На кухне пахло переваренными яйцами и усталостью.
Алена резала салат, как на автомате — огурец, яйцо, укроп, майонез. Всё это уже не имело вкуса. Всё было просто движением, чтобы не сойти с ума.
В дверь позвонили. Один раз. Второй. Быстро, как всегда. Почерк узнаваемый, почти оскорбительно уверенный.
— Открывай уже, — лениво бросил Игорь из комнаты. — Это мама. Я не в настроении.
— А я, видимо, в восторге, — тихо пробормотала Алена и пошла к двери.
На пороге стояла Валентина Сергеевна. Лакированная, как всегда, в чётко застёгнутом плаще и с выражением лица, как будто она зашла проверить санитарное состояние скотобойни.
— Доброе утро, Алена, — сказала она, проходя мимо, даже не глядя в глаза. — Или уже день? Хотя, судя по халату, вы тут живёте вне времени.
— Проходите, — спокойно кивнула Алена. — Как приятно, что вы снова пришли пооценивать нашу нищету.
— Я пришла поговорить. Серьёзно. Мне надоело, что вы тут вдвоём варитесь в этой… странной жизни.
Она уселась за стол, скинула перчатки. Окинула взглядом кухню. Слегка сморщилась.
— Где Игорь?
— Где-то между кроватью и телефоном, — сказала Алена и вновь взялась за нож.
— Алена, я скажу прямо. Ты женщина не глупая. Но ты не умеешь расставлять приоритеты. Тридцать два года. Без детей. С такими цифрами у нас в провинции уже на доживание подают.
— У вас там, в провинции, ещё и клеймо на лоб ставят? Или только психологическое давление?
— Очень смешно, — фыркнула свекровь. — А ты, кстати, часто смеёшься? Или только когда аванс приходит?
Алена замолчала. Она вздохнула и вытерла руки о полотенце.
— Вы хотите детей. Я — тишины. Мы обе не получаем, чего хотим. Но разница в том, что я хотя бы никому в душу сапогом не лезу.
— Ты думаешь, я лезу? Я пытаюсь спасти вашу семью. Ты ничего не видишь! Игорь страдает.
— Да он страдает, когда зарядка у телефона садится, — сухо отрезала Алена.
Из комнаты показался Игорь — в трениках, с лохматой головой и кислым лицом.
— Ма, давай без боев. Я только проснулся.
— А вот это всё объясняет, — съязвила Валентина Сергеевна. — Уже полдень, а мой сын в тапочках и с помятым лицом. Ты его довела. Своей карьерой. Своей холодностью.
— Он сам себя довёл, — спокойно сказала Алена, глядя на него. — И, кстати, мама, раз уж вы у нас такая проницательная… Может, вы подскажете, куда делись мои украшения?
Свекровь моргнула.
— Какие ещё украшения?
— Золотые серьги. Кольцо с опалом. Всё, что было в шкатулке. Пропали. А у меня, знаете, не такой уж длинный список подозреваемых.
— Думаешь, я? — возмутилась Валентина Сергеевна. — С ума сошла?
— Я думаю, что у вас сын с руками, — спокойно сказала Алена и снова посмотрела на Игоря. — И с долгами. И с очень скользким понятием о совести.
Тот отвернулся. Начал что-то печатать на телефоне.
— То есть ты мне не скажешь? — тихо спросила Алена.
— Потом поговорим, — пробормотал он.
— Отлично, — сказала она и убрала нож в раковину. — Валентина Сергеевна, спасибо за визит. Он был таким… откровенным.
— Алена, — встала та, — если ты не образумишься, ты останешься одна.
— А вы, — кивнула Алена, — останетесь с сыном, который играет и врёт. Отличная сделка, по-моему.
Свекровь вышла молча. Только дверью хлопнула — в своём фирменном стиле.
Игорь посмотрел на Алену исподлобья.
— Ты перегибаешь.
— А ты недогибаешь, — устало сказала она. — Посуду помой. Это пока максимум твоей полезности в этом доме.
Она ушла в спальню, закрыв за собой дверь.
Впервые за долгое время — с чувством, что внутри что-то сдвинулось.
Что-то большое. И необратимое.
На следующий день Алена пришла с работы злая, как кипяток в электрочайнике. Шеф опять сорвался на неё из-за чужой ошибки, обед пропустила, автобус ехал как пьяный. А дома — пусто. Игорь исчез, как совесть на корпоративе.
На тумбочке лежала мятая квитанция.
«Ломбард №3, изделие: цепочка золотая, 585 проба, оценка: 12 700 рублей»
Она села. Положила бумажку на колени. И сидела так, глядя в неё, как в свою бывшую наивность.
Потом подошла к шкафу. Достала папку с документами. Там, где лежали полисы, копии, чеки. Всё, как она любила — по алфавиту и году. А потом — нашла ещё одну квитанцию. И ещё одну.
Пять штук.
Серьги, кольцо, крестик, подвеска от бабушки, мужской перстень с буквой «И».
Она рассмеялась. Не истерично. Просто коротко, в голос — как будто кто-то пошутил, и шутка была особенно подлая.
Дверь хлопнула.
— Ты чего смеёшься? — вошёл Игорь, сняв кроссовки и почесав живот.
— Вот думаю… — она встала, повернувшись к нему, — какие у тебя шикарные перспективы. Скоро сдашь пылесос и микроволновку? Или в этот раз телевизор?
— О чём ты вообще? — напрягся он.
— О квитанциях. — Она кинула их на стол. — Их пять, Игорь. Не одна. Пять. Ты хотя бы партию придумал — «внезапная нужда». А то это выглядит как систематическая распродажа моей жизни.
— Алена, не начинай. Всё нормально будет, я скоро всё верну.
— Ага. Я тоже. Верну тебе себя. Обратно. Через кассу. Без права обмена.
— Слушай, — подошёл он, — я же не просто так. У меня долги. Миша подставил, я за него поручился. Ты же знаешь, как это бывает…
— Мне нравится, как ты говоришь: «бывает». Как будто это дождь, а не твоя патологическая идиотия.
— Я мужик, я решаю вопросы. Просто так вышло.
— Ты не мужик. Ты дырка от носка, натянутая на чужие обещания. И давай без этой чуши про честь. Ты спер мои серьги. Украл. Потратил. Ни слова не сказал. Если бы я не нашла бумаги — ты бы и не пикнул.
Он замолчал. Было видно — хочет сказать что-то ядовитое, но не успел сформулировать.
— Ты бы и дальше молчал, да? Пока я не осталась бы без обручального кольца?
— Не драматизируй, — буркнул он, — я же сказал — всё верну. Там проценты, надо погасить пару выплат…
— Знаешь, что интересно? — перебила она. — Ты всё время говоришь «надо». Надо в долг, надо вернуть, надо ждать. А я тебе скажу, что надо мне: чтобы рядом со мной был человек, который меня не сдаёт по частям.
Игорь подошёл ближе. Положил руку ей на плечо.
— Лен, ну не кипятись. Ну оступился. Бывает же. Всё равно ты у меня… ну ты и есть моя опора. Моя женщина.
— Сними руку, Игорь, — сказала она тихо. — У меня от неё липко. Как будто с рынка пришёл и забыл вымыть.
Он отдёрнул ладонь. Повернулся. Прошёлся по комнате.
— Я не понимаю, чего ты так взъелась. Ну да, не предупредил. Но ведь всё равно семья. Ну не рубить же с плеча.
— Ты ошибся, — Алена подошла к тумбочке, достала паспорт и обложку с надписью «ЗАГС». — Я подала. Завтра получим повестку. И да, квартиру я оформляю на себя. Через дарственную. Ты ведь помнишь, кто за неё платил?
— Ты с ума сошла?
— Нет, это ты пытался меня на неё подписать, когда я была влюблённой дурой. Но я читаю мелкий шрифт, Игорь. И слава богу.
Он вдруг схватил её за руку. Крепко. До боли.
— Ты не понимаешь, что творишь! Я без этой квартиры — никто!
— Ошибаешься. Ты уже никто. Просто в этой квартире пока ещё живёшь.
Она вырвалась. Посмотрела ему в глаза. Долго.
— У тебя есть сутки. Найди, где будешь ночевать. Я больше не намерена делить ванную с вором. Даже если он умеет жалобно смотреть.
Он молча вышел из кухни. Громко захлопнул дверь ванной.
Алена села за стол.
Руки дрожали. Но внутри — тишина. Чистая, как после грозы.
Ей было страшно. Но она впервые не была одна — с ней была ярость, и она ей нравилась.
Алена вышла из ЗАГСа с лёгкой головой и ощущением, что ей с позвоночника сняли бетонную плиту.
В руке — лист, на котором написано сухо: «Расторжение брака зарегистрировано».
В другой — ключи. Уже свои, с новым адресом в почтовой форме.
На лавочке возле входа сидела Валентина Сергеевна.
В новом пальто и с лицом, как будто её заставили жевать лук под угрозой расстрела.
— Ну ты и тварь, конечно, — сказала она с ледяным спокойствием. — Ради квартиры всё затеяла?
— Добрый день, Валентина Сергеевна. Какая вы тонкая, прямо психолог с базара.
— Ты ещё и дерзишь. Он же тебя любил. А ты вот так — по щелчку, как продавщица с рынка.
— Он меня сдавал в ломбард частями, если вы не в курсе, — сказала Алена спокойно. — А вы всё требовали внуков. Как будто это пломбир — надо быстрее, пока не растаял.
— Не смей!
— А что? Вы же всегда знали, как правильно. Как должна жить женщина. Молчать, терпеть, рожать. Желательно — не возмущаться и не думать.
— Ты никогда не понимала, что главное — семья.
— А вы никогда не понимали, что семья — это не узел на шее. Это люди, которые не предают. Ни в ломбард, ни за спиной.
— Он мужчина! Он ошибся!
— Он — слабак. И вы это знали. Но вам удобно было. Пока я тянула всё на себе — вы были довольны. А теперь я — предатель?
— Тебе сорок скоро! Кому ты такая будешь нужна?!
Алена усмехнулась.
— Знаете, вы удивительно последовательны. Даже сейчас — вместо того, чтобы поддержать — вы в меня плюнули. Только у меня теперь зонт. И вам обратно на лицо летит.
Она развернулась и пошла. Легко, как в кино, где героиня наконец вышла из дурного сна.
На душе — хрустящее ощущение свободы, как после первого снега, когда ещё никто не успел его затоптать.
Прошло три месяца.
На рабочем столе — новая кружка. На ней было написано: «Главбух — это не диагноз, это угроза».
Надпись она придумала сама. Начальник оценил — повысили.
Телефон зазвонил. Номер незнакомый.
— Алена? Это… это Игорь.
Молчание. Как глухой поворот коридора.
— Я просто… — начал он неуверенно, — хотел спросить. Как ты?
— Замечательно, — сказала она. — Очень жаль, что ты нет.
— Слушай, я многое переосмыслил. Я не прошу вернуться. Просто хотел бы… поговорить. Может, встретиться. Просто кофе.
— Игорь, — она вздохнула, — у тебя был доступ к моему телу, сердцу, кошельку и ювелирной шкатулке. И ты выбрал шкатулку. Так что, если тебе просто хочется кофе — сходи в ближайшую «Пятёрочку».
— Лен, ну… Я скучаю.
— А я — нет. Всего хорошего, Игорь.
Она положила трубку.
А вечером позвонил курьер. Принёс коробку. Внутри — выкупленные украшения. Все.
И короткая записка от Марины, его сестры:
«Я всё нашла. Простишь — ок. Не простишь — тоже пойму. Просто ты заслуживаешь обратно всё своё. Даже золото».
Алена долго смотрела на кольцо.
Потом закрыла шкатулку, поставила на полку и улыбнулась.
Больше она не была чьей-то женой.
Она снова была собой.
И с этого момента — только вперёд.
