Октябрьские дни в столице Украины принесли проливные дожди и ощутимое похолодание. Ульяна стояла у окошка своей двухкомнатной квартиры на седьмом этаже, наблюдая, как золотистые листья липы прилипают к влажному асфальту на проспекте Бандеры. В руках остывала чашечка кофе — привычка пить его по утрам, глядя в это самое окно, закрепилась у неё в первые годы после покупки жилья.
Тогда, девять лет назад, это казалось ей невероятным — собственная квартира в двадцать пять лет. Она копила три года после университета, работая айтишником, снимая комнаты и откладывая буквально каждую гривну.
Родители помогли с первым взносом, а всё остальное она оплачивала сама. Ежемесячно, без опозданий. Последний платёж ушёл в банк три года назад, как раз тогда, когда её муж, Роман, окончательно переехал к ней.
— Ульян, — послышался голос супруга из кухни, — тебе ещё кофе?
Она обернулась. Рома стоял в дверном проёме в старых джинсах и вытянутой футболке, волосы были взлохмачены после сна. Высокий, широкоплечий — в свои тридцать семь он выглядел моложе. Работал строительным прорабом, руки у него были сильные, с мозолями, которые она так любила целовать по вечерам.
— Эту допью, — показала она на чашку. — Не забыл? Сегодня за машину последний взнос переводим.
Рома кивнул и скрылся на кухне. Через минуту оттуда донёсся звук закипающего чайника и тихое насвистывание — он всегда так делал по утрам, когда был в хорошем расположении духа.
Машину они приобрели два года назад. Подержанную, иномарку, но в прекрасном состоянии. Рома настоял, что будет платить сам — мужское дело, сказал тогда. Ульяна не стала спорить. У них была простая договорённость: квартира её, значит, ипотеку платит она. А Роман, как мужчина, берёт на себя коммунальные платежи, продукты, машину. Вполне честно.
Она присела за кухонный стол, где уже дымился свежий кофе. Рома намазывал масло на тост, щурясь от солнечных лучей из окна.
— Мама звонила вчера поздно, — сказал он, не поднимая головы. — У неё там в доме потолок рухнул. В спальне.
— Правда? — Ульяна отложила телефон, в котором листала ленту новостей. — Что она собирается делать?
— Пока не знает. Говорит, жить там нельзя — штукатурка сыплется, балки видно. А денег на ремонт нет.
Свекровь жила в селе в двухстах километрах от столицы, в домике, который достался ей от родителей. Дом старый, советских времён, но Лилия Дмитриевна привыкла к нему, к огороду, к соседкам. После ухода мужа десять лет назад она наотрез отказывалась переезжать к сыну.
— Может, к Ольге поедет? — предложила Ульяна.
Ольга — сестра Романа, старше его на пять лет. Жила в областном центре с мужем и двумя детьми в своём доме.
— Они сейчас ремонт затеяли. Весь дом вверх дном перевернули. — Рома потёр лоб. — Мама спросила, можно ли к нам на время.
Ульяна замерла с кружкой у губ. На время. Она знала свекровь достаточно хорошо, чтобы понимать: «на время» у Лилии Дмитриевны могло затянуться на долгие месяцы.
— И на сколько это, на время?
— Ну… пока дом не починит. Или не решит, что делать дальше.
Рома встал, принялся собирать бутерброды в пластиковый контейнер. Его движения были слишком размеренными, слишком сосредоточенными — верный признак, что он нервничает.
— Ром, у нас же двушка. Где она будет спать?
— В зале. Диван раскладывается.
— А где мы будем смотреть телик? Где твои друзья будут смотреть футбол по пятницам?
— Ульян… — Он обернулся, в глазах мелькнуло что-то детское, беззащитное. — Она моя мама. У неё крыша в буквальном смысле на голову упала.
И что она могла на это ответить? Что не пустит к себе в дом пожилую женщину, у которой приключилась беда? Ульяна вздохнула.
— На сколько?
— Максимум на месяц-два. Пока решит, что с домом делать.
Лилия Дмитриевна приехала в субботу утром. Роман съездил за ней на машине, привёз вместе с тремя огромными сумками, картонной коробкой и старинным торшером с бахромой.
— Ульяночка, родненькая! — Свекровь обняла её в прихожей, от неё сильно пахло яблоками и домашним борщом. — Спасибо, что приютили старушку.
Лилия Дмитриевна выглядела моложе своих шестидесяти трёх лет. Волосы пепельные, коротко стриженные, лицо чуть полноватое, но без глубоких морщин. Одета была в тёмно-синий костюм, который Ульяна видела на ней уже много раз — на день рождения Ромы, на Новый год, на все семейные праздники.
— Лилия Дмитриевна, ну что вы. Свои же.
— Я тут подумала, — свекровь прошла в гостиную и оглядела комнату критичным взглядом, — может, диван поставить иначе? А то у вас тут как-то тесновато. И мой торшер хорошо встанет в угол, там у вас пусто.
Ульяна переглянулась с Романом. Тот пожал плечами и поднёс к дивану первую сумку.
— Мам, может, сначала разберём вещи?
— Да, да, конечно. — Лилия Дмитриевна села на диван, попружинила. — А диван у вас жестковатый. Мне доктор мягкий советовал, для спины. И подушку бы… Может, за моей съездить тогда ещё раз…
К вечеру квартира изменилась до неузнаваемости. Торшер встал в угол, диван развернули к окну, на кухне появились свекровкины кастрюли и банки с огурцами. Лилия Дмитриевна осмотрела холодильник и покачала головой:
— Молодёжь, а питаетесь как студенты. Йогурты, колбаса… Завтра пойдём на базар, я вам нормальных продуктов куплю.
— У нас всё есть, — осторожно сказала Ульяна.
— Есть — не значит правильно. Ромка у меня всю жизнь домашнее ел.
Роман молчал, разбирал мамины вещи. Ульяна наблюдала, как он аккуратно развешивает в шкафу её платья, складывает на полки кофты и кардиганы. Вещей оказалось намного больше, чем можно было предположить по трём сумкам.
— На месяц-два, говоришь? — тихо спросила она мужа, когда свекровь ушла в ванную.
— Ну да. Максимум.
Через неделю Ульяна поняла, что жизнь, какой она была раньше, подошла к концу.
Лилия Дмитриевна просыпалась в шесть утра и сразу шла на кухню — варить кашу, печь оладьи, кипятить молоко. К тому времени, как Ульяна просыпалась, вся квартира уже пропитывалась ароматами еды и хлорки — свекровь считала их уборку недостаточно качественной.
— Ромка, вставай, завтрак готов! — голос Лилии Дмитриевны разносился по всей квартире в половине седьмого.
— Мам, у меня смена в девять начинается, — сонно отвечал Роман.
— Рано встанешь — день длиннее будет. А то у вас тут режима никакого.
Ульяна работала из дома три дня в неделю, в остальные ездила в офис. В дни удалённой работы она не могла сосредоточиться — свекровь постоянно что-то мыла, переставляла, пылесосила. Или звонила подругам в село и громко обсуждала соседские дела.
— Лилия Дмитриевна, — попросила она как-то, — можно я закроюсь в спальне до обеда? У меня работа.
— Да что ты, Ульяночка, не стесняйся. Я же тихо.
Но тихо не получалось. Свекровь будто не умела делать что-то беззвучно. Она разговаривала с кастрюлями, напевала, двигала стулья, хлопала дверцами шкафов. А ещё у неё появились новые потребности.
Сначала попросила купить хороший крем для рук — в селе таких не продают. Потом оказалось, что телевизор у них показывает плохо, каналов мало.
— Ромка, а давайте кабельное подключим? Я так по сериалам соскучилась.
— Мам, мы не очень телевизор смотрим…
— Ну так теперь я живу. Что мне делать целыми днями?
Роман подключил кабельное. Потом купил свекрови новые тапочки — старые оказались неудобными. Потом зимнюю куртку — в деревенской она выглядела «как нищенка». Потом ортопедическую подушку, про которую она намекала в первый же день.
— Рома, — сказала Ульяна как-то вечером, когда они остались наедине, — сколько это всё стоит?
— Что всё?
— Кабельное, куртка, подушка… У неё каждый день что-то новое.
— Ульян, ну что ты. Мама ко мне приехала, не могу же я её в чём-то ограничивать.
— Но мы же собирались кухню менять. Помнишь? Откладывали на неё.
— Отложим ещё немного. Это же некритично.
Некритично. Ульяна промолчала, но что-то внутри сжалось неприятно. Они действительно копили на новую кухню уже полгода. Хотели поменять гарнитур, купить хорошую встроенную технику. Даже студию уже нашли, сделали проект.
А теперь деньги тратились на кабельное и тапочки.
В ноябре Лилия Дмитриевна заболела. Простыла, по её словам, от городского воздуха — в селе такого не бывало. Роман возил её по разным врачам, покупал дорогие лекарства, витамины.
— Ей нужно хорошее питание, — объяснял он Ульяне, складывая в холодильник красную рыбу и телятину. — Доктор сказал, белка больше.
— А сколько это стоило?
— Да не считай ты постоянно! — впервые за время их отношений Роман повысил на неё голос. — Моя мама болеет.
Ульяна отошла к окну, чтобы он не видел её лица. На улице шёл мокрый снег, и город выглядел серо и уныло. Она вспомнила, как ещё в сентябре они планировали на Новый год поехать к морю. Бронировали отель, покупали билеты.
— А отпуск? — спросила она тихо.
— Какой отпуск?
— Мы хотели в Турцию на Новый год.
Роман замер с пакетом в руках.
— Ульян… Ну как я могу сейчас маму одну оставить? Она же болеет. И потом, деньги нужнее сейчас на другое.
— На что на другое?
— Ну… на лечение. На продукты. Может, ей матрас купить, положить сверху на диван — она жалуется, что спина болит.
Ульяна закрыла глаза. Матрас. Ещё один матрас. После подушки, куртки, лекарств, кабельного, тапочек, красной рыбы.
— Ром, а когда она вообще собирается уехать?
— Как дом починит.
— А когда он починится?
— Да откуда я знаю? — Он поставил пакет на стол резче, чем нужно. — Зима же. Весной, наверное.
Весной. Ульяна посчитала в уме. Получается, свекровь проживёт у них минимум полгода. А может, и дольше.
Декабрь принёс новые траты. Лилия Дмитриевна решила, что ей нужны зимние сапоги — деревенские не подходят для городских тротуаров. Потом выяснилось, что городской хлеб ей не нравится, нужен другой, из специальной пекарни. Дорогой.
— А можно мне машину иногда? — спросила она как-то за ужином. — Хочется по городу поездить, магазины посмотреть. В селе такой возможности не было.
— Мам, ты же не водишь, — удивился Роман.
— Так ты меня возить будешь. По выходным. Я же столько лет в четырёх стенах просидела.
По субботам Роман стал возить маму по магазинам. Ульяна обычно оставалась дома — свекровь намекнула, что предпочла бы проводить время с сыном наедине.
— Мы так редко общаемся, — говорила она. — А тут такая возможность.
Они уезжали на весь день и возвращались с покупками. Лилия Дмитриевна покупала себе то косметику, то одежду, то что-то для дома. Мелочи, но их накапливалось много.
— А этот крем правда нужен? — как-то спросила Ульяна Романа, глядя на дорогую баночку на комоде.
— Мама сказала, у неё кожа сухая стала. От городского воздуха.
— За полторы тысячи гривен?
— Ульян, ну что ты прицепилась к каждой гривне? Мать захотела хороший крем — и что? Я не могу ей его купить?!
Что и что. Ульяна ничего не ответила, но в тот вечер села и подсчитала. За три месяца на свекровь потратили больше семидесяти тысяч гривен. Кабельное, одежда, лекарства, еда, косметика, матрас, подушки, тапочки…
Семьдесят тысяч. Больше половины их отпускных денег.
— Рома, — сказала она, показывая ему листок с подсчётами, — посмотри.
Он пробежал глазами по цифрам и нахмурился.
— Ты что, записывала каждую покупку?
— Я помню, сколько у нас было денег в сентябре. И сколько есть сейчас.
— И что ты хочешь этим сказать?
— То, что мы не можем себе это позволить.
Роман отложил листок.
— Ульян, ты серьёзно предлагаешь мне сказать маме: «Мам, ты слишком дорого обходишься, езжай обратно в дом с проваленным потолком»?
— Нет, но…
— Тогда о чём речь?
О чём речь. Ульяна не знала, о чём речь. Она понимала только одно: жизнь постепенно становится не их, а чужой. Свекровкиной.
В январе случилось то, чего Ульяна втайне ждала и боялась одновременно. Роман пришёл домой мрачнее тучи и сел на кухне, не раздеваясь.
— Что случилось? — спросила она.
— На работе премии не будет. Объект заморозили.
— Совсем?
— До весны точно. А может, и дольше.
Ульяна села рядом. Премии составляли значительную часть Роминого дохода. Без них жить можно, но намного труднее.
— Будем экономить, — сказала она. — Ничего страшного.
— Ага. — Рома снял куртку, повесил на спинку стула. — Только вот маме завтра зубы лечить. Она уже к врачу записалась.
— Дорого?
— Тысяч пятнадцать. Может, больше.
— Рома, а если попросить её подождать? Хотя бы до премии?
— Ульян, у неё зуб болит. Что значит «подождать»?
— Ну в районной обычной поликлинике…
— Ты хочешь, чтобы я свою маму в районную стоматологию отправил? — Голос у Романа стал холодным. — Где советские пломбы ставят?
— А как тогда платить?
— Как-нибудь.
Как-нибудь оказалось кредитом. Роман съездил в банк, взял, якобы, пятьдесят тысяч гривен под восемнадцать процентов годовых. На зубы, сказал. Но Ульяна знала, что он взял больше.
— На что ещё? — спросила она.
— На жизнь, Ульян. На нормальную жизнь.
Суббота — день экскурсий с Лилией Дмитриевной по торговым центрам. Воскресенье — разбор покупок: очередной крем, блузка «такая красивая, не могла пройти мимо», витамины «для поддержания сил». А в понедельник — SMS от банка: «Напоминаем о платеже».
Ульяна лежала по ночам и считала. Получалось, что тратят они больше, чем зарабатывают.
— Рома, — сказала она как-то утром, — мы живём в долг.
— Временно.
— А что будет, когда кредит закончится? Возьмёшь новый?
— Не знаю, Ульян. Посмотрим.
Посмотрим. Вечно это слово — посмотрим.
Ульяна поняла, что Роман не хочет об этом думать. Он просто живёт изо дня в день, покупает маме то, что она просит, и не считает деньги.
А она считает. И видит, что через полгода такой жизни они влезут в долги по самые уши.
Февраль принёс известие о том, что дом в селе продан.
— Нашёлся покупатель, — сообщила Лилия Дмитриевна за ужином. — Молодая семья из областного центра. Хотят дачу сделать.
— Продан? — переспросила Ульяна. — А ремонт?
— Какой ремонт, Ульяночка? Там полдома переделывать надо. Да и зачем мне теперь это село? Я тут к городу привыкла. К комфорту.
Ульяна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Дом продан. Значит, причины возвращаться больше нет.
— Мам, — осторожно сказал Роман, — а где ты теперь будешь жить?
— Как где? — Лилия Дмитриевна удивлённо посмотрела на сына. — Здесь же. С вами. Семья должна быть вместе. Нам же спокойно вместе живётся — я уже привыкла.
— Но у нас же временно…
— Ромка, ну что ты говоришь? Какое временно? Я же теперь городская жительница. Квартиру себе не куплю — денег от дома не хватит даже на однушку в вашем районе. А снимать — зачем, если есть сын с квартирой?
Ульяна встала и пошла к окну. На улице темнело, включались фонари. Где-то там, в других квартирах, жили семьи, которые сами решали, кого к себе пускать, а кого нет. А она больше не могла решать ничего в собственном доме.
— Ульян, ты что? — голос Романа за спиной.
— Ничего. — Она обернулась. — Просто думаю, где мы будем спать, когда у нас дети появятся.
Лилия Дмитриевна рассмеялась:
— Так это ещё когда будет! А пока я вам помогу. Буду хозяйство вести. Вам только лучше будет.
Ульяна посмотрела на мужа. Тот молчал, крутил в руках вилку.
— А если мы не захотим, чтобы вы нам помогали? — тихо спросила она.
— Ульяночка, что ты такое говоришь? Конечно, захотите. Все молодые семьи о такой помощи просто мечтают.
Ульяна просто не стала ничего отвечать.
Март стал месяцем окончательного понимания. Роман взял второй кредит — на сто тысяч. Ульяна узнала об этом случайно, увидев SMS на его телефоне.
— Ром, что это?
— Что что?
— «Ваша заявка на кредит одобрена».
Он замер.
— А, это… Ну, нужны были деньги.
— На что?
— На жизнь, Ульян. У мамы скоро день рождения, хочется достойно отметить. И потом, весна же, ей новую одежду нужно.
— Рома, ты понимаешь, сколько теперь мы должны банку платить? Только по кредитам?
— Разберёмся.
— Как разберёмся? На что?
— Ну… может, премии дадут. Или подработку найду.
Подработку. Ульяна села напротив мужа и внимательно посмотрела на него. За полгода он изменился. Стал нервнее, рассеяннее. У него появились мелкие морщинки вокруг глаз, а в волосах — первая седина.
— Ром, а если я скажу, что больше не могу так жить?
— Что значит не можешь ТАК?
— Значит, что это моя квартира, которую я покупала и выплачивала сама. И я имею право решать, кто в ней живёт.
Лицо у Романа стало каменным.
— Ты предлагаешь мне выгнать маму на улицу?
— Я предлагаю тебе вернуть нашу жизнь. До того состояния, когда мы могли позволить себе отпуск, а не кредиты.
— Ульян, это моя мама.
— А это моя квартира и наши общие долги.
Они смотрели друг на друга через стол, и Ульяна понимала, что между ними пролегает пропасть. Для Романа мама была святым, неприкосновенным. А для неё — источником всех их проблем.
— Ты не права, — сказал он наконец.
— Почему?
— Потому что семья — это не твоё и моё. Это наше. И моя мама теперь тоже наша.
— А мои интересы?
— Твои интересы — это чтобы в семье был мир и спокойно.
Мир. Ульяна горько усмехнулась. Какой мир, когда каждый месяц они всё глубже погружаются в долги?
Апрель принёс третий кредит и понимание того, что назад дороги нет. Роман занял ещё семьдесят тысяч — на ремонт ванной. Свекровь решила, что старая плитка ей не нравится, а душевая кабинка слишком маленькая.
— Это же и для вас, — говорила она. — Будет красиво и удобно.
Красиво и удобно стоило семьдесят тысяч плюс работа. Теперь кредитные платежи составляли двадцать тысяч гривен ежемесячно. А зарплата у Романа — тридцать пять.
Ульяна зарабатывала сорок тысяч. Получалось, что они тратили на кредиты больше половины общего дохода. А ведь ещё нужно было платить за коммуналку, еду, бензин…
— Рома, — сказала она, когда банковские SMS стали приходить каждый день, — мы банкроты.
— Ничего, справимся.
— На что справимся? Нам уже сейчас не хватает денег до зарплаты.
— Подработаю по выходным.
— А мама?
— Что мама?
— Она будет сидеть одна, пока ты работаешь, чтобы расплачиваться за её ремонт?
Роман промолчал.
Ульяна начала подсчитывать варианты. Можно продать машину — но тогда Роману будет сложно добираться на работу. Можно попросить у родителей в долг — но у них самих денег немного. Можно…
Можно сказать свекрови правду.
Момент настал в мае, когда пришла очередная квитанция из банка. На этот раз — уведомление о просрочке по первому кредиту. Роман забыл вовремя перевести деньги, и банк начислил пеню.
Ульяна держала бумагу в руках и чувствовала, как внутри поднимается что-то холодное и твёрдое. Достаточно. Хватит.
Она прошла на кухню, где Лилия Дмитриевна сидела за столом с чашкой чая и листала журнал. При виде Ульяны свекровь подняла голову и улыбнулась:
— Ульяночка, а я тут думаю — может, в зале обои поменять? А то они какие-то скучные. Вот в журнале красивые и совсем недорогие показывают…
Ульяна молча положила на стол банковское уведомление. Лилия Дмитриевна взглянула на бумагу, нахмурилась.
— Что это?
— Уведомление о просрочке по кредиту. Вашему сыну нечем платить.
Свекровь пробежала глазами по тексту, отложила бумагу.
— Ну и что? Ты зачем мне это показываешь? Ты ему жена, а значит долги его твои, — резко бросила она. — Вместе взяли — вместе и отдавайте! Чего ты мне это показываешь? Забери немедленно — мне не интересны ваши семейные финансы.
Что-то лопнуло в голове у Ульяны. Тихо, почти беззвучно.
— Он их с тех пор берёт, как вы к нам пожаловали, — произнесла она, глядя свекрови прямо в глаза. — До вас мы спокойно жили и даже копили. Это ваши «хочется» и «давайте купим» втянули его в долги.
Лилия Дмитриевна отложила журнал. В кухне стало очень тихо.
— Что ты сказала?
— То, что есть. Полгода назад у нас были сбережения на отпуск. Сейчас — три кредита и просрочки. Угадайте, что изменилось?
Свекровь выпрямилась, лицо стало каменным.
— Рома мой сын. И он обязан содержать маму.
— Содержать — да. Разоряться — нет.
— А ты кто такая, чтобы указывать, как сыну с матерью жить?
Ульяна села напротив. Руки не дрожали, голос звучал ровно:
— Я — хозяйка этой квартиры. И жена мужчины, который из-за вас влез в долги по самую шею.
Лилия Дмитриевна встала, опершись о стол.
— Да как ты смеешь! Я же ему не чужая! Я мать его!
— Мать, которая за полгода потратила на себя больше ста тысяч чужих денег. Крем за полторы тысячи, сапоги за восемь… Продолжать?
— Рома сам всё покупал!
— Потому что вы просили. Каждый день что-то новое.
В кухню вошёл Роман. Видимо, слышал весь разговор — лицо у него было виноватое и растерянное одновременно.
— Что здесь происходит?
— Твоя жена меня из дома твоего гонит, — сказала Лилия Дмитриевна, и в голосе появились слёзы.
— Я никого не гоню, — спокойно ответила Ульяна. — Я просто объясняю, во что нам обходится ваша «временная» жизнь здесь.
Роман сел рядом с мамой, обнял её за плечи.
— Ульян, ну что ты…
— Что я? — Ульяна достала телефон, открыла банковское приложение. — Хочешь цифры? Первый кредит — пятьдесят тысяч, платим восемь тысяч в месяц. Второй — сто тысяч, двенадцать в месяц. Третий — семьдесят, плюс ещё десять. Итого тридцать тысяч ежемесячно. При нашей зарплате это катастрофа.
— Мы справимся…
— На что? — Ульяна показала ему экран. — Вот наш счёт. Видишь цифру? Через неделю там будет ноль.
Роман посмотрел и побледнел.
— Но ведь… скоро зарплата…
— Которой хватит ровно на кредиты. А на еду, бензин, коммуналку что?
Лилия Дмитриевна всхлипнула:
— Я же не знала… Ромка, ты мне ничего не говорил…
— Потому что боялся расстроить, — жёстко сказала Ульяна. — А теперь мы все расстроены и ещё и разорены.
Роман молчал, глядя в экран телефона. Цифры говорили сами за себя.
— Что теперь делать? — тихо спросил он.
— Выбирать, — ответила Ульяна. — Либо мама находит себе другое место жительства, либо я съезжаю. Потому что такая жизнь — это не жизнь, а медленная смерть.
— Ульяночка, — взмолилась свекровь, — но куда же я пойду? У меня денег нет на съём…
— А у нас нет денег на ваше содержание. Вы же дом продали! Куда деньги дели?
Наступила тишина. Роман сидел, опустив голову. Лилия Дмитриевна тихо плакала. Ульяна смотрела в окно и поняла, что деньги свекровь отдала, наверняка дочери.
— Я поговорю с Ольгой, — наконец сказал Роман. — Может, к ним пока…
— Ромка! — ахнула мама.
— Мам, прости. Но Ульян права. Мы и правда на грани банкротства.
Лилия Дмитриевна встала, вытерла глаза платком.
— Значит, так. Сын нашёл себе жену, а мама стала не нужна.
— Нужна, — твёрдо сказал Роман. — Но не так.
Свекровь молча вышла из кухни. Через минуту из гостиной донёсся звук закрывающегося чемодана.
Ольга забрала маму через три дня. Приехала на своей машине, помогла собрать вещи, увезла вместе с торшером и кастрюлями.
— Ты права была, — сказал Роман, когда они остались наедине. — Я просто… не умею ей отказывать.
— Научишься, — ответила Ульяна. — Или научу.
Квартира казалась огромной без свекровкиных вещей. Диван снова стоял как раньше, на кухне появилось свободное место, исчез чужой запах.
Кредиты остались. Но теперь хотя бы не прибавлялись новые траты.
Друзья, как часто вы сталкивались с ситуацией, когда кто-то из близких, даже самых родных, невольно меняет вашу жизнь до неузнаваемости? И как найти баланс между помощью и сохранением своих границ?
