Кран на кухне продолжал капать, будто специально выжидая момент, чтобы до последней клетки нервной системы Веры дошло, что всё вокруг рушится. Каждые пять секунд — цок, и в голове у неё всё сбивалось: одна мысль следовала за другой, как калейдоскоп. Она сидела за столом, уткнувшись лбом в сложенные руки, и пыталась не думать. Это, конечно, не помогало. В кастрюле остывал борщ, а в духовке — курица, та, что Алексей обещал «потом» съесть, когда вернётся с молоком. Сколько раз она слышала эти его «потом»? Ну, и куда, спрашивается, они её завели? Вера почувствовала, как голодный волк в её животе в очередной раз завыл от тоски и обиды. Он, наверное, тоже ждал этой любви, нормальной. А не этой фигни, что на самом деле был Алексей с его вечными обещаниями. Чисто теоретически.
— Господи, да за окном-то что творится! — в голову ей пришёл этот тоскливый, раздражающий звук зимы. Грязные снежинки валяются в грязи, а ты всё ждёшь, что вот-вот снег выпадет, чистый и пушистый. А на деле — так, как в жизни: сначала вроде всё радужно, а потом… вот такая вот грязь.
Алексей. Он сказал, что заедет за молоком. Часа три назад. Конечно, молоко. И потом ещё пару бутылочек пива и Светланкиной клубнички. Вера надула губы, глядя в телефон, который не подавал признаков жизни. Только тупо обновляла страницу банка. Цифры прыгали, как угодно, но по сути ничего нового. Два перевода, оба на одну карту. Светлана Петровна Крылова.
— Кто ты такая, Светочка? — произнесла Вера, поднимаясь с места, чувствуя, как ноги превращаются в ватные, и сделала круг по кухне. Потом второй. Это странное чувство… как если бы в квартире когда-то пахло чем-то… светлым, радостным, и вдруг стало так, как сейчас — пыльно и хмуро.
Зазвонил дверной замок. Вера сразу почувствовала, что наступает момент истины.
— Ну наконец-то, — сказала она вслух, и голос её стал таким же унылым, как и всё, что происходило в этой квартире.
Алексей зашёл с двумя пакетами, лицо его было таким же плоским, как будто он не заметил ни её настроения, ни того, что вокруг происходило. Он просто вошёл, как в свою крепость, по привычке.
— Ты где шлялся? — спросила Вера, стараясь не смотреть на него, а скрестив руки на груди.
— В магазине был, — сказал он, ставя пакеты на стол. — Молоко взял. И ещё пару штук по мелочи…
— Три часа по мелочи? — Вера чуть наклонила голову в сторону, как бы проверяя, не посыпятся ли с его плеч какие-то откровения.
Алексей вздохнул, как человек, который несет на себе целую вселенную. Вот уж действительно, так тяжело быть мужем, которого никто не ждал.
— Вера, ты опять начинаешь…
— Да, Лёша. Я опять. Потому что, знаешь, я до сих пор в удивлении, что у тебя появилась какая-то сестра. И ничего, молчал, двадцать лет молчал. И вдруг — бац! — Светочка, которой ты деньги переводишь.
Алексей на секунду застыл, глаза его сузились, и он как-то нервно стал копаться в пакете, вытаскивая гречку и кукурузу. Да, баночка кукурузы — всегда отличное отвлечение от тяжёлых вопросов.
— Не лезь в мои дела, — сказал он, выдыхая это сквозь зубы, как будто за этим стояла какая-то абсолютно серьёзная угроза.
Вера усмехнулась. Не было ничего более драматичного, чем момент, когда ты узнаёшь всю правду, а человек, с которым ты её разделяешь, решает просто поиграть в супермаркете.
— Ого! То есть я, твоя жена, — это «не лезь»? — спросила она с таким ядовитым интересом, что сама себе удивилась. Внутри её что-то бурлило, и она едва сдерживала, чтобы не заорать.
— Не жена ты мне уже давно, — сказал Алексей резко, как-то сильно ударив кулаком по столу. — Только на бумаге!
Тишина, такой звуковой вакуум, что даже капли с крана, вдруг обрывающиеся, стали казаться громкими. Вот они, последние секунды их совместной жизни.
— Ну спасибо, что сообщил, — сказала Вера так тихо, что он едва её услышал. Её слова висели в воздухе, как ненужный мусор. — И ради «не жены» ты продолжаешь здесь жить, жрать мой борщ и спать в нашей постели?
Алексей ничего не ответил. Просто стоял, как мраморная статуя, и молчал. Никаких глаз, никакой реакции. Вера почувствовала, как в её груди что-то ломается, тихо, беззвучно.
— Ну да, чего там смотреть… — подумала Вера, пытаясь не выдать в себе того, что на самом деле творилось в её голове. — Глаза бы у тебя сейчас, наверное, выдали всё с потрохами.
Она подошла к нему так близко, что почувствовала запах сигарет и какой-то чужой парфюмерии. Это не её. Она свои духи наизусть знала.
— Это её духи, да? — спросила, почти шёпотом, Вера.
Алексей едва заметно вздрогнул, но Вера поймала это движение. Она знала его. И его реакции тоже.
— Не твоё дело, — пробурчал он, отводя взгляд.
Вера не могла держать себя в руках. Размахнулась и швырнула в него прихватку. Ну, смешно, да, а с другой стороны, зато по делу. Прихватка упала на пол, так бесславно, как и их отношения.
— Смешной ты, Лёша, знаешь? — с усмешкой сказала она, не отрывая взгляда. — Думаешь, ты спрятался за банкой кукурузы, и все такие: «Мальчик не виноват»? Ты взрослый мужик, а ведёшь себя как двенадцатилетний на школьной дискотеке: и хочу, и боюсь, и мамку с папкой подставить стремаюсь.
Он развернулся, и лицо его перекосилось от злости.
— Ты вообще в курсе, зачем я деньги этой бабе перевожу? Или тебе лишь бы обоссать, простите за выражение, любого, кто рядом?
Вера скрестила руки и хмыкнула.
— Просвяти меня, пожалуйста, — как бы небрежно сказала она.
— Светлана — моя сестра. Мы потеряли друг друга в детдоме. Я её нашёл. Она больна. Деньги ей на лечение нужны.
В кухне повисла пауза, что-то похожее на сочувствие, но только на секунду. И только Вера заметила, как оно стремительно исчезло.
Она всё так же смотрела на него, не сводя глаз.
— Лечить надо было сначала свои отношения со мной, Лёша, а не чужих баб спасать за моей спиной.
Он разразился злым смехом, почти беззвучным, как будто на зубах у него что-то проскрипело.
— Всё тебе бабами мерещится! Сама сиди тут, на кухне, и тухни. Я хоть кому-то жизнь спасаю, а не варю свои борщи тухлые!
Эти слова прям в сердце Веры — как ножи. Вот так, вонзились и провернулись для уверенности.
Она подошла к раковине, открыла воду, и, глядя, как льётся поток, чувствовала, как в груди что-то ломается. Будто пытаясь утопить все слёзы там, в холодной воде.
— Убирайся, — тихо сказала она, как будто не было никакой ярости. Только холод. Холод и сталь.
Алексей ухмыльнулся.
— Ты серьёзно? Или это как обычно — «психанула, а потом передумала»?
Вера вытерла руки полотенцем и спокойно повернулась.
— Собери свои вещи. Или я их выброшу в окно.
Не было ни истерики, ни жалости. Только сталь. Холодная, смертельно опасная сталь.
Алексей, ничего не сказав, молча вышел. Из антресолей, как тяжёлый груз, упал чемодан. Вера вернулась к столу, где всё ещё стояла эта проклятая банка с кукурузой. Словно символ их брака — бесполезного, непрошеного, лишнего.
Вечер тянулся, как вечность.
Когда Алексей захлопнул дверь, тишина в квартире стала такой гнетущей, что Вера едва не задохнулась. Прямо как мокрое одеяло, которое не даёт дышать.
Она стояла, не шевелясь, чувствуя, что если сейчас сделает хоть один вдох, всё разрушится. Сильно и окончательно. Но жизнь — эта дрянь, — она не ждёт, когда ты соберёшься. Телефон запищал. Сообщение от Юли:
«Мама, у нас тренировка затянулась. Я у Кати. Всё ок. Не переживай.»
Вера сжала телефон в руке, так что пальцы побелели.
Не переживать? Смешно. Она только что выкинула из дома человека, которого любила двадцать лет. Которого родила дочь. Которого прощала сто раз за всё. И вот сто первый… не смогла.
Она опустилась на диван, не отрывая взгляда от пустой стены.
И тут снова щёлкнула дверь.
— Опять ты?! — крикнула она, не оборачиваясь.
— Да не переживай так, я только документы забыл, — с насмешкой ответил Алексей.
Он вошёл, как будто ничего не произошло. Как будто она только что не вырвала ему душу через одно место. Он поднял папку с бумагами со стола, собираясь уходить, но почему-то замер.
— Слушай, давай честно? — вдруг сказал он, обернувшись.
— Давай, — холодно ответила Вера, даже не думая поворачиваться.
— Ты же всегда знала, что я тебя не любил, да? Просто удобно было. Баба надёжная, борщи варит, ребёнка родила. Всё по инструкции.
Вера рассмеялась. Такой низкий, горький смех, от которого мороз по коже.
— Конечно, Лёша, знала. С самого первого дня свадьбы. Когда ты, нажравшись в сопли, перепутал тост за нашу любовь с тостом за свободу. Это было так смешно.
Он качнул головой.
— Ну так чего тогда терпела? — спросил он с сарказмом.
Вера встала. Спокойно. Как тигрица перед прыжком.
— Потому что я была дурой, Лёша. Верила, что любить можно за двоих. Что если буду хорошей, ты захочешь остаться. А ты просто привык, как к удобной мебели.
Он сжал папку в руках.
— Слушай, не перегибай. Мебель — это ты про себя. Ты сама себя сделала удобной. А мне надо было что-то живое. А не твой вечный план: полдник, ужин, ипотека.
— О, да! — взорвалась Вера. — А тебе, значит, нужна была огонь-баба? С сиськами наружу и морем по колено? Ну так иди к своей Светочке! Там тебе и огонь, и лечение в придачу!
— Ты ничего о ней не знаешь, — прошипел он, сжимая кулаки.
— И знать не хочу! — крикнула Вера, подойдя к нему вплотную. Их лица разделяли считанные сантиметры. — Мне хватило одного взгляда на тебя, чтобы понять: ты опять выбрал кого-то вместо меня.
Он поднял руку, но только на долю секунды, как бы для того, чтобы остановить её.
Но Вера отшатнулась.
— Только попробуй! — прошипела она, как змея.
Он опустил руку.
— Ты… ты сама виновата, Вера. Ты давила. Ты душила меня своей заботой.
Она зарычала, как дикая кошка.
— Забота? Забота тебе мешала? Ну прости, что я не дала тебе сдохнуть от пельменей и бессмысленных тусовок! Прости, что стирала твои носки и лечила твой насморк, как ребёнку! Прости, что верила в тебя, когда ты сам в себя не верил!
Она рыдала, но эти слёзы были не слабостью, а яростью. Чистой, голой яростью.
— Ладно, — бросил он, отворачиваясь. — Всё, я ухожу.
Он схватил папку, как бронежилет, и сжал её к груди.
— Да иди уже! — крикнула Вера. — А то сейчас ещё тапком брошу вслед. И не таким, знаешь, в «Детском мире» купленным. А взрослым, мужицким!
Алексей ушёл. И на этот раз — окончательно. Захлопнул дверь так сильно, что бокалы в шкафу задребезжали.
Вера рухнула на диван. Она долго сидела, прижимая руки к груди. Потом медленно встала и пошла к ванной. Умылась.
Посмотрела на себя в зеркало.
— Ну что, Вера Петровна, — вслух сказала она, — обнулилась?
И вдруг поняла: да.
Не сдохла. Не развалилась на куски. Даже наоборот — впервые за долгие годы почувствовала себя живой.
И если этот вечер тянулся бесконечно, значит, за ним обязательно будет утро.
