Елизавета стояла у окна и следила за тем, как соседский рыжий кот неспешно перебирался на другую сторону улицы.
Была пятница, восемь вечера. Обычно в это время она заваривала себе крепкий ароматный чай и усаживалась с книгой — это была настоящая роскошь, которую она могла себе позволить только после развода. Прошло полтора года с тех пор, как её жизнь развалилась на части, но теперь, когда всё устаканилось, стало ясно: она наконец-то по-настоящему дышит.
Квартира, в которой она жила, досталась ей от подруги Полины — старенькая двушка в старенькой кирпичной хрущёвке на Свободном проспекте в Киеве. Полина перебралась во Львов, но продавать жильё не стала: кому нужна квартира с вечно протекающими трубами и батареями, которые греют, только когда им вздумается? Но Елизавете этого хватало — она исправно оплачивала коммунальные услуги и понемногу что-то подкрашивала, подклеивала, заделывала.
Самым главным было то, что здесь царили тишина и покой.
После развода пришлось выплачивать долги Матвея — её бывшего мужа, с которым ей явно не повезло. Кредиты, которые он брал на свои мужские развлечения — танчики, самолёты, всякие компьютерные «стрелялки».
Елизавета узнала об этом только в зале суда, когда судья зачитывал список всех обязательств. Восемьсот тысяч гривен — эта сумма казалась настоящей горой, которую ей предстояло разгребать в одиночку.
И ей, скорее всего, не пришлось бы этого делать, если бы не Тамара Эдуардовна.
Бывшая свекровь стояла на суде рядом с сыном и громко и отчётливо заявляла: «Она знала. Конечно, знала! Жена всегда в курсе, на что и куда муж тратит деньги». Судья кивнул. Елизавета пыталась возразить, но её никто не слушал. Она была всего лишь свидетелем.
В итоге долги разделили пополам. Матвей исчез сразу же после развода — переехал к матери, но кредиты должны были выплачивать оба. Только он каким-то образом умудрялся не платить, а Елизавету банки одолевали звонками каждый день.
Год упорного труда — подработки по вечерам, выходные в офисе, обеды из макарон — и наконец-то она могла спать спокойно. Деньги банкам отданы, дышать стало легче.
Резкий звонок в дверь прозвучал, как пощёчина.
Елизавета отложила книгу, подошла к двери и заглянула в глазок. На площадке стояла Тамара Эдуардовна с небольшим пакетом в руке. Лицо опухло, глаза были красными.
— Кто там? — спросила Елизавета, хотя прекрасно её видела.
— Это я… Тамара Эдуардовна. Открой, пожалуйста.
Елизавета замерла. Они не общались полтора года. После суда свекровь словно сквозь землю провалилась — они ни разу не пересекались. И вдруг — она на пороге, да ещё и в слезах.
— Что случилось? — Елизавета приоткрыла дверь, не снимая цепочки.
— Матвей… он меня выгнал, — голос Тамары Эдуардовны дрожал. — Ты же знаешь, какой он вспыльчивый. Накричал, швырнул вещи в коридор. Помоги, всего на пару ночей… Он отойдёт, а если нет — я с участковым через пару дней приду. Квартира ведь моя по документам, он там только прописан.
Елизавета молча смотрела на заплаканное лицо женщины, которая полтора года назад хладнокровно отправила её в долговую яму.
— Мне правда некуда идти, — продолжала Тамара Эдуардовна. — У меня же только ты и есть… Ты меня поймёшь.
«Только ты и есть». Довольно интересная формулировка от человека, который когда-то называл её «этой твоей женой» и на суде утверждал, что она всё знала о кредитах.
Но прогнать плачущую женщину в восемь вечера в пятницу? Елизавета глубоко вздохнула и распахнула дверь.
— Проходите. Но учтите — только на пару дней.
Тамара Эдуардовна вошла в прихожую и огляделась.
— Ну надо же… А у тебя тут так уютно. И чисто, — она сняла обувь и поставила пакет у стены. — Спасибо, Лизочка. Я знала, что ты не откажешь. Ты ведь добрая. Всегда была доброй.
Елизавета показала ей комнату — диван, тумбочка, небольшой шкаф.
— Постельное бельё в шкафу, полотенце на полке. Что всё-таки случилось с Матвеем?
Тамара Эдуардовна села на диван, вытерла глаза платком.
— Да денег у меня совсем нет. Пенсия мизерная, а он мне только самое необходимое покупает — хлеб да молоко. А я ведь женщина уже немолодая, мне и рыба нужна, и лекарства… Я продала его часы. Электронные, эти, «умные». Он их редко носил, они лежали без дела. А мне на еду не хватало.
— И он из-за этого выгнал?
— Как начал кричать! «Как ты смеешь мои вещи продавать!». Я ведь не украла — мой же сын, его вещи… А он: «Пошла вон!». Даже сумку нормально собрать не дал.
Елизавета кивнула. История казалась правдоподобной — Матвей действительно мог взорваться из-за сущих пустяков. Вспыльчивый, как спичка. И очень жадный, когда речь заходила о других.
— А почему не вызовете полицию? Если квартира ваша…
— Да боюсь я, — призналась Тамара Эдуардовна. — Он ведь может сказать, что я украла. Часы-то я продала без спроса. А вдруг заявление напишет?
Елизавета с пониманием кивнула. Логика в этом была — идти в полицию в такой ситуации и правда было бы рискованно.
— Хорошо, устраивайтесь. Хотите успокаивающего чая?
— Конечно, хочу. Ты всегда умела вкусный чай заварить.
Странно было слышать комплименты от женщины, которая раньше критиковала каждый её шаг. Но Елизавета решила промолчать — хватит с неё одного развода.
За чаем Тамара Эдуардовна оживилась, начала рассказывать про соседей, про новости из их старого дома. Говорила так, словно они всегда были лучшими подругами, словно не было никакого суда, никаких претензий между ними.
— А помнишь, как мы с тобой в магазин ходили? Ты мне тогда помогала платье выбирать…
Елизавета не помнила. Или не хотела помнить. Она слушала вполуха и думала о том, как быстро люди переписывают историю, когда им это выгодно.
К десяти вечера Тамара Эдуардовна начала зевать.
— Устала я… Можно лягу?
— Конечно. Спокойной ночи.
— Спокойной, Лизочка. И ещё раз спасибо. Я знала, что ты меня не оставишь.
Елизавета легла спать с неприятным чувством. Что-то в этой ситуации было неправильно, но понять, что именно, не получалось. Может, просто непривычно было жить не одной.
Проснулась рано — в семь утра. Это была привычка с тех времён, когда ей приходилось работать в две смены. Вышла на кухню, чтобы выпить воды, и замерла на пороге.
За её столом сидели Тамара Эдуардовна и две пожилые соседки по подъезду — Галина Петровна с первого этажа и Эльвира Руслановна с третьего. На столе — её сахарница, её печенье, её малиновое варенье, которое она берегла для особых случаев. А Тамара Эдуардовна была одета в её халат. Голубой, вельветовый, самый любимый.
— …она, конечно, не возражает! — говорила свекровь, размахивая ложкой. — Мы же как мать с дочерью! Лизочка меня обожает, души во мне не чает.
— Да мы знаем, знаем, — кивала Галина Петровна. — Ты всегда говорила, что невестке с тобой повезло. Как ты обо всём для неё заботилась.
— Золотая я, золотая! — подхватила Тамара Эдуардовна. — Я только к ней и пошла. Знала — не откажет. Потому что я её вырастила, можно сказать. Была ей как родная мать.
Эльвира Руслановна умилилась:
— Вот это я понимаю! Хорошо, что у вас такие отношения. А то сейчас молодёжь… Свекровей не уважают.
— А у нас уважение взаимное! — торжественно заявила Тамара Эдуардовна. — Я в Лизочке души не чаю, и она в ответ… Мы же семья! И неважно, что дети развелись.
Елизавета стояла в дверях и чувствовала, как внутри всё сжимается в тугой комок. Вот оно что. Спектакль. Представление для соседок, где она — любящая невестка, а Тамара Эдуардовна — обожаемая, золотая свекровь.
— Доброе утро, — сказала Елизавета громко.
Все трое повернулись.
— А, Лизочка! — радостно воскликнула Тамара Эдуардовна. — Я вот девочек пригласила чайку попить. Присядешь?
— Интересно слышать, — медленно произнесла Елизавета. — Особенно про то, что вы меня обожаете и души не чаете.
Галина Петровна и Эльвира Руслановна переглянулись. Голос Елизаветы им явно не понравился.
— А что тут такого? — засмеялась Тамара Эдуардовна, но смех был натянутым. — Мы же правда…
— Правда? — Елизавета подошла к столу, взяла свою чашку. — А правда в том, что полтора года назад в суде вы сказали, что я знала о кредитах Матвея. Помните? Из-за ваших слов мне пришлось выплачивать половину его — чужого для меня долга.
Воцарилась тишина. Галина Петровна поставила чашку, Эльвира Руслановна перестала жевать печенье.
— Лизочка, зачем ты… при людях… — начала Тамара Эдуардовна.
— При людях! — подхватила Елизавета. — Вот именно — при людях. Потому что им вы рассказываете, какая вы чудесная, а полтора года назад в суде вели себя совершенно по-другому. Заявляли, что я хитрая, что всё знала и даже подбивала его брать эти кредиты.
— Мы же не знали… — растерянно пробормотала Эльвира Руслановна.
— А теперь знаете, — Елизавета посмотрела на соседок, потом на Тамару Эдуардовну. — И знаете, что она пришла ко мне не потому, что любит меня «как дочь». А потому что ей больше некуда идти. Сын выгнал, а других дверей для неё не осталось.
— Лиз… — попыталась вставить Галина Петровна.
— Нет, пусть все знают правду, — голос Елизаветы был твёрдым и решительным. — Вчера она стояла на пороге и плакала. Умоляла впустить. Не потому что мы семья, а потому что деваться было некуда. И я впустила — из жалости. А она устроила здесь спектакль в моём халате, в моей квартире, в которую меня подруга пустила пожить. Ведь у меня после такого развода денег почти не осталось — все на погашение кредитов уходило! А она рассказывает, какая я её обожательница.
Тамара Эдуардовна сидела бледная как мел. Соседки молчали, уставившись на неё.
— Так что извините, — продолжила Елизавета. — Никого я не обожаю. Просто не смогла выгнать плачущую пожилую женщину на улицу. Но и представлений в моём доме терпеть не буду.
Галина Петровна встала первой.
— Нам, наверное, пора… — пробормотала она.
— Да, пора, — согласилась Эльвира Руслановна.
Они неловко попрощались и ушли, оставив недопитый чай и недоеденное ЕЁ печенье. Тамара Эдуардовна сидела, не поднимая глаз.
— Зачем ты так? — тихо спросила она.
— А как нужно было? Молчать, пока вы лжёте направо и налево?
— Я не лгала… Я просто…
— Просто что? Просто хотели выглядеть достойно? За мой счёт? Зачем вы их сюда позвали?
Тамара Эдуардовна промолчала. Встала, медленно прошла в комнату. Через полчаса вышла одетая, с пакетом в руке.
— Я пойду к Матвею, — сказала она. — Может, он уже успокоился.
— Удачи, — сухо ответила Елизавета.
Дверь за ней закрылась тихо, без хлопка. Елизавета села за стол, налила себе чай, который Тамара Эдуардовна хвалила вчера вечером.
Спектакль был окончен. Занавес опустился. А она наконец-то сказала правду.
Через пару дней к Елизавете пришли Галина Петровна и Эльвира Руслановна. Стояли на пороге смущённые, с пакетиком печенья в руках.
— Мы хотели извиниться, — начала Галина Петровна. — А то как-то неловко получилось… Мы и не знали, что у вас с Тамарой Эдуардовной такие отношения.
— Она нам всегда говорила, что ты её как дочь любишь… — добавила Эльвира Руслановна. — А выходит, что она себя как предательница повела. Обманула и нас.
— Не всё правда, что говорят, — спокойно ответила Елизавета. — Но вы-то здесь ни при чём. Не переживайте.
— Ну мы просто… неловко как-то, — промямлила Галина Петровна. — Мы же в твоём доме чай пили, а ничего не понимали. Вот печенье, а то мы твоё съели.
— Забудьте, — улыбнулась Елизавета. — Всё в порядке.
Соседки ушли, но настроение у неё поднялось. Приятно, когда люди умеют признавать свои ошибки.
Матвей так и не появился. Тамара Эдуардовна тоже.
А Елизавета впервые за полтора года почувствовала, что жизнь действительно расставила всё по своим местам. Просто нужно было немного подождать.
Как вы думаете, была ли она права, что вывела свекровь на чистую воду при соседках?
