Арсений Николаевич — Сеня, как звали его во дворе — никогда не предполагал, что станет чьим-то отцом. В свои двадцать восемь он жил один в двухкомнатной квартире на пятом этаже, работал слесарем и по выходным играл в карты с мужиками во дворе. Его жизнь протекала спокойно, без особых потрясений и крутых поворотов.
В соседней квартире жили Косенко — Паша с Таней и их пацанёнок Вадик. Мальчишке было лет семь, рыжий такой, конопатый, вечно с разбитыми коленками. Бегал по двору как угорелый, гонял голубей, лазил по гаражам.
— Вадик! Уходи оттуда! — кричала ему Таня с балкона. — Иди домой, обедать!
— Сейчас, мам! — отзывался пацан и продолжал носиться.
Паша работал на том же заводе, что и Арсений, только в литейном цехе. Мужик он был весёлый, компанейский, но… любил выпить. А когда выпивал — становился буйным. Сколько раз Сеня слышал через стенку, как Таня плачет, как бьётся посуда, как Вадик прячется в своей комнатке…
А потом случилось то, что случилось. Декабрь девяносто седьмого выдался лютым — минус тридцать пять, ветер такой, что продувал насквозь даже через ватник. Паша после смены зашёл в забегаловку «погреться», да так и не дошёл до дома. Нашли его утром в сугробе возле гаражей — замёрз. Таня с горя слегла, а через месяц и её не стало — сердце не выдержало.
Вадика должны были забрать в детдом. Сеня помнит, как пацан стоял посреди опустевшей квартиры — маленький такой, растерянный, в отцовской шапке-ушанке, которая сползала ему на глаза.
— Дядь Сень… — прошептал он. — А мама с папой правда больше не придут?
И тут что-то ёкнуло у Арсения в груди. Не мог он отдать мальчишку в детдом, не мог.
— Слушай, Вадик… — присел он на корточки перед пацаном. — А давай-ка ты у меня поживёшь пока? А там видно будет.
Так и остался Вадик у него. Сначала «пока», потом «ещё немножко», а потом Арсений оформил опекунство. Соседки языками чесали: «Вот дурак-то! Чужого ребёнка на шею взвалил! Своих бы заводил…»
А Сеня только отмахивался. Какой он чужой? Пацан же, живой человек. Да и привык он к рыжему сорванцу, который теперь топал за ним по пятам.
Воспитывать ребёнка оказалось делом непростым. Особенно когда ты — одинокий мужик, который и яичницу-то не всегда удачно пожарить может.
— Дядь Сень, а почему у нас опять макароны? — спрашивал Вадик.
— А что, невкусно? — Арсений старательно делал вид, что обижается. — Я старался между прочим! С маслицем, с тушёнкой…
— Да нет, вкусно… Только вчера тоже были макароны. И позавчера.
— Ну… зато сытно! Растущему организму самое то!
Вадик хихикал, а Арсений тайком вздыхал. Надо было учиться готовить, но когда? После смены еле ноги домой доносил.
Денег катастрофически не хватало. Зарплату на заводе задерживали по три-четыре месяца, а когда давали — половину товаром: то кастрюлями, то постельным бельём. Сеня бегал по рынкам, менял этот товар на продукты, на одежду для Вадика — пацан рос как на дрожжах.
— Арсений Николаевич, — остановила его как-то завуч в школе, Ксения Олеговна, дама строгая, в очках с толстыми стёклами. — Вадик у вас способный мальчик, но… рассеянный очень. И домашние задания не всегда делает.
— Я с ним поговорю, Ксения Олеговна…
— Поговорите, поговорите. И на родительские собрания приходите. А то всё некогда вам…
Некогда — это точно. Утром — на завод, вечером — домой, готовить, стирать, проверять уроки. По выходным — на рынок, в магазин, латать Вадиковы штаны, которые он вечно рвал.
А тут ещё травма эта… Упал Арсений с лесов в цеху, спину повредил. Месяц в больнице провалялся, еле на ноги встал. Вадик тогда, ходил к нему каждый день, яблоки из сада тёти Любы таскал.
— Дядь Сень, ты поправляйся… — шептал, сидя на краешке больничной койки. — А то мне без тебя… страшно.
И Арсений поправлялся. Куда ж он денется? Пацану отец нужен. Пусть не родной, но всё же…
Годы летели незаметно. Вадик из рыжего сорванца превратился в долговязого подростка. Конопушки никуда не делись, только характер изменился — стал дерзким, упрямым.
— Вадик, ты уроки сделал? — спрашивал Арсений, возвращаясь с работы.
— Ага, — буркал парень, не отрываясь от компьютера.
Компьютер Сеня купил в кредит — для учёбы, как он себе объяснял. На деле Вадик больше в игрушки играл.
— Покажи тетради.
— Да что ты как маленький со мной? Сделал я, сделал!
— Вадик…
— Ой, всё! Достал уже!
Хлопок двери, топот по коридору. Арсений вздыхал и шёл на кухню готовить ужин. Переходный возраст, что поделаешь…
А потом началось похуже. Вадик связался с дурной компанией — пацаны из соседнего двора, которые шатались по подвалам, пиво пили, курили. Арсений пытался поговорить:
— Вадик, ты смотри там… осторожнее. Ребята эти…
— Что ребята? Нормальные ребята!
— Я Славика ихнего знаю, отец его сидел. Да и сам он…
— Ну и что? Он мне друг! А ты… ты мне вообще кто? Не отец же!
Слова эти как ножом по сердцу. Арсений молчал, сжав кулаки. Что ответить? Правда ведь — не отец. Но разве дело в крови? Разве не он все эти годы…
— Извини, — буркнул Вадик, видя, как побледнел Арсений. — Я не хотел…
— Иди спать, — тихо сказал Сеня. — Завтра в школу рано.
К восемнадцати Вадик совсем отбился от рук. Школу кое-как закончил, в институт поступать не стал — «не хочу я эту вашу вышку». Устроился подсобным рабочим в магазин, но долго не продержался — уволили за прогулы.
— Вадик, ну так нельзя же! — Говорил Арсений. — Тебе жить как-то надо, работать…
— Да найду я работу! Что ты паришься?
— На что жить-то будешь?
— Ну… ты же работаешь. Проживём как-нибудь.
Арсений работал, да. После травмы перевели его на лёгкий труд — вахтёром на предприятии. Платили копейки, но что делать?
Деньги Вадик начал таскать потихоньку. Сначала мелочь из кошелька, потом купюры из заначки. Арсений делал вид, что не замечает. Боялся скандала, боялся, что парень совсем уйдёт.
А потом Вадик влез в долги. Занял у каких-то ребят «на бизнес», прогорел, отдавать нечем.
— Дядь Сень, выручай! — влетел он как-то вечером домой, бледный, трясущийся. — Мне до завтра деньги нужно вернуть!
— Откуда у меня столько денег, Вадик? — Арсений опустился на табурет. — У меня зарплата пятнадцать…
— Ну займи! Продай что-нибудь! Они же меня…
— Что продать-то? — Сеня обвёл взглядом убогую кухню. — Холодильник древний? Телевизор?
В итоге пришлось закладывать квартиру. Единственное, что осталось, — крыша над головой. Арсений подписывал документы дрожащими руками, понимая, что делает глупость. Но Вадиковы глаза… В них был такой страх…
Долги Арсений выплачивал два года. Урезал себя во всём — ел одну картошку, ходил в рваных ботинках. Вадик обещал устроиться на работу, помогать, но всё как-то не складывалось. То работа не та, то начальник дурак, то ещё что-нибудь.
А потом он встретил Лизу. Девчонка как девчонка — крашеная блондинка, любительница ночных клубов и дорогих шмоток. Вадик по уши влюбился.
— Дядь Сень, дай денег, а? Мне Лизу в ресторан сводить надо.
— Вадик, у меня нет денег. До зарплаты ещё неделя, а в кошельке двести гривен.
— Ну дядь Сень! Ну пожалуйста! Она меня бросит!
— Если бросит из-за денег, то грош ей цена…
— Да что ты понимаешь! — взорвался Вадик. — Сидишь тут как сыч, копейки считаешь! Жизни не видел!
Арсений молчал. Что тут скажешь? Правда ведь — какая у него жизнь? Работа-дом, дом-работа. Ни семьи, ни радости. Всё для Вадика, всё ради него…
В тот вечер Вадик ушёл, хлопнув дверью. Вернулся под утро пьяный, с разбитой губой.
— Подрался с кем? — спросил Арсений, доставая йод.
— Не твоё дело, — огрызнулся парень.
Лиза его всё-таки бросила. Нашла кого-то побогаче. Вадик запил. Приходил домой за полночь, шатаясь, падал одетый на диван. Арсений накрывал его одеялом, собирал разбросанные вещи.
— Так больше нельзя, — сказал он как-то утром, когда Вадик, опухший, с красными глазами, полез в холодильник. — Или ты берёшься за ум, или…
— Или что? — Вадик повернулся, усмехаясь. — Выгонишь? На улицу? Ну давай, выгоняй! Сдохну под забором — совесть замучает!
Арсений отвернулся. Не мог он его выгнать. Не мог. Это ж Вадик, его мальчик, его…
— Дядь Сень, — вдруг тихо сказал парень. — Дай ещё денег. Последний раз. Я долг отдам, честно.
— Какой ещё долг?
— Ну… я тут опять занял немного. На лечение.
— На какое лечение? Ты болен?
— Да нет… Похмелиться надо было, вот и…
Арсений закрыл глаза. Сколько можно? Сколько?
В начале двухтысячных завод окончательно загнулся. Арсения сократили. Он остался без работы, с больной спиной и чужим ребёнком на шее — весело.
Пособие по безработице — три тысячи гривен. Вадик по-прежнему не работал. Квартиру, заложенную, банк грозился отобрать за неуплату процентов.
И тут Арсений встретил Свету.
Столкнулись случайно в магазине — она уронила кошелёк, он поднял. Разговорились. Света работала медсестрой в поликлинике, жила одна, дочка в Киеве училась.
— Тяжело вам, наверное, — сказала она, выслушав Сенину историю. Сидели в крошечном кафе возле автовокзала, пили дешёвый чай.
— Да привык уже, — отмахнулся Арсений.
— Жениться не думали?
Арсений усмехнулся:
— Кому я нужен? Безработный, больной, с… с нахлебником.
— Не говорите так о мальчике. Вы хороший человек, Арсений Николаевич. Редкий.
Они стали встречаться. Тайком от Вадика — Арсений боялся его реакции.
— Переезжай ко мне, — предложила она через полгода. — У меня двушка, места хватит. И Вадика возьмём.
— Света, я не могу… Квартира эта — единственное, что у него есть. От родителей осталось.
— Но вы же её потеряете! Банк отберёт!
— Что-нибудь придумаю…
Света ждала. Месяц, два, три. А потом сказала:
— Сеня, я не могу больше. Либо ты выбираешь нормальную жизнь, либо… Прости.
И ушла. Арсений даже не пытался её удержать. Какое право он имел? Она молодая ещё, красивая, а он…
Квартиру отобрали в августе. Выселили по решению суда. Вадик орал, грозился судиться, но что толку? Документы есть документы.
Переехали в общежитие на окраине. Комнатушка три на четыре метра, туалет в конце коридора, соседи — алкоголики.
— Это всё из-за тебя! — кричал Вадик. — Из-за твоей тупости! Нормальный человек давно бы денег заработал!
Арсений молчал. Устал объяснять, устал оправдываться.
Работу нашёл — грузчиком на овощном складе. Спина после первой же смены взвыла, но выбора не было. Таскал мешки с картошкой, ящики с капустой, думал о том, как всё странно сложилось. Вроде хотел как лучше, а вышло…
Вадик продолжал пить. Деньги на водку находил всегда — то украдёт, то выклянчит, то займёт у собутыльников.
— Ты меня в гроб загонишь, — сказал как-то Арсений, глядя на пьяного в хлам парня.
— Ну и отлично! — заплетающимся языком ответил Вадик. — Сдохнешь — мне легче будет!
Ночью Арсению стало плохо. Сердце прихватило — боль такая, будто кто-то раскалённый гвоздь в грудь вогнал. Вадик спал пьяным сном, не слышал, как Сеня хрипел, хватая ртом воздух. Он смог дойти до двери соседки тёти Маши, она вызвала скорую.
Три недели Арсений пролежал в кардиологии. Вадик пришёл на третий день — небритый, помятый, с мутными глазами.
— Ну чего? — буркнул с порога. — Живой?
— Живой, — прошептал Арсений. Говорить было тяжело.
— Денег дай.
— Вадик…
— Да ладно, не парься! Я в долг возьму!
И ушёл. Больше не приходил.
А к Арсению приходила Света. Узнала от общих знакомых, примчалась.
— Господи, Сеня! Что ж ты себя так…
— Свет, иди. Не надо.
— Молчи, дурак! — Она заплакала. — Я заберу тебя к себе.
— А Вадик?
— А что Вадик? Взрослый парень, двадцать два года. Пусть сам о себе думает.
— Не могу я его бросить, Свет. Не могу.
— А он тебя может? Может, Сеня! Уже бросил!
Арсений отвернулся к стене. Правда это была горькая, как лекарство, которым его пичкали.
Выписали его в сентябре. Света встретила у больницы, повезла к себе. Арсений не сопротивлялся — сил не было.
В общежитие заехали за вещами. Комната была разгромлена — пустые бутылки, окурки, грязная одежда. Вадика не было.
— Третий день не появляется, — сообщила тётя Маша. — С дружками своими шляется. Вещички-то ваши пособирать?
Собирать было нечего. Старый чемодан с одеждой, фотоальбом, папка с документами. Всё.
У Светы было тепло и уютно. Она варила куриный бульон, делала уколы, заставляла пить таблетки по часам.
— Свет, а вдруг Вадик придёт? Меня не найдёт…
— Найдёт, если захочет. Адрес у соседей оставили.
Вадик не приходил. Месяц, два, три…
А под Новый год позвонил. Голос пьяный, плаксивый:
— Дядь Сень! Ты где? Мне плохо… Помоги!
— Что случилось?
— Избили меня… Денег требуют… Дядь Сень!
Арсений посмотрел на Свету. Она покачала головой.
— Вадик, я больше не могу. Прости.
— Дядь Сень! Дядь Сень! Не бросай! Я же… я же твой! Ты же меня любишь!
Арсений положил трубку. Сел на диван, закрыл лицо руками. Света обняла его, прижала к себе.
— Правильно сделал, Сеня. Правильно.
— Почему тогда так больно?
Эпилог
Прошло два года. Арсений Николаевич работал вахтёром — Света устроила. Платили немного, но для жизни хватало. По вечерам они гуляли в парке, по выходным ездили на дачу к Светиной подруге.
Вадика он видел однажды — случайно, на автобусной остановке. Парень постарел, осунулся, в глазах пустота. Увидел Арсения, дёрнулся было подойти, но передумал. Сел в автобус и уехал.
— Ты жалеешь? — спросила как-то Света.
— О чём?
— Что взял его тогда. Столько лет потратил…
Арсений задумался. Жалеет ли? О потерянных годах, о несложившейся жизни, о здоровье, которого не вернёшь?
— Знаешь, Свет… Наверное, нет. Не жалею.
— Почему?
— Потому что… Потому что я хотя бы попытался. Дал пацану шанс. Не получилось — ну что ж, бывает. Но если бы я тогда отвернулся, отдал его в детдом — вот это я бы себе не простил.
— Ты странный, Арсений Николаевич.
— Угу. А ты за что меня любишь?
Света рассмеялась, звонко. И Арсений улыбнулся. Впервые за долгое время ему было хорошо. Спокойно. Правильно.
Жизнь продолжалась. Надо было жить дальше. Для себя. Для Светы. Для того, чтобы однажды, оглянувшись назад, не сказать: «Я отдал всё и не получил ничего». А сказать: «Я отдал всё, что мог. И научился брать то, что мне дают».
В этом, наверное, и есть мудрость. Не в том, чтобы жертвовать собой до конца. А в том, чтобы вовремя остановиться. Вовремя сказать: хватит.
И начать жить.
Вот такая история. О любви, которая душит. О жертве, которая не нужна. О границах, которые необходимы.Арсений Николаевич сидел на лавочке в дворе, смотрел, как дети играют в салочки, и думал: а ведь каждый из них — чей-то Вадик. Чья-то надежда, чья-то боль.
Дай Бог, чтобы у них всё сложилось иначе.
Дай Бог.
Эту историю мне прислали на почту, и я не могла ею не поделиться.
Знаете, как много раз я видела, когда семейные тайны вскрывались после ухода близкого человека… Но чтобы всё доходило до таких драматичных событий — большая редкость. Мне очень жаль, что Егор и Вадим оказались такими. Это очень больно, когда самые близкие люди так поступают, но я уверена, что у Вики и Дмитрия всё будет хорошо!
А как вы думаете, как бы вы поступили на месте Вики? Простили бы братьев-обманщиков? Или так же, как она, прекратили бы с ними общение?
