю правду арендаторам или попытались решить всё без скандала?
