Не отпуск, а фронт
— Ну и кто в этом доме мужик? Ты или твоя мамочка?! — Марина грохнула половником по столу, и суп, который она, скрепя сердце, варила, несмотря на духоту, выплеснулся за край кастрюли.
Андрей вздрогнул. Вид у него был такой, будто перед ним открыли вторую ипотеку.
— Марин, ну ты же знаешь, она одна, в деревне. Майские. Кто ей поможет, если не я?
— А мы что, не «майские»? — Марина поставила руки в боки. — Я в отпуске, между прочим, впервые за год. И да, я не собиралась эти десять дней полоть твою мамашу!
Андрей попытался улыбнуться, как делал это на совещаниях, когда начальник орал на него по делу.
— Ты же сама говорила: «Свежий воздух, зелень, никакого Wi-Fi»…
— Я говорила это про базу отдыха, а не про ад с лопатой и Еленой Сергеевной, которая с шести утра будет шипеть, что ты неправильно копаешь, а я вообще только жру и ногти крашу!
Андрей устало провёл рукой по лицу.
— Давай так: я съезжу один, помогу пару дней, а потом к тебе — на базу. Ты с подругой пока отдохнёшь…
— Да не нужна мне эта база без тебя! — Марина развернулась и пошла к окну. — Ты опять ей поддаёшься. Опять. Она тебя в детстве тоже так дрессировала?
— Это не дрессировка, это забота. Ты просто не понимаешь…
— Я понимаю. Я всё прекрасно понимаю. Ты слабак, Андрей. Тебе проще влезть в ботинки, которые мама приготовила, чем сказать «нет».
Телефон на столе завибрировал. Марина подскочила.
— Вот она, звезда. Сейчас будет душераздирающий концерт. «Ах, я одна. Ах, у меня давление». Поспорим, она уже с чемоданом на остановке?
Андрей взял трубку. Говорил тихо, почти шепотом. Потом побледнел.
— Что? Где? Как?
Марина насторожилась.
— Что случилось?
— Мама… упала. Сказала, что ногу подвернула. И вроде как сломала.
— Сломала? — Марина мгновенно осела на диван. — Она серьёзно?
— Говорит, синяк, боль, не может встать. Просит нас срочно приехать.
— Нас? — переспросила Марина, повышая голос. — А у тебя не возникло ощущения, что ты вляпался в спектакль, Андрей?
Он поморщился, но уже тянулся за курткой.
— Я не могу не поехать. Вдруг правда…
— Конечно, поехали. Поехали. Посмотрим, как она «не может встать». А я, может, сама ей гипс наложу.
Они выехали в тот же вечер. По дороге Марина ехидно подбивала:
— Интересно, в какой цвет она покрасила гипс? В корпоративный синий? Или в зелёный — «огородный»?
Андрей молчал. Машина жужжала, как комар в августовскую ночь, — раздражающе и бессмысленно. У въезда в деревню их встретил Алексей — брат Андрея.
— Ну наконец-то. А то она уже начала хоронить себя — в прямом эфире.
— Где она? — спросил Андрей.
— В доме. Сидит на диване, нога на подушке. Телевизор орёт. Ещё сказала, чтобы ты захватил мяту с грядки. Потому что «не успевает».
Марина фыркнула, но промолчала.
В доме пахло ладаном и лекарствами. Елена Сергеевна лежала, как царица Тамара, в белоснежном халате, с гипсом до колена. Увидев сына, страдальчески вздохнула:
— Ой, Андрюшенька… Я уж думала, не доедете. Всё болит… Всё.
— А кто гипс накладывал? — спросила Марина, глядя на идеальный, как из рекламы, гипс.
— Ну… врач, конечно, — пробормотала та, отворачиваясь. — Приезжал… Из района…
Марина подошла к окну и незаметно щёлкнула пальцем по коробке из-под гипса, торчащей из мусорного ведра. На коробке было написано: «набор для иммобилизации, домашний».
— Ага, — кивнула она. — Из района. На вызов приехал… в аптеку.
Андрей поднял взгляд. Их глаза встретились. Он понял. И он не знал, что с этим знанием теперь делать.
И гипс её душил…
— Ну не надо вот этих сцен! — вскинулась Елена Сергеевна, увидев, как Марина, не скрывая презрения, достала коробку из-под «домашнего» гипса и демонстративно бросила её на стол. — Это… Это просто на всякий случай! В аптечке лежало. А доктор был. Честное слово.
— А кто этот доктор? Андрей? — Марина сложила руки на груди, как прокурор перед обвиняемым. — Или ваш актёрский кружок расширился?
Алексей засмеялся. По-настоящему. С хрипотцой.
— Ты чё ржёшь?! — рявкнула на него мать.
— Да потому что это уже даже не смешно. Третий год подряд, Марин. То давление, то позвоночник, то сердце, теперь вот «гипс». А у неё, между прочим, в шкафу ещё шейный корсет лежит. Новый.
— Алексей! — Елена Сергеевна вскочила с дивана. — Ой… — тут же села обратно. — Видите? Больно! Болит!
Марина молча подошла и сдёрнула с ноги гипс. Тот с хрустом отвалился, как панцирь. Под ним — ни синяка, ни отёка. Только педикюр — розовый, как поросёнок.
— Вот и вся ваша «жертва». — Марина повернулась к мужу. — Твоя мать здорова как танк. Только танк этот не в лесу, а у тебя в голове, Андрей.
Тот сидел, как вкопанный. В глазах — смесь ужаса, вины и… облегчения?
— Мам… Зачем ты это сделала?
— Потому что вы меня бросили! На праздники! Одну! — Елена Сергеевна уже не притворялась. — Я, может, живу последнюю весну! А вы? Куда? В турбазы свои? По санаториям с девками?
— А я, значит, девка, — усмехнулась Марина. — Спасибо. Записали.
— Ты у него всё забрала! Ты его увела! У тебя ногти, каблуки, свои эти глупые сериалы… А он был мой! Мой мальчик…
— Я не мальчик, мама. — Голос Андрея был глухой. Но в нём что-то изменилось. — Я муж. У меня есть семья. И ты её почти развалила.
— Не смей… — прошипела Елена Сергеевна, но тот уже встал.
— Марин, поехали. Сейчас. Пока я ещё сам себе противен не настолько, чтобы остаться тут ночевать.
— Поддерживаю, — бросила Марина, подхватывая сумку. — А вы, Елена Сергеевна, потренируйтесь ещё раз гипс накладывать. Только на рот. Очень помогает от приступов «материнской любви».
Они вышли на улицу. Воздух был прохладным, пахло сиренью и печёной землёй. Андрей глубоко вдохнул.
— Прости.
— Поздно, — отозвалась Марина.
Он посмотрел на неё. Глаза — злые, уставшие, но живые.
— Поздно — это когда не остаётся ничего. А сейчас — ещё кое-что осталось.
— Что?
— Разговор. Взрослый. Про то, как дальше жить. Если хотим.
Машина тронулась. За спиной, в окне, Елена Сергеевна стояла, как памятник скорби и обмана. Но они не обернулись.
