— Андрей, я больше не могу! — Марина швырнула полотенце на кухонный стол. — Твоя мать… она просто… она невыносима!
— Милая, ну успокойся, — муж привычно обнял её за плечи. — Ты же знаешь маму, она не со зла.
— Не со зла?! — Марина вырвалась из объятий. — «А вот я в твоём возрасте и работала, и готовила, и порядок держала.» Каждое воскресенье одно и то же. Я уже боюсь этих семейных обедов.
***
Три года назад, когда Марина выходила замуж за Андрея, она и представить не могла, что у нее будет такая «внимательная» свекровь. Валентина Петровна до пенсии работала учительницей математики и казалась вполне милой и интеллигентной женщиной. На свадьбе она растроганно обнимала невестку, называла доченькой и обещала во всём помогать молодым.
Первые звоночки прозвенели через месяц после свадьбы. Валентина Петровна зашла проведать молодожёнов и, оглядев квартиру, поджала губы:
— Андрюша, милый, ты похудел. Неужели не кормят совсем?
— Мам, ты что! Марина отлично готовит.
— Да-да, конечно… — свекровь демонстративно провела пальцем по книжной полке. — А пыль-то какая. В моё время…
С тех пор каждый визит превращался в негласную проверку.
Валентина Петровна находила изъяны во всём: в расположении кухонной утвари, в выборе занавесок, в способе глажки рубашек. Особенно её возмущало, что невестка работает копирайтером на фрилансе.
— Нормальная работа должна быть с графиком, — отчеканивала свекровь. — А это что? Сидит целыми днями дома, а толку?
Марина старалась не отвечать. Глотала слёзы, убеждала себя терпеть ради мужа. Андрей метался между двух огней: пытался защищать жену, но и мать обидеть боялся. В итоге атмосфера дома становилась всё более напряжённой.
Когда родилась Софийка, Марина надеялась, что всё изменится. Первое время Валентина Петровна действительно смягчилась, часами возилась с внучкой. Но потом…
— Ребёнка надо по режиму кормить! — гремела она. — А ты что делаешь? По требованию? Это же вседозволенность!
Шло время. София росла смышлёным, живым ребёнком. В свои небольшие годы она уже отлично чувствовала настроение в доме. Замирала, когда бабушка начинала свои нравоучения, прижималась к маме, словно пытаясь защитить.
В то воскресенье всё начиналось как обычно. Валентина Петровна пришла ровно к двум, придирчиво осмотрела накрытый стол.
— Котлеты? Опять? Андрюша у меня привык к более изысканной кухне…
Марина молча поставила тарелки. На душе было тяжело: накануне она закончила большой проект, не выспалась, а тут снова…
— И салфетки непраздничные, — продолжала свекровь. — Я вот всегда накрахмаливала…
— Ба, а почему ты так не любишь маму? — звонкий голос Софии прервал привычный монолог.
Все замерли. Валентина Петровна поперхнулась.
— Что ты такое говоришь, деточка? Я просто…
— Ты каждый раз ругаешь маму, — в детских глазах стояли слёзы. — А она самая лучшая! Она мне сказки читает, и играет со мной, и даже когда работает, всё равно обнимает! А ты… ты злая!
Андрей отложил вилку. Марина застыла с салатницей в руках. А Валентина Петровна вдруг как-то сразу постарела, ссутулилась.
— Я… — она растерянно посмотрела на внучку, потом на сына, на невестку.
— Я… — Валентина Петровна запнулась, глядя на маленькое серьёзное лицо внучки. В комнате повисла тяжелая тишина.
Марина первой пришла в себя:
— София, так не говорят со старшими. Извинись перед бабушкой.
— Не буду! — девочка упрямо скрестила руки на груди. — Она плохая. Из-за неё ты плачешь ночью.
Марина похолодела. Она была уверена, что дочка не замечает этих тихих ночных слёз в подушку.
Валентина Петровна медленно опустилась на стул. Её руки, всегда такие уверенные, теперь мелко дрожали. Она смотрела куда-то мимо них, словно видела что-то своё, далёкое.
— Думаете, я не понимаю? — произнесла она наконец, и голос её звучал иначе — не властно, а устало. — Думаете, я не вижу, как вы все… напрягаетесь, когда я прихожу?
Андрей шагнул к матери:
— Мама…
— Не надо, — она остановила его жестом. — Я всё понимаю. Просто… — она посмотрела на свои руки, — когда ты остаёшься одна, когда твоя жизнь уже прожита, а впереди… Кому нужна старая учительница на пенсии?
Марина не знала, что сказать. Эта новая, вдруг постаревшая и потерянная Валентина Петровна была ей незнакома.
— Я привыкла быть нужной, — продолжала свекровь. — В школе всегда говорили: «Валентина Петровна всё знает, Валентина Петровна подскажет». А потом вышла на пенсию, и стало так тихо… Звонит только соседка Нина Егоровна — пожаловаться на давление. — Она горько усмехнулась. — Вот и получается, что только здесь я могу… быть кем-то. Хоть и не так, как хотелось бы.
Софийка, почувствовав перемену в атмосфере, подошла к бабушке:
— Ты плачешь?
— Нет-нет, — Валентина Петровна торопливо вытерла глаза. — Просто соринка попала.
Андрей придвинул стул, сел рядом с матерью:
— Мам, но почему ты ничего не говорила? Почему вместо того, чтобы…
— Критиковать? — она невесело улыбнулась. — Не знаю. Наверное, так проще. Когда делаешь замечания, тебя хотя бы слушают. А когда просто сидишь в углу — кому ты нужна?
Марина вдруг поняла что-то важное, то, что ускользало от неё все эти годы. За нетерпимостью свекрови скрывалось одиночество. За придирками — отчаянная попытка быть значимой.
— Валентина Петровна, — она осторожно тронула плечо свекрови, — никто не говорит, что вы должны сидеть в углу.
— А что мне делать? — спросила та с неожиданной прямотой. — Когда Андрюша был маленьким, я точно знала, что нужно. А сейчас… Я не умею быть просто…
— Бабушкой? — подсказала София, которая внимательно следила за разговором.
Валентина Петровна кивнула:
— Наверное.
Марина решительно отодвинула салатницу и села напротив свекрови:
— Знаете, Софи обожает математику. Иногда я просто не знаю, как ей объяснить элементарные вещи.
— Правда? — в глазах Валентины Петровны мелькнуло что-то похожее на интерес.
— И ещё, — Марина вдруг почувствовала, как с неё спадает многолетнее напряжение, — мне страшно не хватает времени. Особенно когда горят сроки по работе. Если бы кто-то мог забирать Софи из садика хотя бы дважды в неделю…
— Я могла бы, — осторожно сказала свекровь. — Если вы… если ты позволишь.
Андрей изумлённо переводил взгляд с жены на мать:
— Вы это серьёзно? Вот так просто?
— Ничего простого тут нет, — вздохнула Марина. — Но может, стоит попробовать? По-другому?
Валентина Петровна неуверенно протянула руку и накрыла ладонь невестки своей:
— Я бы хотела.
— А ты научишь меня решать примеры? — деловито спросила София, забираясь на колени к бабушке. — Я хочу уметь, как ты.
— Конечно, маленькая, — голос Валентины Петровны дрогнул. — У тебя обязательно получится.
Они ещё долго говорили в тот день — впервые за три года без упрёков и защитных стен. Обед остыл, но никто не обращал на это внимания. Что-то менялось в воздухе, в интонациях, во взглядах.
Вечером, когда свекровь ушла, а Софийка уже спала, Андрей обнял Марину на кухне:
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что не хлопнула дверью. За то, что увидела в ней человека, а не только моего близкого.
Марина задумчиво помешивала чай:
— Знаешь, моя мама однажды сказала: «Старость — это когда все двери закрываются, а ты остаёшься одна в пустом коридоре». Я тогда не поняла. А сегодня вдруг…
Она не договорила. За окном зажигались городские огни, где-то играла музыка. А на кухонном столе, среди немытой посуды, лежала забытая Валентиной Петровной старая тетрадь с задачками «для Софийки».
Никто не мог сказать наверняка, как всё сложится дальше. Будут ли новые конфликты, непонимание, обиды? Наверное, будут. Привычки не меняются в один день, а боль не проходит от одного разговора. Но что-то надломилось в их отношениях — или, может быть, наоборот, срослось. Что-то, чему ещё предстояло найти имя.
