Мария сложила полотенце на стул и посмотрела на зеркало. Волосы пушились, как у подростка, которому впаяли пятёрку за поведение — не по заслугам, но чтоб не обиделся. Лицо обычное. Жена. Сорок два. Живёт в съёмной квартире, экономит на доставке еды и мечтает о новоселье. Муж рядом, но как будто в другом отсеке этого же корабля — слышно, но не видно.
— Маша, ты не видела мой паспорт? — крикнул Игорь из коридора.
— Не видела, Игорь. Но если он в твоём бардаке, то поздравляю — он тебя боится.
Она не кричала. Она вообще редко кричала. Не то чтобы она была добрая или терпеливая — просто криком свою правду не доказать. Да и на кого кричать, если этот человек рядом пятнадцать лет? Он же как старый шкаф: скрипит, но держит.
Они снимали однушку в районе, где окна смотрели на чужие окна. Мария работала бухгалтером на удалёнке, Игорь был техническим специалистом в каком-то заштатном ИТ-отделе, где кофе по утрам был главным достижением отдела. Копили на ипотеку. Медленно. Смешно медленно.
А потом пришла Ольга.
Сестра Игоря. Младшая. С хищным лицом, как у кошки, которая только что разорила кормушку, но всё ещё выглядит невинной. Явилась в шубе — в мае. Под мышкой — подруга Кристина, тоже с выражением лица «мы сюда не за водой пришли».
— Мария, привет! — расплылась Ольга в улыбке, не обняв, но сделав вид, что хотела.
— Привет, — сказала Мария, вытирая руки о фартук. — Ты опять не одна.
— А я что, одна сюда приду? — фыркнула Ольга. — Мне, знаешь ли, весело жить.
Кристина рассматривала стены, как будто ждала, что из трещины на обоях вылезет таракан и начнёт петь романс.
Они сели за стол. Мария поставила чай. Ольга вздохнула, поиграла кольцом на безымянном пальце.
— Игорёк, я к тебе с просьбой, — сказала она, стрельнув глазками. — У меня опять задержали перевод. Ну, ты знаешь. Эти заказчики. Им бы только клянчить, а как платить — так до свидания.
Игорь кашлянул, отвёл взгляд.
— Сколько?
— Да чепуха. Пятьдесят тысяч. На недельку. Максимум — на две. У меня клиент в Испании. Он переведёт, как только у него там контракт с музеем подпишут. Ну ты ж понимаешь.
— Угу, музей. — Мария пила чай и молчала. На дне чашки была капля раздражения.
Кристина достала айфон, поставила его на стол. Новый. Глянцевый. Игорь, понятное дело, не заметил. Он вообще мало что замечал, кроме батарейки на телефоне и скидок в «Магните».
— Маш, у тебя вкусняшка, — сказала Ольга. — Чай с бергамотом? Боже, какая ты у нас домашняя. А я вот всё думаю, надо в Сочи махнуть. Перезагрузиться.
Мария кивнула.
— Главное — не перегрузиться.
Потом они ушли. Легкие, довольные. И с того дня Мария начала считать деньги. Потому что чувствовала — где-то у неё дырка. И не в кошельке. А в доверии.
Через неделю Ольга пришла снова. Одна. Без шубы. Но с фирменной наглостью.
— Слушай, Маш… я тут у тебя сумочку взяла, серую, помнишь? Кофе пролила на свою. Думаю — ну что я как нищая. Потом верну.
— Не заметила, — сказала Мария спокойно. — У меня их немного.
В ту ночь она достала старый словарь. Толковый. Там, где «М» — значит «муж», а «Ж» — значит «жалость». Вырезала страницы. Сложила туда все накопленные деньги. Не банковская ячейка, конечно, но зато по-русски. С толком.
На следующий день после визита Ольги — минус пятнадцать тысяч.
И через неделю — ещё десять.
Она молчала. Наблюдала. Ольга приходила по привычке. Чай, смех, сплетни. Словарь стоял на полке. Как свидетель. Или как жертва.
Мария не выдержала.
— Игорь, слушай… ты замечал, что у нас деньги пропадают?
— Угу, — зевнул он. — Ну, тратим, наверное.
— Я тратим, ты тратим, а словарь не тратим, — сказала Мария. — Деньги из словаря уходят.
Он поднял брови.
— Из какого ещё словаря?
— Из большого. Где «предательство» ещё не вырвано.
Он посмотрел на неё, как на женщину, которую укусил «Дом-2». Слегка с укором и большим сочувствием.
— Маша, ты чего? Это Ольга? Ты что, с ума сошла?
— Не сразу, Игорь. Постепенно. Сначала ты не веришь, потом не слышишь. А потом просишь потерпеть.
Он ушёл на кухню. Типа подумать. Но на деле — просто сбежать от неприятного.
Через неделю она пометила купюру. Синей ручкой. В углу. Словно тайный агент в советском фильме.
И когда Ольга снова пришла, и снова полезла в ванную — типа «освежиться» — через пятнадцать минут в её кошельке была та самая купюра. Мария её видела. Сама. Рядом стояла Кристина и трещала про салоны в Турции.
— Интересная у тебя купюра, Оль, — сказала Мария. — Почти памятная.
— Что?
— Да ничего. Просто ты её из моего словаря взяла.
Ольга побледнела. Настоящее лицо вылезло наружу — без маски, без подводки. Лицо, которое знает, что его поймали.
— Ты что, следишь за мной?
— А ты за моим кошельком?
— Я к тебе с добром! — закричала Ольга. — Я тебе как сестра! А ты мне?
— А ты мне? — переспросила Мария. — Как вор.
В комнату влетел Игорь.
— Что тут происходит?!
— Твоя сестра ворует у нас деньги, Игорь. Я доказала. Пометила купюру. Она в её кошельке. Хочешь, покажу?
— Ты больная? — прошипела Ольга. — Ты сумасшедшая, Маша!
— Я просто больше не наивная.
Игорь посмотрел на жену. Потом на сестру. Потом снова на жену. И выдал:
— Ну может, она просто взяла взаймы…
Мария засмеялась. Громко. С настоящим смехом. Почти весело. Как человек, который наконец понял, что его мир — это комедия, а не драма.
— Взаймы? Без спроса? Без слов? Да, Игорь. Тогда давай и я у тебя машину «взаймы» возьму. Только без документов. По любви.
Он молчал.
Мария смотрела на него. Потом на Ольгу.
— Знаете, — сказала она, снимая фартук. — Я, пожалуй, сегодня переночую у подруги.
— Куда ты?! — вскрикнул Игорь.
— Туда, где не воруют. И где меня не делают сумасшедшей.
Она взяла сумку, вышла и закрыла за собой дверь. Не хлопнула. Просто закрыла.
А за дверью — воздух. Свежий. Глупо чистый.
И Мария впервые за долгое время выдохнула.
Мария прожила у Ларисы три дня. Не то чтобы они были подругами — скорее, временными союзницами. Лариса тоже ушла от мужа, только в её случае всё было проще: муж спился, Лариса всё переписала на себя, а он теперь живёт у матери в Балашихе и пьёт чай из банки от маслин.
— Маш, я тебе так скажу, — жевала Лариса бутерброд с сыром, — если муж после сорока не выбрал тебя, он уже выбрал против тебя.
— Спасибо за мотивацию, — улыбнулась Мария. — Где ты это прочитала?
— На заборе. Написано было: «Ларису не вернуть». Думаю, это знак.
Мария смеялась. Искренне. С непривычки даже заболели скулы. А потом она замолчала. Потому что вспомнила.
Игорь не звонил. Ни на следующий день, ни на третий. Только один раз скинул смс: «Вернись. Давай не будем устраивать цирк».
Цирк?
Она перечитала два раза. Потом просто удалила. Даже не ответила. Потому что если для него правда — это «цирк», значит, он сам — клоун без грима.
На четвёртый день Лариса уехала к своей дочери, и Мария вернулась домой. Не потому что простила. А потому что хотела посмотреть в лицо собственному выбору.
Квартира была пуста. Даже неуютно тихо. В словаре, к слову, осталась одна купюра. Та самая. С синей меткой.
На кухне был запах невыбитого ковра и вчерашнего кофе. Мария села. Закрыла глаза. Внутри было пусто. Как будто душа уехала в отпуск, оставив записку: «Не ждите».
Через два часа приехала Елена Петровна.
Свекровь.
Вошла без звонка. Как всегда. Потому что «эта квартира всё равно когда-то будет Игоря». Она говорила это даже тогда, когда они снимали жильё по посуточной оплате.
— Мария, здравствуй, — сказала она с лицом, на котором никогда не жила доброжелательность. — Я думала, ты ещё не вернулась.
— А ты думала правильно, — ответила Мария. — Я не вернулась. Я просто пришла посмотреть на развалины.
— Развалины? Это ты о чём?
— О своём браке. О своём муже. О вашем воспитании.
Елена Петровна поставила сумку на пол. Вынула контейнер с оливье.
— Вот. Салатик. Игорь любит. Надеюсь, ты ему его не запрещаешь?
Мария не выдержала и рассмеялась.
— Запрещаю? Я теперь даже разговаривать с ним себе запрещаю. Я вообще стала невидимкой в этой семье. Как ты, только наоборот — с характером.
— Не перегибай. Игорю сейчас очень трудно. Он между двух огней.
— Да уж. Один огонь вороватый, другой молчаливый. Не завидую. Игорь — наш Страус Гамлетович: спрятал голову и ждёт, когда рассосётся.
Свекровь села.
— Знаешь, Маша, я не хотела тебе говорить… Но ты зря так с Олечкой. Она всё-таки родная кровь. А ты — ну, ты просто жена. Это, извини, временно.
— Ага, как аренда квартиры. Только аренда честнее: она хотя бы по договору.
— Ну неужели ты не понимаешь? У Олечки сложная жизнь. Ей непросто. Игорь ей всегда помогал. И будет помогать. Хоть ты тресни.
— Пусть помогает. Только не из моего словаря.
— Ты вообще слышишь себя?
— А ты — меня?
Когда вечером вернулся Игорь, Мария уже ждала.
Он зашёл как вор. Тихо. Без ключа. Наверное, боялся. Или надеялся, что она всё ещё там — у подруги, в неизвестности, в обиде, в женской логике.
Но она была дома. На месте. В настоящем.
— Привет, — сказал он.
— Не думаю, что это подходящее слово, — ответила она. — Но пусть будет.
Он молчал. Она — нет.
— Я думала. Считала. Даже вспоминала. И поняла: ты не просто не на моей стороне. Ты вообще без стороны. У тебя нет позиции, Игорь. Ты как пустая карта в колоде. Сначала кажется, что может пригодиться, а потом мешается.
— Маша, ну подожди…
— Ага, сейчас я, как дура, подожду. Пока ты выберешь между женой и воровкой. Пока мама тебе нашепчет, что я стерва, а сестра — ангел с крылышками из чужих денег.
Он встал.
— Я не хотел, чтобы всё так было…
— А как ты хотел?
Он смотрел в пол. Потом в стену. Потом опять в пол. Видимо, надеялся, что под ламинатом скрыт ответ.
— Маш, ну ты ведь понимаешь… Это же семья. Я не могу её бросить.
— А меня — можешь?
Он ничего не ответил.
И тогда она встала.
— Я, Игорь, не мебель. Не «эта». Не «та, что терпит». Я — человек. И знаешь, что я поняла?
— Что?
— Что единственный человек, который должен стоять за мной, — это я сама.
И ушла в спальню. Без пафоса. Просто потому, что это было всё. Конец. Не эмоция, а решение.
А за дверью спальни — молчание.
И это молчание было громче любого крика.
— Ты серьёзно ушла? — прошептала Лариса в трубку. — Прямо вот ушла ушла?
— Прямо вот ушла. И дверь за собой закрыла, — Мария подцепила вилкой лист салата, положила его обратно в тарелку и посмотрела в окно. — Только знаешь, Ларис… Ощущение, будто я не из дома ушла, а из чёрной дыры.
— Ага. Вышла из червоточины, теперь в реальном времени живёшь. Добро пожаловать в XX век.
— Вообще-то уже XXI.
— А ты в каком жила?
Мария усмехнулась. Но только на секунду.
Прошла неделя. Игорь не звонил. Не приходил. Не пытался «всё объяснить». Видимо, всерьёз обиделся, что она не осталась ждать, когда он «разберётся». Типа, мол, и так сложно, а она — со своими эмоциями.
Словарь она забрала. Не из сентиментальности, а по принципу: если я потеряла всё, то хоть свои деньги найду. Купюры перекочевали в банковскую ячейку. Копить снова. Только теперь — себе.
На девятый день пришло письмо. Настоящее. Почтовое. С уведомлением.
Открыла — и чуть не поперхнулась утренним кофе.
Ольга подала иск. Хочет признать квартиру, в которой они с Игорем жили, совместно нажитым имуществом своей семьи. Аргумент — Игорь помогал, Игорь платил, Игорь участвовал.
— Это шутка? — спросила она у юриста. — Я же жена! У нас официальный брак!
— Да, — ответила женщина с лицом, похожим на персик, забытый в бардачке. — Но если в суде докажут, что брат вкладывал деньги в жильё сестры, а вы — нет…
— Да вы с ума сошли. Я вкладывала! Только в семью. В его семью. Видимо, не туда инвестировала.
— Ну, в общем, я бы посоветовала вам составить встречный иск. И очень желательно — с деталями.
— С какими ещё деталями?
— Ну… например, о регулярной пропаже наличных. Это может сильно повлиять на восприятие суда.
Мария смотрела на юристку, и внутри неё медленно, но уверенно рождалась идея. Не месть. Нет. Просто… правда. Холодная, как мартовское утро. Не крик, не истерика, а чёткая документация абсурда.
Через месяц они встретились в суде.
Ольга была в белом жакете. Сумка — Dior. Очки — как у телеведущей, которая всегда права. С ней рядом сидела мама. Елена Петровна. Весь в образе «Я — мать пострадавшего».
Игорь сидел поодаль. Смотрел в стол. И не поднял глаз, когда Мария вошла. Даже когда она поздоровалась.
— Здравствуй, Игорь.
Только он понял, что это был не привет — а прощание.
Судья оказалась сухая, с причёской из прошлой жизни. Перебивала, командовала, фыркала.
— Так. Истец утверждает, что её брат оплачивал часть ипотеки, делал ремонт, а потому квартира принадлежит им обоим. Ответчица утверждает, что…
— Ответчица утверждает, что ей хватило семьи Ольги. И теперь она просто хочет дышать, — спокойно произнесла Мария. — Но раз уж вы все так хотите справедливости — давайте по-честному.
— По-честному — это я и прошу! — вскинулась Ольга. — Мой брат всё делал для этой квартиры!
— Он даже женился, чтобы тебе было где жить.
Судья подняла бровь.
Мария достала документы. Расписки. Выписки. И фото. Фото из словаря — с меткой на купюре.
— Деньги пропадали. Суммы не гигантские, но регулярно. Я помечала купюры. Последняя оказалась в кармане у Ольги. Свидетель — её подруга, Кристина. Она потом извинилась. По WhatsApp. Со скрином. Могу показать.
Ольга покраснела. Потом побледнела. Игорь молчал. Только пальцы дрожали.
— Всё, что у меня было, я вложила в нашу семью. А оказалось, что я — не жена, а бухгалтер. С функцией «терпеть».
Судья закашлялась. Смотрела то на Ольгу, то на Игоря.
— Ну… — она поправила очки. — Думаю, суд примет к сведению данные обстоятельства.
Елена Петровна вскочила.
— Это подстава! Это всё неправда! Моя дочь…
— Ваша дочь ворует. Из семьи. А вы — прикрываете. И вы хотите говорить о справедливости?
Мария посмотрела на Игоря.
— Ты мог бы просто сказать: «Прости». Даже не ради меня. Ради себя. Но ты выбрал молчать. Так и живи. В тишине.
И ушла.
Навсегда.
Через полгода Мария сидела в новой квартире. Маленькой. С окнами на трамвайное кольцо. Соседей слышно даже ночью — но они хотя бы не воруют.
На столе — кофемашина. На диване — кот, взятый из приюта. Без родословной. Зато с сердцем.
И ни одного словаря в доме. Потому что теперь она хранит деньги на счёте. А правду — в себе.
Телефон запищал.
«Маша, это Лариса. У меня тут новый сосед. Очень симпатичный. И, главное, с ипотекой. Может, познакомлю?»
Мария улыбнулась.
— Пусть сначала покажет выписку из банка. А потом — паспорт. Я теперь проверяю всё. Даже улыбку.
И поставила кофе на подоконник.
За окном был вечер. Весенний. Тихий.
И никакой чёрной дыры.
