— Никогда не хотел их всех! — Андрей швырнул папку с документами на стол. — Семеро! Ты понимаешь, что это ненормально в наше время?
Я стояла посреди гостиной, прижимая к груди Машу, нашу младшую. За дверью детской слышались приглушенные всхлипы.
— Они слышат тебя, — мой голос дрожал. — Хотя бы ради них…
— Хватит! — он резко развернулся, глаза горели яростью. — Я задыхаюсь здесь. Каждый день одно и то же — крики, игрушки под ногами, бесконечные проблемы.
Плюшевый заяц с оторванным ухом валялся у его ног. Андрей пнул игрушку в сторону.
— Ты же любил их, — я сделала шаг вперед. — Помнишь, как радовался, когда родился Миша? А когда появились двойняшки?
— Одного, двух — да! Но не семерых! — он нервно распихивал рубашки в чемодан. — Это безумие! Я больше не могу притворяться.
Маша заплакала у меня на руках, и я попыталась успокоить ее, укачивая.
— Что ты делаешь? Куда собираешься? — я почувствовала, как паника захлестывает меня.
— Ухожу, — отрезал он. — Навсегда.
Его лицо было чужим — холодным, расчетливым. Где был тот мужчина, который обещал любить меня вечно? Который говорил, что дети — наше богатство?
— Ты не можешь просто взять и…
— Могу, — он захлопнул чемодан. — И сделаю.
Дверь в детскую приоткрылась, и оттуда выглянул Миша, наш старший. Двенадцать лет, но глаза как у взрослого.
— Папа, не уходи, — тихо произнес он.
Андрей даже не повернулся.
— Вернись в комнату.
— Но папа…
— Я сказал — в комнату! — рявкнул он так, что Маша разразилась громким плачем.
Миша отступил и закрыл дверь.
На мгновение стало невыносимо душно, словно кто-то выкачал весь воздух из квартиры. За окном выла сирена, но здесь, внутри, происходила настоящая катастрофа.
— Ты не можешь нас бросить, — я положила Машу в кроватку и схватила его за руку. — Как мы будем жить? На что?
Он вырвал руку и схватил со стола связку документов.
— Вот, смотри! — он потряс бумагами перед моим лицом. — Квартира оформлена на меня. Машина тоже. Всё куплено до нашего брака!
— Но мы столько лет вместе! Я растила наших…
— Моих детей ты можешь растить где угодно, — он смял документы. — У тебя месяц. Через месяц я продаю квартиру. Ищи, где жить.
Я ощутила, как земля уходит из-под ног.
— Ты не можешь выбросить нас на улицу!
— Могу, — он усмехнулся. — И сделаю. Я дал тебе целый месяц — это даже щедро. Дети прописаны у твоих родителей, ты же знаешь, никакой вам квартиры.
Я схватила его за рукав дорогого пиджака:
— Подумай о детях! У Саши скоро экзамены, Кате нужны лекарства…
— Отпусти, — процедил он сквозь зубы. — Это больше не моя проблема.
Он оттолкнул меня, схватил чемодан и направился к выходу.
— Андрей! — закричала я. — Они же твои дети!
Он обернулся в дверях, и я не узнала человека, с которым прожила столько лет:
— Видимо, были ошибкой, — произнес он ледяным тоном. — У меня теперь другая жизнь. И в ней нет места для… всего этого.
Дверь захлопнулась, и в следующий момент дети высыпали из комнаты, окружив меня, как испуганные птенцы.
— Мама, папа совсем ушел? — спрашивала шестилетняя Света.
— Он вернется? — тихо произнес Петя, теребя рукав рубашки.
Я опустилась на колени, обнимая их всех сразу, чувствуя, как дрожат их маленькие тела. Их слезы смешивались с моими, страх с отчаянием.
— Мы справимся, — прошептала я, не веря собственным словам. — Мы обязательно справимся.
Но внутри словно образовалась пропасть. Восемь человек. Без дома. Без денег. Без будущего. И всего один месяц, чтобы найти выход.
Снаружи сгущались сумерки, а в комнате становилось все темнее. Я не нашла в себе сил даже подняться и включить свет.
Три огромных чемодана, семь рюкзаков и восемь растерянных взглядов. Вот и всё, что осталось от нашей прежней жизни.
Ровно через месяц, день в день, управляющая прислала предупреждение о выселении. Муж не шутил.
Я переводила взгляд с одного ребенка на другого. Миша, как настоящий мужчина, стоял с самым тяжелым чемоданом. Двойняшки Саша и Паша крепко держались за руки.
Катя прижимала к груди своего любимого плюшевого кота. Света и Петя испуганно жались друг к другу. — Автобус скоро? — спросил Миша, поглядывая на дорогу.
— Папа обещал приехать, — я в сотый раз проверила телефон. — Сказал, одолжил у соседа старую маршрутку.
Мы стояли у подъезда дома, где прожили 13 лет. Соседи проходили мимо, отводя глаза.
Кто-то демонстративно ускорял шаг, словно мы были заразными. Лишь баба Нина с пятого этажа вынесла пакет с домашним печеньем для детей.
— Вы это… держитесь там, — пробормотала она, украдкой смахивая слезу.
Вдалеке показался старый желтый микроавтобус. Дребезжащий, с облезлой краской, но для нас он был прекраснее любого лимузина.
За рулем сидел мой отец. Шестьдесят пять, жилистый, с лицом, на котором жизнь оставила столько следов, что по ним можно было читать его историю.
Натруженные руки крепко сжимали руль. Он никогда не разбрасывался словами и редко проявлял эмоции, но сегодня молча преодолел четыреста километров, чтобы забрать нас — и это сказало больше любых утешений.
— Грузимся, — коротко бросил он, выходя из машины.
Ни вопросов, ни упреков. Он просто начал загружать чемоданы, а потом одного за другим помог забраться детям.
— Пап… — я хотела сказать так много, но горло перехватило.
— Потом, — отрезал он. — Сначала доедем.
Дорога заняла почти шесть часов. Асфальт постепенно сменился грунтовкой. Деревья за окном становились гуще, дома — реже и ниже.
Дети, измученные стрессом последних недель, почти все заснули. Только Миша не спал, внимательно глядя в окно, словно запоминая каждый поворот.
— Дедушка, а у вас телевизор есть? — вдруг спросил он.
— Есть. Старый.
— А интернет?
— Нет такого, — отец покачал головой. — Да и зачем он там?
Я увидела, как лицо Миши изменилось, но он сдержался:
— Понятно.
Когда мы наконец свернули на узкую дорогу, ведущую к старому дому, смеркалось. Первое, что я почувствовала — запах дыма. Кто-то топил печь.
— Протопил с утра, — пояснил отец. — Чтоб теплее было.
Дом выглядел точно таким, каким я его помнила в детстве. Деревянный, с облупившейся краской, покосившимся забором и огромным садом, где на яблонях уже наливались первые плоды.
В углу двора виднелась груда свежих дров и старый, но острый топор.
— Приехали, — отец заглушил двигатель. — Выгружаемся.
Дети просыпались, непонимающе оглядываясь.
— Это дом дедушки? — сонно спросила Света.
— Да, милая. Теперь и наш тоже, — я попыталась улыбнуться.
— А где магазин с мороженым? — Маша прижалась ко мне.
— Здесь нет магазина, зайка. Зато есть куры, которых можно кормить, и яблоки, которые можно собирать.
Петя вылез из автобуса и осторожно потрогал землю ногой, словно не доверяя ей.
— А школа?
— В соседней деревне, — отец начал доставать вещи. — Два километра отсюда. Ходить будете пешком, как я в ваши годы.
Я видела смешанные чувства на лицах детей — страх, любопытство, растерянность. Мы все оказались оторваны от привычного мира.
— Мама, а мы справимся? — тихо спросил Миша, помогая выгружать чемодан.
В этот момент из дома выскочил старый пес Шарик, которого я помнила еще щенком.
Он радостно залаял, приветствуя нас. Из курятника доносилось кудахтанье. Ветер доносил запах свежего хлеба — отец, видимо, испек его утром.
Я глубоко вдохнула и сжала руку сына:
— Справимся. Вместе — обязательно справимся.
***
— Мам, крыша протекает опять. Я залатаю, — Миша, теперь уже семнадцатилетний юноша с мозолистыми руками, поставил ведро под струйку воды.
Пять лет пролетели как один день. Бурный, трудный, наполненный работой день.
Деревенский дом преобразился — новый забор, покрашенные стены, аккуратные грядки вокруг. Но главное — изменились мы сами.
Я смотрела на своих детей и не узнавала их. Миша вырос на голову, стал настоящим хозяином.
Саша и Паша, теперь пятнадцатилетние, научились чинить практически любую технику. Катя превратилась в красавицу, которая помогала мне с готовкой и шитьем.
Маленькие тоже подросли — Света и Петя успешно учились, а Маша уже вовсю помогали по хозяйству.
— Дед просил передать, что картошку пора окучивать, — сказала Катя, входя в дом.
Отец стал для них по-настоящему родным. Никогда не повышал голос, но его слово было законом.
Он научил мальчиков всему, что знал сам — косить, пилить, строить. Девочкам показал, как выращивать овощи и фрукты, как ухаживать за курами.
Первый год был самым тяжелым.
Я плакала по ночам, вспоминая городскую жизнь. Дети скучали по интернету, по друзьям, по шумным улицам. Благо, что через телефон позже удалось настроить связь по интернету.
Но постепенно деревня приняла нас. Мы научились печь хлеб, делать заготовки на зиму, выращивать все необходимое.
Я устроилась на работу в сельскую библиотеку — платили немного, но на самое необходимое хватало. Миша подрабатывал у соседей на ферме. Отец получал зарплату тоже. Вместе мы справлялись.
— Мама, смотри, что я нашел! — Петя ворвался в дом, размахивая конвертом. — В старых книгах дедушки!
Я взяла пожелтевший конверт. Фотографии — мои родители молодые, счастливые, я маленькая у них на руках.
— Отнеси деду, — улыбнулась я. — Он будет рад.
Петя выбежал во двор, где отец колол дрова, несмотря на возраст.
Глядя в окно, я вдруг поняла: мы счастливы. По-настоящему счастливы. Без модных гаджетов, без дорогой одежды, без городского шума. Здесь мы нашли то, что действительно важно — друг друга.
Вечером мы все собрались за большим столом. Самодельные свечи, домашний хлеб, овощи с нашего огорода.
— Завтра заморозки обещают, — отец покашливал, но старался не показывать, что ему нездоровится. — Надо укрыть молодые саженцы.
— Я займусь, — тут же отозвался Миша.
— А я помогу, — подхватил Саша.
Той ночью отцу стало хуже. Я слышала, как он тяжело дышит в своей комнате. Утром вызвала врача из районной больницы, но тот только развел руками:
— Возраст, сердце изношено. В больницу бы его.
— Никуда не поеду, — отрезал отец. — Дома буду. Но в итоге его все же уговорили, спустя день приехал домой, сказали лежать.
Следующие две недели мы по очереди дежурили у его постели. Дети приносили ему воду, читали газеты, рассказывали о своих делах.
— Миша, — однажды позвал отец внука. — Иди сюда.
Они долго говорили о чем-то. Потом Миша вышел с покрасневшими глазами.
— Дед попросил меня позаботиться о всех вас, если что, — тихо сказал он мне.
Я обняла сына:
— Всё будет хорошо.
Но мы оба знали, что это неправда.
Осенним холодным утром отец не проснулся. Заснул с улыбкой, словно увидел что-то хорошее во сне.
Провожали всей деревней. Каждый принес что мог — кто цветы, кто еду. Дети стояли в черном. Серое небо, пронизывающий ветер, опавшие листья под ногами.
Миша подошел к краю, бросил горсть земли:
— Он был нам настоящим отцом, — голос юноши дрожал, но был твердым. — А тот, кто сбежал, давно его нет для нас.
Один за другим дети бросали землю, прощаясь.
Когда мы вернулись домой, я вышла на крыльцо, глядя, как младшие дети бегают по двору, несмотря на траур. Жизнь продолжалась. Его жизнь — в нас.
— Мам, — Миша сел рядом со мной. — Я закончу школу в этом году. Потом поступлю в сельхоз институт, буду приезжать помогать.
— Знаю, — я улыбнулась сквозь слезы.
— Дед говорил, что настоящая семья — это не кровь, а верность и любовь, — тихо произнес сын. — Он был прав.
Я кивнула, глядя на наш дом — теперь уже полностью наш. Дом, в котором мы стали настоящей семьей. Дом, который мы построили своими руками из осколков прежней жизни.
— Дед будет всегда с нами, — сказала я. — В каждой доске этого дома, в каждом дереве в саду.
И впервые за долгое время я почувствовала спокойствие. Настоящее спокойствие. Мы больше не зависели ни от кого. Нас связывало то, что крепче крови — пережитые вместе трудности, общая боль и общая радость.
Дети вышли на крыльцо, окружив меня со всех сторон. Восемь человек — одна семья. Настоящая.
Но спустя время появился он — отец моих детей.
***
— Паша, не трогай грядки с огурцами! — крикнула я через окно. — Там только что посеяно!
Прошел год после ухода моего отца. Наш дом окончательно преобразился — новая крыша больше не протекала, свежевыкрашенные стены радовали глаз, во дворе пестрели цветы, которые мы с девочками высадили этой весной.
Миша заканчивал первый курс сельскохозяйственного техникума, приезжал на выходные и праздники.
Саша и Паша перешли в выпускной класс. Катя прекрасно шила и подрабатывала починкой одежды для соседей. Младшие тоже нашли свое место в нашей новой жизни.
Я вытирала руки о фартук, когда услышала звук подъезжающей машины.
— Кто там? — Света, теперь уже двенадцатилетняя, выглянула в окно.
Из черного внедорожника вышел мужчина в дорогом костюме. Мое сердце пропустило удар.
Андрей. Постаревший, немного располневший, но всё такой же холёный.
— Мама, это… — начала Света, но я уже выходила во двор.
Он стоял у калитки, неловко переминаясь с ноги на ногу. Шесть лет прошло с тех пор, как он выставил нас на улицу. Шесть лет без единой весточки, без звонков детям на дни рождения, только минимальные алименты. Хоть выплаты от государства помогали.
— Лена, — он сделал шаг вперед.
— Стой где стоишь, — мой голос звучал неожиданно твердо.
Из курятника вышел Петя с ведром корма, замер, увидев гостя.
— Петя? — неуверенно спросил Андрей. — Как ты вырос…
Петя молча пошел обратно, словно не узнал человека, который когда-то был его отцом.
— Я могу войти? Поговорить? — Андрей выглядел неуместно в своих дорогих ботинках на нашей грунтовой дороге.
— Зачем?
— Я… хотел увидеть детей. Поговорить. Объяснить.
В этот момент подошли Саша и Паша, возвращавшиеся с огорода. Они остановились рядом со мной, как два щита.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Саша с холодом в голосе.
— Мальчики мои, — Андрей попытался улыбнуться. — Вы так выросли…
— Мы не твои, — отрезал Паша. — Никогда не были.
Я чувствовала, как напряглись их плечи.
— Может, все-таки поговорим в доме? — Андрей бросил взгляд на деревянное строение. — Я вижу, вы тут… неплохо устроились.
— Что изменилось? — я скрестила руки на груди. — Почему сейчас?
Он вздохнул:
— Я многое переосмыслил. Бизнес развалился. Вторая жена ушла. Я понял, что потерял самое ценное…
— А, — я невесело усмехнулась. — Теперь мы ценные. Когда больше никого не осталось.
Из дома вышли остальные дети. Они выстроились рядом со мной, молчаливой стеной.
— Катя? — Андрей посмотрел на красивую девушку с длинной косой. — А где малышка Маша?
— Я Маша, — сказала девочка, крепко держа брата за руку. — Только я не малышка больше.
Андрей побледнел:
— Я многое пропустил.
— Конечно пропустил. Тебя не интересовало, выживем ли мы.
В этот момент во двор вошел Миша — приехал на выходные из города. Высокий, широкоплечий, настоящий мужчина. Он сразу оценил ситуацию.
— Уходи, — сказал он спокойно, глядя на человека, который когда-то был его отцом.
— Миша, сын…
— Не называй меня сыном, — в голосе Миши слышалась сталь. — Моего отца не стало год назад. Он научил меня быть мужчиной. А ты… ты никто.
Андрей сделал еще одну попытку:
— Я хочу всё исправить. У меня есть деньги. Могу помочь с учебой, с жильем в городе. Вернемся к нормальной жизни…
— Это и есть нормальная жизнь, — твердо сказала я. — Мы любим друг друга. Помогаем друг другу. Заботимся друг о друге.
— Лена, будь разумной, — он развел руками. — Посмотри на этот дом, на эту деревню. Дети заслуживают большего!
— Дети заслуживают надежности, — я чувствовала, как внутри поднимается волна гнева. — А не человека, который бросает их, когда становится тяжело.
Света подошла ко мне и взяла за руку:
— Мама, кто этот дядя?
Эти слова ударили больнее всего. Андрей вздрогнул, словно от пощечины.
— Света, я твой папа, — сказал он срывающимся голосом.
— Нет, — девочка покачала головой. — Мой папа был дедушка. Он научил меня ловить рыбу и печь хлеб.
Повисла тяжелая пауза.
— Уходи, — повторил Миша, делая шаг вперед. — Сейчас.
— Вы не можете… — начал Андрей, но я перебила:
— Можем. И делаем. Ты сам всё разрушил шесть лет назад. Мы построили новую жизнь. Без тебя.
Андрей смотрел на нас — выстроившихся плечом к плечу, сильных своим единством. Больше не испуганные, не беспомощные. Уже не его.
— Я оставлю телефон, — он достал визитку. — Если передумаете…
Никто не взял карточку.
— Шесть лет назад ты дал нам месяц, — я встретила его взгляд, чувствуя, как внутри рушатся последние остатки страха перед ним. — Я даю тебе минуту. Иди.
Его глаза метнулись по лицам детей — чужих, выросших без него.
Он открыл рот, будто хотел что-то добавить, но слова не нашлись. Опустив плечи, он побрел к машине, унося с собой тяжесть своей ошибки.
Когда черный внедорожник скрылся в пыли дороги, Миша положил руку мне на плечо:
— Нормально, мам?
Я кивнула, глядя на своих детей — не его, а именно своих. Наших с отцом.
— Возвращаемся к работе, — сказала я. — Огурцы сами себя не польют.
И мы вернулись в наш дом — теплый, уютный, наполненный любовью. Настоящий дом для настоящей семьи.
