Любовь Петровна умела одним взглядом заставить человека почувствовать себя не в своей тарелке. Я ощутила это ещё пять лет назад, когда Дима впервые привёл меня к ней знакомиться.
— Вот, мама, это Света, — пробормотал он, неловко переступая с ноги на ногу.
Она окинула меня взглядом — долгим, придирающимся, от макушки до туфель. Потом кивнула — вежливо, но холодно, как зимний ветер:
— Здравствуйте.
И тут же:
— Дмитрий, помоги мне на кухне.
Я осталась в их гостиной, чувствуя себя экспонатом. Рассматривала фотографии на полке: Дима в детстве, Дима в школе, Дима на военной службе. Счастливая семья. Из кухни доносился её голос — резкий, настойчивый. Дима отвечал тише. Очевидно, обсуждали меня.
Через десять минут они вернулись. Дима выглядел смущённым, смотрел в пол. Любовь Петровна — собранная, с непроницаемым лицом.
— Значит, у вас дочка есть, — сказала она, расставляя чашки. Не вопрос, а утверждение. — Сколько девочке лет?
— Двенадцать. Маша.
— Ясно, — Любовь Петровна поджала губы. — Мужчине непросто быть отчимом.
— Маша хорошая, — попыталась я смягчить. — Диме она нравится.
— Время покажет.
Больше о дочке она не спрашивала. Весь вечер разговор шёл о Диминой работе, её здоровье, соседях. Я сидела молча, чувствуя себя лишней.
Уходя, Любовь Петровна обняла сына и бросила мне:
— Заходите ещё.
Но в её тоне не было тепла. Скорее формальность.
— Мама у меня строгая, — оправдывался Дима по дороге домой. — Она ко всем так сначала. Привыкнет.
Но она не привыкла. За пять лет Любовь Петровна так и не приняла ни меня, ни Машу.
На нашей свадьбе она появилась с каменным лицом. Поздравила Диму, мне лишь кивнула. На ужин в кафе пришла нехотя, сидела с видом человека, выполняющего долг. Машу, которой тогда было тринадцать, будто не замечала. Дочка старалась быть незаметной, но я видела, как она ждёт от новой бабушки хоть улыбки. Не дождалась.
— Женщина с ребёнком — это всегда сложно, — сказала мне Любовь Петровна в туалете кафе, поправляя макияж. — Надеюсь, Дима понимает, на что идёт.
Я промолчала. В день свадьбы не хотелось спорить.
После свадьбы Дима переехал в мою двухкомнатную квартиру в Киеве. Он честно сказал, что своего жилья нет, снимал однокомнатную. А у меня была квартира, купленная на материнский капитал и накопления после развода с первым мужем.
Я работала мастером маникюра дома. Клиенты постоянные, доход стабильный — около двадцати тысяч гривен в месяц. Дима был электриком в коммунальной службе, зарабатывал чуть меньше. Вместе мы справлялись.
Маша к отчиму привыкла быстро. Дима был спокойным, не лез в конфликты. Не пытался заменить ей отца, но и не сторонился. Помогал с уроками, чинил поломки, иногда шутил. Дочка его зауважала.
Но дочкой он её не называл. Всегда Маша. Или «она», когда говорил о ней с другими.
— Маша получила пятёрку по контрольной, — делилась я за ужином.
— Молодец, — кивал Дима. — Умная девочка.
Не «наша», не «дочка». Просто «девочка».
Любовь Петровна приезжала редко, раз в месяц. Заходила на час, пила чай, болтала с сыном. Со мной — натянуто-вежливо. Машу игнорировала.
Когда дочка пыталась рассказать о школе, поделиться успехами, свекровь отвечала коротко или меняла тему.
— Любовь Петровна, Маша выиграла олимпиаду по литературе, — пыталась я привлечь её внимание.
— Хорошо, — равнодушно отзывалась она. — Дима, как дела на работе?
Маша скоро поняла, что бабушке она неинтересна. Перестала пытаться, при визитах свекрови уходила в свою комнату.
— Мам, почему бабушка Люба меня не любит? — спросила однажды дочка.
— Не знаю, милая. Может, просто не умеет показывать чувства.
— А папа любил свою маму?
Машин отец умер, когда ей было восемь. Рак, всё быстро.
— Папа был добрым. Всех любил.
— А дядя Дима почему меня дочкой не зовёт?
Я не знала, что сказать. Правду — что Дима держит дистанцию, что Маша для него чужая? Или соврать про характер?
— У всех свой способ показывать привязанность.
Маша кивнула, но я видела — ответ её не устроил.
За пять лет Любовь Петровна ни разу не поздравила Машу с днём рождения. Не позвонила на выпускной в девятом классе. Когда дочка поступила в колледж на графический дизайн, даже не спросила.
Зато о себе напоминала регулярно. День рождения, Восьмое марта, именины — ждала подарков. Дима покупал, я упаковывала, подписывали «от семьи».
— Почему «от семьи»? — спросила однажды Маша, глядя на открытку. — Она же меня за семью не считает.
Дима сделал вид, что не услышал.
В прошлом году на день рождения свекрови мы подарили дорогой набор косметики — за пять тысяч гривен. Любовь Петровна приняла с видом, будто так и надо, поблагодарила сына. Меня даже не упомянула, хотя деньги были и мои.
— Дима такой заботливый, — хвалилась она подругам по телефону при нас. — Всегда помнит про маму, знает, как порадовать.
А в Машин день рождения, через месяц, даже не позвонила.
— Не бери в голову, — говорил Дима, когда я пыталась обсудить. — Мама такая. Сдержанная.
— Сдержанная с моей дочкой, но не с тобой.
— Я же её сын!
— А Маша кто? Чужая?
— Не чужая, конечно. Просто… ну, ты понимаешь.
Я понимала. Для его семьи мы с дочкой были чужими, которых терпят ради Димы.
Особенно это чувствовалось в праздники. Новый год мы всегда встречали у Любови Петровны — Дима настаивал. Она накрывала стол, готовила фирменные блюда, дарила сыну подарки.
Мне доставался дежурный набор — крем для рук и конфеты из супермаркета. Маше — ничего.
— Она уже взрослая, — оправдывалась свекровь. — В её возрасте игрушки не нужны.
Но дело было не в игрушках. Дело в знаке внимания, в признании, что девочка существует.
Я привозила свекрови дорогие подарки, а Маша сидела за столом, как тень. Говорила, только если к ней обращались, ела молча,早く домой просилась.
— Мам, можно я больше туда не поеду? — попросила Маша после прошлого Нового года. — Мне там некомфортно.
— Почему?
— Бабушка Люба смотрит на меня, будто я лишняя. А дядя Дима при ней другой. Как будто меня нет.
Я знала, о чём она. При матери Дима и правда менялся. Становился отстранённым с нами. Будто стеснялся.
— Мы семья, должны праздновать вместе.
— Мы с тобой семья. А они — другая семья. Которая нас терпит.
Из уст семнадцатилетней девочки это звучало горько и правдиво.
В этом году я решила: хватит заставлять Машу терпеть равнодушие. Пусть Дима ездит к матери один, а мы останемся дома.
Но перед этим был день рождения свекрови. Шестьдесят восемь лет.
Дима заговорил об этом за неделю, как всегда вскользь:
— У мамы скоро день рождения. Надо подарок.
— Что дарить будешь?
— Не знаю. Ты же лучше разбираешься в женских вещах.
Эта фраза задела. «Женские вещи» — будто речь о покупке салфеток, а не о подарке для близкого человека.
— А что она любит?
— Ну, кремы, духи. Что обычно дарят.
— Дима, это твоя мама. Ты должен знать её предпочтения лучше меня.
— Зачем усложнять? Купи что-то красивое, упакуй. Она не привереда.
Я молчала, мыла посуду после ужина. Маша делала уроки в своей комнате, Дима смотрел телевизор.
На следующий день за завтраком он вернулся к теме:
— Света, ты же жена, купи маме подарок от нас. Выбери подороже, чтобы не опозориться.
Я медленно поставила чашку на стол.
— Ты уверен, что это должно быть «от нас»?
Дима удивился:
— А что не так?
— Может, стоит подумать, есть ли это «мы» на самом деле?
— О чём ты?
Маша подняла глаза от тетради. Она всегда чувствовала напряжение.
— Я о том, что твоя мама ни разу не спросила, как живёт моя дочь. Ни разу не поздравила её с праздником. При ней ты зовёшь меня по имени, а не женой. А я должна покупать ей подарки за свои деньги.
Дима нахмурился:
— Не начинай. Это просто уважение к старшим.
— Уважение — это взаимно. Где её уважение ко мне? К Маше?
— Мама старой закалки.
— Нет, Дима. Она не считает нас за людей. Мы для неё — помеха в твоей жизни.
Маша встала:
— Я пойду.
— Маш, доешь завтрак.
— Не хочется. — Она взяла рюкзак и вышла.
Дима проводил её взглядом:
— Зачем при ней такое говорить?
— А при ком? Она часть семьи! Или нет?
— Конечно, часть.
— Тогда почему твоя мама её игнорирует? Почему ты при ней другой?
— Я не другой!
— Другой. При маме ты зовёшь меня Светой, а не женой. Говоришь «Света сделала», «Света купила», будто я соседка. А про Машу вообще молчишь, как будто её нет.
Дима помолчал, потом сказал тише:
— Маме нужно время. Она привыкла, что я один.
— Пять лет не хватило?
— Что ты от меня хочешь? Заставить её вас полюбить?
— Не полюбить. Уважать. Это разные вещи.
— Она вас уважает.
— Нет. Уважаемого человека не игнорируют. Его ребёнка не обходят молчанием.
Дима встал:
— Слушай, просто купи подарок, ладно? Не хочу ссориться.
— А я не хочу покупать подарки человеку, который меня не ценит.
— Это ультиматум?
— Нет. Это логика. Хочешь сделать маме приятно — купи сам. И подороже, не забудь.
Дима ушёл на работу, хлопнув дверью. Я весь день думала о нашем разговоре.
Вечером он вернулся с пакетом. Достал коробку крема и духи.
— Купил сам, — сказал коротко. — Подпишу от себя.
— Пиши.
На день рождения свекрови мы поехали втроём. Маша не хотела, но я уговорила — последний раз.
Любовь Петровна встретила, как всегда: сына обняла, мне кивнула, Машу не заметила.
За столом она говорила о своих делах, жаловалась на здоровье, расспрашивала Диму о работе. Мы с Машей молчали.
Когда Дима вручил подарки, свекровь улыбнулась:
— Спасибо, сынок. Ты у меня такой внимательный.
— Не только я, — сказал Дима. — Света помогла выбрать.
Любовь Петровна кивнула мне:
— Спасибо.
За столом она рассказывала о себе, расспрашивала Диму. Мы с Машей молчали.
Маша встала:
— Можно я выйду?
— Конечно, милая.
Когда дочка вышла, Любовь Петровна вдруг сказала:
— Дима, зачем ты её всё время возишь? Взрослая уже, могла бы дома остаться.
Меня будто током ударило.
— Простите? — переспросила я.
— Ну что ты сразу? Просто говорю — у девочки свои дела, наверное.
— Маша — часть нашей семьи. Поэтому с нами.
— Какая семья? — Любовь Петровна резко поставила чашку. — Я её почти не знаю. Она мне чужая.
Дима молчал, смотрел в стол.
— Чужая? — я встала. — Пять лет мы к вам ездим. Пять лет я покупаю вам подарки за свои деньги. А моя дочь для вас чужая?
— Ну да, чужая. Что такого? Не моя же внучка.
— Дмитрий! — я повернулась к мужу. — Ты слышишь?
— Слышу, — тихо ответил он.
— И что скажешь?
— Мам, ты не права. Маша хорошая девочка.
— Хорошая или нет — мне всё равно. Зачем её сюда таскать?
Маша вернулась. По её лицу я поняла — она всё слышала.
— Собирайся, солнышко. Едем домой.
В машине Маша спросила:
— Мам, мы больше туда не поедем?
— Не поедем. Пока тебя там не начнут уважать.
Дома Дима сказал:
— Что теперь?
— Теперь езди к маме один. И не говори мне больше «купи маме подарок от нас».
— А если она обидится?
— Пусть обижается. Зато моя дочь не будет слышать, что она чужая.
С тех пор так и живём. Фразу «ты же жена, купи маме подарок» Дима больше не произносит.
Друзья, как бы вы поступили на месте Светы? Сталкивались ли с ситуацией, когда родственники мужа или жены не принимали вашу семью? Делитесь своими историями в комментариях — ваши мысли помогают понять, как отстаивать свои границы и защищать близких!
