— Николай, я последний раз спрашиваю: где наши деньги?
Люба стояла у шкафа в полный рост, глядя на мужа свысока. Хотя он выше её ростом, казалось, что именно она здесь держит руку на пульсе. И дело вовсе не в каблуках.
— Какие деньги? — почесал затылок он. — Я ничего не брал.
— Конечно, ты ничего не брал! Значит, по балкону к нам дотянулись культурные гномы, вскрыли сейф из икеевской коробки и унесли ровно 47 000 — не больше, не меньше. Даже записки не оставили!
Николай опустился на табурет и тяжело вздохнул.
— Я отдал всё маме… У неё проблемы.
Люба молча перевела взгляд с него на окно. Потом снова посмотрела ему в глаза:
— Ты серьёзно? Ты украл у нашей семьи отпуск к морю, чтобы покрыть её долги?
— Я не хотел говорить… Ты бы не поняла, — тихо произнёс он.
— Не понимала? Женщина глупая, да? Любит маникюр и тортики, а сын — настоящий герой: спасает мамочку от финансовых трудностей. А спросить меня не пробовал?
— Мама умоляла не рассказывать…
— Ах, понятно. Как старые болезни — «между нами». И всё в порядке, да?
Люба молча прошла на кухню, схватила чашку и залпом допила чай. Когда она снова вернулась, голос её был ледяным:
— Ты оформи́л кредит на своё имя?
— Что?
— Я проверила. 100 000 в «Укрсибе». Ипотека у нас тоже висит на мне… Ты вообще представляешь, каково это?
Николай замолчал, лицо его побелело.
— Я хотел закрыть быстро, мама обещала…
— А что она обещала? Вернуть? Квартиру записать на себя?
Он не придумал ответа. Вздохнул и опустил глаза.
— Знаешь, — устало произнесла она, — я платила свою ипотеку пятнадцать лет, ели гречку, когда ты искал себя у мамы на диване. И не раз говорила себе: «Ну вот, ещё чуть-чуть — и свобода». А теперь выясняется, что я — просто источник денег для вашей семейной драмы.
— Я понимаю, ты обижена, — попытался было он.
— Обижена? — Люба рассмеялась так горько, что это звучало почти как плач. — Я разочарована.
Она развернулась:
— Всё. Я еду к Машке — надо подумать.
— Ты что? — ошалело спросил он.
— Ты — думай. С мамой. Хоть туда, хоть… туда. Я больше не статист в вашем спектакле.
У Машки она залпом выпила бокал вина, покричала на экран телевизора и пересказала произошедшее:
— Он выбрал маму, Маш, а не меня. Сюрприз в виде кредита!
— А ты его ещё любишь? — спросила подруга.
Люба замолчала, потом подняла глаза:
— Люблю себя. И хочу больше не быть музейным экспонатом их экспериментов.
Наутро она проснулась от звука чайника и запаха утреннего дождя за окном. В Машкиной хрущевке атмосфера казалась ностальгической: мягкий свет, запах мандарина из аромадиффузора и… старые иллюзии.
— Он обещал ещё что-то рассказать, — с дрожью в голосе сказала она Маше.
— Драма продолжается, да?
Люба только пожала плечами.
Когда она вернулась домой, в прихожей стоял Николай с подавленным видом:
— Люб, мне надо всё объяснить…
— У тебя есть десять минут, — села она на диван. — Потом я уйду.
— Мама устроила проверку: хотела убедиться, что я «мужчина» и отдам всё, — признался он.
— Она устроила охоту на сына? — переспросила Люба. — И ты с радостью в неё включился?
— Я думал, это важно для неё…
— А для меня? — её голос дрогнул. — Для меня это предательство.
В тишине, густой как после грозы, он сказал:
— Мама уезжает в Трускавец, дача на «Авито», долги погашает.
Люба встала, подошла к окну и увидела, как детская площадка внизу залита дождём.
— Значит, она сдаётся?
— Да. И говорит, что устала тянуть мою совесть на себе.
— Тогда нам надо решить, кто мы теперь, — повернулась она к мужу. — Ты — не её мальчик на побегушках. А я — не женщина-кошелёк.
Он молчал.
— Если ты действительно меня любишь… — тихо сказала она. — Давай жить без секретов, без «между нами».
Он кивнул.
— Я хочу быть мужем.
— А я — женой, а не статистом.
Спустя месяц они поехали не в Турцию, а в Львов — без кредитов и напряжения, просто вдвоём.
С «экспериментаторской» мамой они больше не общались, а она время от времени звонила из Трускавца:
— Нашла себя, — говорила тихо.
Люба слушала и думала, что свобода — это не кухни без долгов и проверок. Это когда тебя выбирают не из чувства долга, а от всего сердца.
А вы когда-нибудь чувствовали себя «могильным камнем» в чужих долгах и обещаниях? Как вы бы вели себя на месте Любы?
