— Снова за ноутбуком? — Андрей возник в дверях кухни, почесал бок и потянулся в зевке. Он был в старых тренировочных штанах, вытянувшихся в коленях, и в майке с поблекшей надписью «Свитязь. 1997».
Ирина не подняла глаз от экрана. Её взгляд перескакивал между строками кода и окном мессенджера, где утром начальник коротко поинтересовался: «где билд?». Четвертый час она вручную отлавливала баги новой фичи. Суббота? Для айтишника суббота — это просто ещё одна вкладка в проекте.
— Да, опять, — холодно отрезала она. — Дедлайн в понедельник. Я же говорила вчера.
— А ты вчера сказала, что пятница — последний шанс. Между прочим, ужин приготовил, — Андрей повернулся к плите. — Ну, «ужин»… Макароны с сосисками. Не помреш с голоду.
Ирина мысленно скривилась, но молчала. На самом деле она не голодная — два кофе, йогурт и пол плитки шоколада уже были позади. Но чувство, будто её жизнь кто-то перемешал и теперь подсунул чужие карты, не отпускало: вместо заботливого мужа — брюзга в домашнем прикиде.
Андрей три недели не работает. Официально — «на больничном», неофициально — уволили по соглашению. Кто-то где-то проморгал, и виновным оказался он. С тех пор не выходит из квартиры, растягивает пиво «Львівське» и смотрит YouTube, где мужики в спецовках обсуждают, как менять ступичный подшипник на Ford Focus.
— Слушай, — голос его взмыл на другую октаву. — Ты хоть слово со мной скажешь? Или забыла, что люди разговаривают?
Ирина закрыла ноутбук. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Пауза повисла в воздухе, как кадр в стоп-кадре старого фильма.
— Андрей, — тихо проговорила она, — что случилось-то? Или ты просто решил накричать?
Он вскинул брови:
— Накричать? Я лишь хотел поужинать с женой, а вместо этого — смотрю на ботов и твои айтишные штучки.
На Ире была растянутая футболка с логотипом проекта, который умер три года назад, и лосины с хлорным пятном. Волосы были собраны в резинку, которую она дважды теряла и оба раза находила под подушкой.
— Я обеспечиваю семью, — спокойно произнесла она. — Знаешь, сколько нам заплатили за проект в мае?
Он пожал плечами:
— Ну и сколько?
— Семьдесят тысяч гривен, — спокойно сказала она. — Моя часть — сорок. А угадай теперь, сколько ты принёс за июнь?
Он нахмурился:
— Это нечестно. У меня были обстоятельства.
— А у меня — жизнь, — холодно ответила Ирина. — Вот так: я с восьми до полуночи работаю, кормлю тебя, слушаю жалобы на «несправедливую систему» и «тёток в отделе кадров», и при этом ещё сцены из-за макарон.
— Ты прям идеал, — зло усмехнулся он. — Деньги приносишь, героиня. А что ты, собственно, женщиной быть перестала, да?
Её словно пощёчиной ударило.
— «Женщиной быть» — это разве варить ужин и гладить носки?
— Именно. И ещё — быть рядом. А не всё время в ноутбуке сидеть.
— А ты попробуй быть рядом без нытья и обвинений. Просто — как человек, — сказала она, собрала вещи и ушла в комнату. Андрей остался у плиты, где макароны уже начали пригорать.
Утром воскресенья Ирина проснулась одна. Андрей ушёл ночью, хлопнул дверью и, как в первые годы брака, сбежал к маме, в родную Оболонь, к Галии Петровне. Там варят борщ, глажат рубашки и напоминают: «твоя Ира звездилась, сынок».
Телефон молчал, даже мама не звонила — видимо, на даче. Около полудня Ирина решила себя побаловать: приняла душ, сварила кофе, отломила ломтик сыра и багет из «Сильпо». Села за ноут.
В час дня пришло письмо:
«Уважаемая Ирина! По итогам второго квартала и завершения проекта “Меркурий” вам начислена премия — 180 000 гривен. Благодарим за вклад и надеемся на дальнейшее сотрудничество».
Она перечитала трижды, потом уставилась в окно, где кто-то пытался вписаться задним ходом — три попытки, три неудачи. «Премия…» — почти двести тысяч. Почти впервые в жизни — такая сумма, и вся — её!
Через три минуты сообщение от Андрея:
«Ну что, теперь звезда? Может, часть отдашь мужу-безработному?»
Чашка дрогнула в её руках — она обожглась. Схватила салфетку, выругалась вслух. Потом прочитала ещё:
«…можешь выделить долю…»
Руки тряслись, но она ответила:
«Нет. Деньги мои. Точка.»
Вскоре пришёл ответ:
«Я тоже в эту квартиру вкладывался. И спасибо ты мне должна за то, что терпела. Не забывай — у нас совместная собственность.»
Ирина поднялась, нашла в шкафу папку с брачным договором. Четвёртая страница: квартира оформлена на неё, куплена на её материнский капитал и кредит, который она выплатила за три года. Она сфотографировала договор и отправила фото Андрею без единого слова.
Через десять минут он позвонил.
— Ты что, совсем с ума сошла? — визжал он. — Думал, это так сойдёт тебе с рук? Я с тобой жил, поддерживал, лучшие годы отдал!
— Лучшие годы ты провёл за рулём своего Focus и с бутылкой «Львівського», — без эмоций сказала Ирина.
— Да пошла ты!
— Иди, — коротко ответила она и отключила.
Вернувшись за ноут, она поняла, что писать уже не может: текст растекался перед глазами от усталости и обиды. Но дорога назад была закрыта.
В дверь позвонили. Ирина открыла — перед ней стояла Галя Петровна в леопардовом халате, с сумкой в руках, губы поджаты, как у прокурора. Словно санаторий пришла проверять.
— Я разуваюсь? Или тебя и приличия не волнуют? — грубо бросила свекровь, сняла тапочки из родного Вышгорода и шлёпнула их в коридоре.
Ирина стояла со спокойным лицом, держась за дверную ручку.
— Андрей у меня, — начала Галя Петровна. — Пришёл ночью весь на взводе, говорит, ты его выжила. Я сначала молчала, а теперь хватит!
— Комиссия по нравственности? — тихо переспросила Ирина.
— Не шути, — свекровь выхватила слово. — Ты ему мозги пудришь своими ноутами и премиями, а он — простой мужик, у него гордость!
— Гордость? — Ирина усмехнулась. — Это вы таким называете сидение на диване с пивом и нытьё про «карманных тёток»?
— Он переживает! — закричала свекровь. — Ему тепло и поддержка нужны, а ты лишь код строчишь!
— А вы когда ему мозги промывали, что жена должна «молча котлеты жарить»? — спросила Ирина.
— Ты неблагодарная, — обиделась Галя Петровна. — Я сыну кредит оформила, шины переобувала, в «Сильпо» ездила — как помощница! А теперь он — балласт?
— Ради меня? — Ирина шагнула к ней. — Он об этом говорил вам?
— Я сама вижу! Ты его морально добиваешь. И теперь деньги делишь, будто он не муж…
Ирина одним жестом взяла стакан с водой и шлёпнула о стол. Звук прозвенел, как выстрел.
— Квартира моя. Деньги — мои. Машина — я выплатила. Всё, что есть, — я заработала. Он только пил да жаловался. Это семья?
— Это ты его довела! — визжала свекровь.
— Он ведёт себя как шакал, — Ирина ответила срывающимся голосом. — Под видом «альтруизма» хотел выбить у меня деньги.
— Ты тварь, Ира, — прошипела Галя Петровна. — Я думала, приличная женщина, а оказалось — бездушная стерва!
— Я вас с первого дня поняла, — спокойно сказала Ирина. — Ваши «Андрюшенька, суп не тот!» и «в таких юбках по кабакам ходят» я помню.
Свекровь глубоко вздохнула:
— Хорошо. Хочешь по-плохому — договоримся по-плохому. Я с юристом поговорю. У тебя всё на себя записано, но он живёт тут — значит, права есть.
— Он тут больше не живёт, — Ирина без эмоций кивнула. — Пусть курьер приедет — вещи заберёт.
— Не тебе решать. Вы в браке!
— Завтра я развод подам — сама через сервис госуслуг, — сказала Ирина и проводила Галию Петровну взглядом.
Дверь закрылась. Ирина оперлась на стену, закрыла глаза. И впервые за много месяцев в душе воцарилось спокойствие.
Прошла неделя. Бумаги на развод поданы. Андрей звонил раз — на автомате, без идеи. Потом написал:
«Мама сказала, ты с ума сошла. Но я прощу. Вернёшься — поговорим. Деньги всё равно разделим. Не выпендривайся.»
Она не ответила. На работе выдали вторую часть премии — отпуск отменили из-за релиза. Она не спорила: работы много, дома — тишина. Хорошая тишина.
Мама звонила всё реже. «Ира, может, не спеши?..» — советовала. Ирина просто отключала звук, шла варить себе кофе с молоком и наслаждалась горьковатым вкусом.
В один субботний девятичасовой звонок в дверь — и на пороге оказалась Алина, ухоженная женщина лет тридцати пяти с кожаной сумкой. Взгляд у неё усталый, голос тихий:
— Здравствуйте. Я Алина. Мы с Андреем раньше встречались… Он мой ребёнку отец. Мы скрывали… Теперь он приходит, говорит, что вы «всё честно поделили» и «начинает новую жизнь». Я не хочу проблем, но… Думаю, вам будет интересно узнать правду.
Ирина жестом пригласила войти. Алина достала папку:
— Вот переписка. Вот тест ДНК. Фото. Мне это всё не нужно. Просто хочу, чтобы вы знали, с кем имели дело.
Ирина внимательно изучала документы: даты, формулировки, тон сообщений. Потом тихо произнесла:
— Спасибо. Вы поступили правильно.
Алина кивнула:
— Если что — мой номер. Женская солидарность бывает сильнее любых преступлений.
— Бывает, — Ирина улыбнулась. — Особенно после тридцати.
Когда дверь закрылась, Ирина села за ноутбук и начала действовать: заявление в полицию о психологическом давлении, письмо в банк — аннулировать доступ Андрея к их старому счёту, консультация у юриста… Всё шаг за шагом, без истерик.
На следующий день заменили замки и перенастроили «умный дом» — теперь без отпечатка ни одна «ошибочная собутыльница» не пройдёт.
Через неделю Андрей пришёл снова — стоял растерянный в куртке и джинсах, с пакетом из «АТБ» и сигаретой. Дым клубился перед ним:
— Ир… Давай поговорим? Я понял всё. Мама, наверное, зацепила. Я не в себе был. С Алиной — это было раньше…
— Это было во время нас, Андрей, — холодно ответила Ирина. — Я видела даты, переписку, тест ДНК.
Он побледнел:
— Кто тебе это рассказал?
— Женщина, которой ты, возможно, должен алименты. Но ты опять всё просрал.
Он шагнул ближе:
— Ира… Я люблю тебя.
Она встретила его взгляд:
— А я люблю себя. Прощай.
И нажала кнопку блокировки домофона.
Прошло два месяца. Прохладным сентябрьским утром Ирина сидела в кафе у метро, работала над новым проектом. Её репозиторием заинтересовался программист из Львова — вежливый, внимательный, без претензий про «неготовый борщ».
Мама звонила всё реже: «Не скучно?..» — спрашивала. Но теперь Ирина знала: быть одной и быть одинокой — не одно и то же.
На днях пришло судебное письмо от Галии Петровны: «о признании права пользования жильём». Ирина сфотографировала документ, отправила юристу и написала от руки:
«Пользоваться — не значит владеть. Прощайте навсегда, Галя Петровна.»
Скомкала бумагу и выбросила в урну у кофе-шопа. На душе было спокойно. И впервые за многие годы — по-настоящему свободно.
А вы когда-нибудь сталкивались с подобным испытанием? Что бы вы сделали на месте Ирины?
