— Подпиши, Анечка. Это для твоего же блага, — сладко, но с нажимом произнесла Елена Петровна, аккуратно положив на стол толстую папку.
Анна смотрела на свекровь, как на гипнотизёра. В голове пульсировало: неужели она думает, что я правда настолько глупая? Рядом, как всегда, сидел Сергей — её муж, муж по паспорту, но давно уже не по жизни. Он ковырял ложечкой йогурт, будто решался на какую-то гастрономическую революцию.
— А что это у нас тут? — Анна медленно открыла папку, притворившись, что понятия не имеет, что внутри.
— Да так, бумажки. — Елена Петровна отмахнулась, словно речь шла об объявлении из почтового ящика. — Дарственная на дом. Просто подпиши. Ну ты же понимаешь, у нас всё общее, всё для семьи.
— Интересно, а где ты была, когда я в ночь на Рождество бухгалтерию сводила с температурой под сорок? — Анна склонила голову, будто разглядывала таракана. — Или когда я аванс за этот дом внесла? Своими деньгами?
— Анечка, не начинай. — Сергей выдохнул, не поднимая глаз. — Ты же знаешь, как маме будет спокойнее…
— МамЕ? — резко повторила Анна. — МамЕ будет спокойнее, если я передам ей дом, который купила за свои? Так, может, мамЕ ещё машину переписать? Или печень сдам в залог?
Елена Петровна натянуто улыбнулась. Она никогда не кричала. Её оружие — тихая, сдержанная гадость с примесью высокомерия.
— Ты, конечно, молодец, Анечка. Но в жизни главное — стабильность. Дом должен быть на человеке, который не побежит первым делом разводиться, как только ему что-то не так.
— То есть ты заранее планируешь, что я сбегу? — Анна вздернула бровь. — С таким-то мужем — о, да, это даже не план, это инстинкт самосохранения.
Сергей швырнул ложку в пустую чашку и вышел на балкон.
— Вот, — вскинулась Елена Петровна. — Обидела мальчика. Он у тебя, как жилец временный, а не как хозяин. Ты всю жизнь ему это в глаза тычешь!
— Он сам в глаза себе не смотрит, — пробормотала Анна и отвернулась.
Она устала. Не физически. Душой. Была в ней какая-то жилка, железная, стальная, которая помогала ей тянуть всё — от работы до уборки снега на участке. Но сейчас эта жилка начала звенеть, как перегретая струна. И каждый раз, когда свекровь открывала рот, звук становился всё выше.
Спокойно. Без эмоций. Всё решить можно логикой. Только логика как раз и подсказывала: с этими двумя — никаких подписей.
Елена Петровна встала и прошлась по кухне, придирчиво глядя на холодильник.
— У тебя, кстати, борщ вчерашний стоял не в кастрюле, а в пластиковой миске. Это вредно. Такие вещи копятся. Вот так копятся-копятся, а потом — брак распадается. А кто виноват? Женщина, конечно.
— Ну разумеется, — фыркнула Анна. — У меня даже чайник на плите — феминистка. Шипит, как я, когда слышу советы о ведении хозяйства.
В этот момент на кухню вернулся Сергей. В руках — его фирменное «пофиг»: кружка кофе и взгляд в никуда.
— Ма, ты зря начинаешь, — промямлил он, не глядя ни на кого. — Анна не подпишет, ты же её знаешь.
— А ты?! — резко обернулась к нему мать. — Ты вообще мужчина или… это так, мебель в трусах?
Анна закатила глаза. Нет, ну когда мать на сына — это всегда апофеоз.
— Елена Петровна, — сказала она неожиданно тихо. — Если вы считаете, что я должна отдать вам дом, потому что у вас есть сын, то я вас разочарую. Этот сын уже год как ничего не решает. Ни в доме, ни в моей жизни.
Наступила пауза. Свекровь застыла, как будто ей в лицо плеснули холодной водой.
— Ах вот как, — процедила она. — Тогда ты невестка нам больше не нужна. Сидишь тут, хозяйка, понимаешь… А мой мальчик? Без права на жильё? Да я…
— Да вы что? — Анна шагнула ближе, вперив в женщину взгляд. — Может, тогда вы и ключи себе заберёте? Только я, знаете ли, замки уже менять вызвала. Мастера жду.
Сергей открыл рот. Потом закрыл.
— Ты серьёзно?.. — почти шёпотом.
— Как никогда, Серёжа, — устало сказала Анна. — Мне надоело жить в доме, где я не хозяйка, несмотря на то, что этот дом мой. Мне надоело платить ипотеку за твоё безразличие и мамины понты. А главное — я себе надоела. В этой роли. Девочки, которая терпит. С меня хватит.
— Ну и иди, — выдохнула свекровь. — Посмотрим, как ты одна тут справишься!
Анна рассмеялась. Даже как-то весело, легко. Она подошла к холодильнику, достала вино, хлопнула пробку о край стола.
— Справлюсь. И лучше, чем вы думаете. Но знаешь, Елена Петровна… — она чуть склонила голову. — Мне теперь всегда будет легче. Потому что я поняла: хуже, чем с вами, уже точно не будет.
Она налила себе бокал. Села. Взяла телефон. Вызвала мастера второй раз — уточнить время. Потом подняла глаза на мужа, который всё ещё стоял в углу, словно школьник после двойки.
— И тебе пора выбирать, Серёжа. Ты — со мной или с мамой. Но спать тебе сегодня точно не тут. Захлопни за собой дверь. Желательно — снаружи.
Он не ответил. Просто взял куртку, выскользнул в прихожую. Звук хлопнувшей двери прозвучал как выстрел. Точный, холодный и финальный.
На столе осталась папка с дарственной.
Анна взяла её. Порвала. Медленно, с чувством. Каждый лист. Каждую страницу.
— Всё-таки приятно иногда иметь право не подписывать свою капитуляцию, — пробормотала она.
А ведь это только начало.
Прошла неделя. Такая, знаете, неделя из тех, когда и кофе не бодрит, и тишина в доме такая, что даже кот у Анны стал шептать, когда мяукает. Ни звонка, ни СМС. Сергей исчез, как пуховик весной — вроде и был, но куда делся, непонятно. Елена Петровна тоже притихла, хотя подозрение, что она затаилась, как акула в кустах, не покидало Анну ни на минуту.
Анна за это время купила новый замок, вызвала мастера, и с удовольствием смотрела, как старый ключ — тот самый, из общего семейного прошлого — теперь не подходил.
Символично, — подумала она тогда.
Работала она, как заведённая. Разбирала отчёты, строила презентации, а вечером валялась в ванне с бокалом красного, слушая, как вода журчит по трубам. Этот звук напоминал о том, что всё движется — даже жизнь, которая неделю назад казалась разрушенной до основания.
Но всё переменилось вечером в пятницу.
В тот самый момент, когда Анна нарезала сыр и собиралась устроить себе заслуженный вечер «никаких людей, только Netflix и кот», в дверь позвонили.
— Только не ты, — прошептала она и пошла открывать.
Конечно, это был он. Кто же ещё.
Сергей стоял в своей нелюбимой кожанке, с потрёпанной сумкой через плечо. Волосы слиплись, взгляд — как у студента после госэкзаменов. И что-то жалкое было в его лице. Не жалость как эмоция, а жалкое как состояние.
— Привет, — тихо сказал он.
— Много слов, — кивнула Анна. — Продолжай в том же духе.
— Я не пришёл ссориться. Я… подумал.
— Это опасно, Серёжа. Ты точно не получил травму?
Он усмехнулся, но как-то вяло.
— Слушай, я правда не знал, что всё так. Что тебе настолько тяжело. Я думал… ты справляешься.
— Я справляюсь. Но знаешь, что обиднее всего? Я справлялась не потому, что у меня была поддержка. А потому что у меня её не было. — Анна отошла от двери, не пуская его внутрь. — И вот стоишь ты тут… и я пытаюсь вспомнить, когда ты в последний раз спросил, как у меня дела. Не как у нас, а именно у меня.
Он замялся.
— Я привык, что ты сильная.
— Это не сила. Это привычка выживать среди равнодушных.
Повисла пауза. Сергей переминался с ноги на ногу.
— А ты дашь мне шанс? Ну хоть поговорить?
— Говори.
— Анют, я не знал, как с тобой быть. Ты всегда такая правильная, целеустремлённая, даже кофе завариваешь, как будто на собрание в Госдуме готовишься. Я всё время чувствовал, что ты… как бы это сказать… не моя лига.
Анна прищурилась.
— То есть ты решил вести себя, как мальчик, чтобы мне стало скучно?
— Я… я просто растерялся. Мама… ты знаешь, какая она.
— Знаю. — Анна кивнула. — Но ты же не её муж. Ты мой. Или должен был быть. А ты всё время был как пульт от кондиционера — вроде есть, но батарейки давно сели.
Он усмехнулся сквозь неловкость.
— Ты жутко обидчивая, Анют.
— Нет, Серёжа. Я просто выросла. А ты — нет.
Она посмотрела на него пристально.
— А ты правда думал, что я отдам дом?
— Я думал… ну… если мама попросила… ты же раньше слушала.
— Потому что любила. А теперь знаешь, что я чувствую? Облегчение. Потому что ты ушёл. И теперь мне, наконец, есть место — для себя. Без комментариев по поводу того, как я режу огурцы, и зачем мне ещё одна книга по психологии.
Он молчал. Глаза бегали, как у ученика на контрольной. И в какой-то момент, глядя на него, Анна поняла: не было у него никогда собственного стержня. Он всю жизнь шёл за кем-то — сначала за мамой, потом за ней. Но за руку его никто держать не собирался больше.
— Так что ты пришёл? Вернуться? — спросила она.
— Нет, — медленно произнёс он. — Я пришёл извиниться. И поблагодарить. Ты была права. Я… просто мебель. А ты — человек. Который знает, чего хочет.
Анна кивнула. Стало как-то… спокойно.
— Ну что ж, Сергей. Прощаю. Иди. Дверь ты знаешь, замок — нет.
Он кивнул. Развернулся. И ушёл. Тихо. Без скандала. Даже без последнего взгляда через плечо.
Когда дверь захлопнулась, Анна вдруг поняла: тишина теперь совсем другая. Не гнетущая, а чистая. Настоящая. В ней можно жить, а не выживать.
Она вернулась к сыру, налила ещё бокал. Кот сел рядом, хмуро глядя в сторону двери.
— И я не пущу, не переживай, — усмехнулась Анна.
А ведь это всё ещё не конец.
Через три дня после ухода Сергея всё снова закрутилось. Только Анна начала привыкать к новой тишине, только начала жить по-человечески — не оглядываясь, не вздрагивая от каждого уведомления на телефоне — как снова: звонок. Настойчивый, в дверь. И снова вечером. И снова с запахом беды. Не Сергей. Елена Петровна. Конечно. Она пришла, как обычно, без предупреждения, с лицом, будто её позвали на вручение Оскара, а она, бедняжка, случайно свернула не туда и оказалась у невестки.
— Анна, нам надо поговорить, — произнесла она тихо, но в голосе дрожала обида, как холодец на празднике.
Анна скрестила руки. Без макияжа, в трикотажных штанах и растянутой футболке с надписью «Not today, Satan». Очень кстати.
— Если вы забирать тапки — они под лестницей. Могу даже нести не помогать.
— Ты издеваешься, — нахмурилась свекровь. — Я пришла с миром. И… с бумагами.
Анна вжалась в косяк двери.
— Я не подписываю ничего без адвоката. Даже открытки.
— Это не дарственная. Это… — она достала папку. — Отказ от претензий на дом. Официальный. И нотариально заверенный.
Тишина.
— Я… я поняла, что перегнула. — Голос Елены Петровны звучал неуверенно, словно кто-то впервые отобрал у неё сценарий. — Ты права. Это твой дом. Ты его купила. Ты им распоряжаешься.
Анна прищурилась.
— Почему вдруг такая любезность?
— Потому что я потеряла сына. Он ушёл. Не ко мне. Просто… ушёл. Сказал, что ему нужно пожить одному. И знаешь, Анна… я вдруг поняла, что сделала. Я всю жизнь играла в главную. А теперь даже в массовку не зовут.
Слова повисли в воздухе, как пыль в солнечном луче. И было в них нечто настоящее. Настолько, что Анна не сразу поняла — это не трюк, не манипуляция. Это женщина, которая впервые осталась одна. Без аплодисментов. Без власти. Без сына.
— Можно я зайду? — тихо спросила Елена Петровна.
Анна молча отошла в сторону. Пусть. Что бы это ни было — она справится. В конце концов, она теперь не та девочка, что боялась открыть рот.
На кухне Елена Петровна села за стол, аккуратно положила папку, достала из сумки… банку огурцов.
— Это те, которые ты любила. Помнишь, ты говорила, что в них «ещё вкус бабушки»? Я тогда обиделась. А теперь понимаю — ты была права.
Анна смотрела на неё в упор.
— Вы зачем пришли на самом деле?
Пауза.
— Проститься, — сказала свекровь и вдруг как-то села по-другому. Ниже. Без позы. — Я уезжаю. В Подольск. К сестре. На ПМЖ. Я поняла, что здесь мне делать нечего. Ты не та, кто позволит собой управлять. И, знаешь… ты молодец. Ты сделала то, чего я сама боялась всю жизнь. Ты встала и сказала «нет».
Анна почувствовала, как по позвоночнику пробежал холод. Не потому, что страшно. Потому что… странно. Такое ощущение, что конфликт — этот многолетний, затяжной, как плесень в ванной — вдруг испарился.
— Это… неожиданно.
— Для тебя? — усмехнулась Елена Петровна. — А для меня?
Они посидели в тишине. Потом свекровь поднялась, подтянула пальто и направилась к двери.
— Ключи у меня не остались, можешь не переживать, — сказала она с лёгкой усмешкой.
— Подождите, — Анна достала со стола пакет. — Вот. Шарф. Ваш. И… письмо. От Сергея.
— Он вам дал? — удивилась Елена Петровна.
— Нет. Я его нашла. В старом ящике. Он его не отправил. Но он его писал.
Женщина забрала пакет. Долго смотрела на него. Глаза у неё блестели. Потом она кивнула, коротко — по-военному — и вышла.
Анна осталась одна. Опять. Но теперь — по-настоящему одна. Без фальши. Без страхов. Без тупиков.
Она прошлась по дому. Заглянула в кухню, в спальню, в ванную, где наконец-то лежали её вещи, а не полотенца свекрови с золотыми узорами. Двери были распахнуты. Пространство — свободное.
На пороге зала она остановилась. На тумбочке лежал старый ключ. Тот самый, который больше ни к чему не подходил. Она взяла его в руки, сжала, потом медленно подошла к открытому окну и бросила его вниз, в траву.
— Всё. Больше никаких чужих ключей от моей жизни, — тихо сказала она.
Кот зевнул с подоконника, посмотрел на неё и мяукнул одобрительно.
А в это время в телефоне мигнуло новое сообщение.
«Анна, привет. Я знаю, что не вовремя. Но я никогда не забыл. Если ты вдруг хочешь кофе — тот самый, как тогда, в университете, когда мы проспали экзамен и смеялись — я рядом».
Андрей, первый мужчина, который ушёл сам. И, возможно, не зря.
Анна улыбнулась.
А жизнь, она ведь не про концовки. А про продолжения.
