— Они приедут в пятницу. Вечером. На электричке с Курского. Восемь сорок три, как штык. Встречать не надо, они на такси, — сообщил Алексей, с абсолютно мирным выражением лица открывая бутылку минеральной воды.
Мария в это время крутила в руках щётку от пылесоса и замерла.
— Кто — «они»? — с ледяным спокойствием уточнила она, чувствуя, как в груди набухает старое, знакомое раздражение, тяжёлое, как зимний пуховик в мае.
— Игорь с Анной, ну а кто ещё? — Алексей даже не взглянул в её сторону, щёлкнул пробкой и сделал глоток. — Ты же знаешь, у нас теперь места полно, ипотека выплачена, ремонт сделали. Неужели жалко?
— Жалко, — спокойно ответила Мария, опуская щётку. — Жалко два года моей психотерапии. Жалко свои нервы. Жалко те четыре ночи в 2019-м, когда Анна спала в нашей кровати, а я на диване, потому что у неё “спина болит на раскладушке”.
— Ну ты же тогда сама сказала, что тебе всё равно, где спать, — буркнул он.
— Я тогда ещё верила, что ты мужчина, а не коврик у двери, — с легкой усмешкой сказала она и пошла на кухню, словно подлить себе чаю, но на самом деле — собрать волю в кулак. Уже начиналось.
В этой квартире они жили шесть лет. Сначала — с кредитами, потом — с долгами. Потом — с ремонтом. И только сейчас, когда можно было спокойно выдохнуть, Алексей решил устроить им двенадцать дней семейного ада.
— Маш, ну давай без трагедии. Это всего пара недель. Куда нам деться, если родной брат приезжает?
— В отель, — чётко ответила Мария, включая чайник. — Тебе напомнить, что я сидела в слезах в туалете после каждой Анниной лекции про “ненормальных баб без детей”? Что она сравнивала мою работу в IT с мужскими делами и говорила, что “у женщины на первом месте должна быть семья”? Игорь, между прочим, похлопывал ей по коленке и говорил: “Правильно, Анечка, наши женщины совсем попутали”.
Алексей пожал плечами.
— Они немного странные, да. Но они же не со зла. Это просто… их стиль общения.
— Их стиль общения — это плевок мне в лицо. И ты, кстати, каждый раз вытираешь им рот, не спросив, нормально ли мне от этого. И я устала. Я не собираюсь принимать этих… вежливых садистов у себя дома.
Он смотрел на неё, как будто впервые увидел: волосы в пучке, в футболке с надписью “I’m not a morning person”, без косметики, но с боевым блеском в глазах.
— Ты серьёзно? Из-за одного визита?
— Из-за того, что ты каждый раз выбираешь не меня. Ни один раз за шесть лет — ты не сказал “Мария — моя жена, и вы не имеете права её унижать”. Ни один. Ты сидишь, глотаешь, и только потом в машине бубнишь “да, они, конечно, перегнули, но ты ведь тоже могла бы…”
— Ты ведёшь себя как…
— Не смей говорить “как ребёнок”, — оборвала она. — Я тридцатишестилетняя женщина, которая имеет право не любить людей, которые её травят.
— Да никто тебя не травит, — взорвался Алексей. — Ты всё преувеличиваешь! Да, Анна любит командовать. Ну и что? Мы все взрослые, можно как-то выдохнуть и не делать из этого трагедии. Они же семья.
Мария замолчала на секунду. Потом поставила перед ним чашку и села напротив.
— Тогда выбери. Или они — и ты ночуешь у них в обнимку, слушаешь их шутки про “бесполезных карьеристок” и делаешь вид, что всё нормально. Или я. И они — в гостиницу. Выбирай.
Алексей застыл. Его лицо потеряло цвет. Он знал, что Мария не блефует. Она никогда не бросалась словами. Если сказала “или я — или они”, значит, будет так. И он почему-то вдруг ощутил, что выбрать жену будет гораздо страшнее, чем выбрать брата. Потому что брат не уйдёт. А Мария — может.
Он поднялся.
— Мне нужно подумать.
— Нет, Лёша. Мы взрослые. И тут нечего думать. Просто скажи: я — или они.
— Маш, ну что ты за человек… — он прошёлся по комнате, хватая себя за затылок. — Это ненормально. Ты ставишь меня в тупик. Ты хочешь, чтобы я поссорился с братом?!
— А ты хочешь, чтобы я перестала себя уважать?
Молчание.
В этот момент закипел чайник. Мария машинально выключила его. Чай она так и не налила.
— Хорошо, — тихо сказал Алексей, не глядя на неё. — Пусть приезжают. Но я попрошу их быть поаккуратнее. Без лекций и намёков. Ты же знаешь, как я их люблю.
Мария встала. На её лице не дрогнул ни один мускул.
— Отлично. Тогда ты будешь встречать их. Корми их. Слушай. Спи на полу, если надо. Я — нет. С этого момента я отдыхаю. Я — не в этом доме. Я — в доме, где меня уважают. Удачи тебе, Алексей. У тебя есть ровно пять дней, чтобы осознать, что ты выбрал.
Она не хлопнула дверью. Она просто ушла. Села в машину и поехала к подруге — на два дня, как минимум. Потому что теперь ей нужно было не только передохнуть. А собраться.
Скоро всё рухнет. Или изменится. И она будет готова к обоим вариантам.
Алексей ходил по квартире, как по минному полю. Пятница приближалась, как приговор. Посудомойка жужжала без конца, шкаф в гостевой был вылизан до блеска, и даже туалетный ёршик стоял, как солдат на проверке. Но вместо удовлетворения от порядка — внутри было ощущение, что кто-то забыл выключить тревожную сирену.
Марии не было третий день. Она действительно уехала. Оставила только записку на холодильнике:
«Приятного общения. Надеюсь, не подерётесь за мою подушку. PS: Кошка привыкла к ласке и лососю. Удачи».
Он перечитал это раз десять. И каждый раз в груди вспухало странное, глухое раздражение. Ну почему она так? Это же просто гости… Но даже в голове звучало вяло. Он знал, что она не «просто» ушла.
В пятницу в 20:46 в дверь позвонили. Алексей открыл, не дыша. Перед ним стояли два символа его прошлого: брат Игорь — как всегда в куртке, которую носил уже четвёртую осень, с вечным лицом «да у меня всё под контролем», и Анна — с чемоданом, выражением вселенского превосходства и пакетом с пирогами.
— Ну здравствуй, родной дом! — расплылась Анна в улыбке. — Где же наша любимая Маша? Спряталась, небось?
— Уехала на выходные, — сухо ответил Алексей, пропуская их в квартиру.
— Ах, как жалко! — с наигранным разочарованием протянула она. — Мы так хотели с ней повидаться. У нас тут столько общих тем… Кстати, а детей у вас всё ещё нет, да?
Игорь усмехнулся, разуваясь.
— Аня, ну началось. Дай людям хотя бы поздороваться.
Алексей прошёл на кухню, как в нору. Поставил чайник. Слышал, как они распаковываются, как обсуждают мебель. Отдельно отметил, как Анна сказала:
— «А эта тумбочка, наверное, Мария выбирала. Такая… милая. Почти как комод из «Икеи», но на пенсии».
Он молчал. Просто молчал. Он вдруг понял, что за эти годы превратился в мебель. Удобную, надёжную, тихую. И вот в комнате стоят два человека, которые на этой мебели сидят и вытирают ноги.
Поздно вечером он попробовал осторожно:
— Ребят, я хотел бы, чтобы вы чувствовали себя как дома… но без вот этих шуток, ладно?
Анна подняла бровь.
— А что не так? Это просто разговор. Ты стал каким-то чувствительным. Машка на тебя влияет, точно тебе говорю. Она из тебя тряпку делает.
— Не тряпку, а человека, — неожиданно резко сказал Алексей. — И не Машка. Она — Мария. И давайте без «с ней не так», «у неё не то». Это моя жена.
Анна и Игорь переглянулись. Брат хотел что-то вставить, но замолчал. Видимо, не ожидал такого поворота. Алексей сам от себя не ожидал.
— Ты чего такой, Лёш? — наконец сказал Игорь. — Мы ж всегда так общались.
— А я больше не хочу «всегда». Хочу по-человечески. С уважением. И без пассивной агрессии. Ты помнишь, как она рыдала после прошлого вашего визита?
Анна захлопала глазами.
— Рыдала? Это она тебе сказала? Да у неё вообще гиперчувствительность! Ей бы психику подлечить…
Он встал.
— Хватит. Вот прям сейчас. Заканчивайте. Или собирайте чемоданы. Я не шучу.
Они замолчали. Видимо, почувствовали, что шутки кончились. Он молча ушёл в спальню. Закрыл дверь.
В три часа ночи он всё ещё не спал. Глаза смотрели в потолок, как будто там был выход. Он вспомнил Марину фразу: «Ты каждый раз выбираешь не меня».
И в этот момент до него дошло: она не просила многого. Всего лишь — быть рядом. Быть её стороной. Не быть мебелью. И он проиграл этот экзамен шесть лет подряд.
Утром он проснулся от запаха подгоревших пирогов. Анна громко обсуждала по телефону, что «Мария — не формат для семейных встреч». Игорь хмыкал, как всегда, соглашаясь со всем, лишь бы никто не трогал его уютное ничто.
Алексей встал. Вышел на кухню. И сказал:
— Вы уезжаете сегодня. До обеда.
Анна чуть не уронила вилку.
— Ты издеваешься?
— Нет. Я хочу, чтобы вы уехали. Я… хочу попробовать выбрать свою жену хотя бы один раз в жизни.
Игорь встал, поднял руки:
— Ладно, всё понятно. Поехали, Ань.
Она ещё минут пять плевалась, но собрала чемодан. Была злая, как недожаренный стейк. Уходя, буркнула:
— Не удивлюсь, если она тебя бросит. Таких подкаблучников бросают легко.
Алексей закрыл за ней дверь. Глубоко вдохнул. А потом набрал номер.
Мария не брала трубку.
Он написал:
«Они уехали. Надеюсь, ещё не поздно».
Ответа не было.
Он сел на диван, закрыл глаза. А потом вдруг громко, неожиданно, впервые за долгое время — рассмеялся.
Похоже, он начал драться за свою жизнь. И даже получил первый синяк.
Мария вернулась в город в понедельник утром, как и обещала. Не Алексею — себе. Обещала не устраивать истерику, не хлопать дверями, не врывать розетки с мясом. Она обещала — уйти по-человечески, как взрослый человек. Тихо. Без пафоса. Без скандалов.
С вокзала сразу поехала не домой, а к подруге — занести ключи. Домой… — звучало теперь уже почти комично. Дом остался, а «мой» как будто отвалилось где-то по пути в этих их «пирогах» и «ну вы ж всегда так шутили».
— Слушай, Маш, ты прям как с войны вернулась, — сказала Ира, наливая чай. — Ты уверена, что всё так плохо? Ну уехала, да. Но ты ж не с поля боя сбежала, а просто… освободила территорию.
— А ты у себя в квартире родной, когда родственники мужа начинают обсуждать твою грудь, карьеру и матку, чувствуешь себя территорией?
— Ну… в моём случае они только про грудь говорят. Всё остальное у меня вне подозрений, — фыркнула Ира. — Ладно, прости. Ты права. Эти Анны с Игорями — как тараканы: приходят в тепло, жрут всё, что плохо лежит, и ещё ногами топают.
— Алексей выбрал их, Ира. Как всегда.
— Да не выбрал он никого. Он вообще из тех, кто сидит на дереве и ждёт, пока всё само рассосётся. Пока медведи друг друга сожрут, а он потом слезет и скажет: «Ну что, всё спокойно теперь?»
Мария рассмеялась — впервые за три дня. Смех вышел натужно, но с искоркой. Потом махнула рукой.
— Я подала заявление. Сегодня. Через «Госуслуги». Пусть хоть с Анной сожительствует теперь. Может, у них любовь случится.
Ира зависла с чашкой на полпути ко рту:
— Серьёзно?
— Серьёзнее некуда. Устала. Я больше не хочу быть витриной его уютного мира. Я не коврик, на который можно поставить ноги гостей. Я не тряпка. И не обязана терпеть.
На телефоне замигало уведомление. Мария краем глаза увидела имя. Алексей.
— Пишет с пятницы. «Прости», «они уехали», «давай поговорим». Сегодня вообще прислал голосовое. Я его даже не включала. Не хочу слышать голос, который шесть лет был моим — и ни разу не стал за меня.
— А может, сейчас стал?
Мария пожала плечами.
— Может. Только поздно. Или… уже всё равно.
Алексей стоял у входа в МФЦ. В руках — бумажный стакан кофе, который стыдливо взял в «Шоколаднице», чтобы занять руки. Он не знал, зачем пришёл. Формально — подписать встречное заявление. Неформально — просто увидеть.
— Мария Алексеевна Иванова? — позвала сотрудница. — Подойдите, пожалуйста.
И тут он увидел её. Она была в синем пальто, с собранными волосами, в чёрных сапогах и с лицом, которое он не узнавал. Слишком спокойное. Как будто… он ей больше не нужен. И от этого стало холодно до самых костей.
— Мария… — прошептал он, подходя.
Она посмотрела на него. Не зло. Не с обидой. Просто — по-чужому.
— Привет, Лёш.
— Я… пришёл подписать. И поговорить.
— Про что? — Она улыбнулась без улыбки. — Про то, как ты три дня пытался дозвониться? Или как я три года пыталась до тебя докричаться?
— Я был трусом. Я не вставал на твою сторону. Я позволял им — говорить, делать, вторгаться… Я думал, что ты справишься. А ты не должна была справляться. Я должен был.
Мария села на стул у окна.
— Лёш, поздно. Я устала быть сильной в одиночку. Мне никто не должен был говорить, что я “слишком чувствительная”. Это была не чувствительность — это было элементарное человеческое достоинство.
— Я понял.
— И что ты понял?
Он помолчал. Потом вдруг сел на корточки перед ней. В центре МФЦ. На виду у охранников, посетителей и молодой мамы, которая смотрела на него с выражением “господи, наконец-то хоть один мужик осознал, что накосячил”.
— Я понял, что тебя нельзя заменить. Ни братом. Ни миром в семье. Ни гостями. Ни этой глупой идеей “все должны быть дружны”. Ты — мой человек. Единственный. И если я тебя потеряю — я останусь с семьёй, но без дома. Потому что дом — это ты.
Мария опустила глаза. Губы дрогнули. Но она ничего не сказала.
Сотрудница МФЦ подошла:
— Молодой человек, извините, вам нужно или подписывать, или освободить помещение. Здесь очередь.
— А если я не подпишу? — спросил он вслух.
— Ну… тогда процедура не завершится.
Алексей посмотрел на Марию.
— Ты хочешь, чтобы я подписал?
Она долго молчала. Потом встала. Подошла к стойке. Взяла заявление. Порвала.
— Нет, Лёш. Я хочу, чтобы ты не говорил больше. А делал.
Он сглотнул.
— Я уже выгнал их. Не звонил. Не извинялся — просто выгнал. Даже брату сказал: либо ты, либо жена. Угадал?
Мария вздохнула.
— Ты опоздал. Но, возможно, я подожду.
И ушла.
Алексей стоял один. В руке — измятый стакан. В голове — пустота. Но внутри, на самом дне, зарождалось что-то новое.
Возможно, это был шанс. А возможно — просто чистая страница. Он не знал. Но был готов идти, даже если она больше не ждёт.
Потому что дом — это не стены.
И не ипотека.
И не даже удобная мебель в гостиной.
Дом — это когда тебя не стыдно защищать. Даже если все против.
