Виктория нашла квитанцию случайно. Просто хотела выбросить старые чеки из кармана мужниной куртки, а там — расчётный листок. Цифры прыгали перед глазами, не складываясь в привычную картину. Сорок восемь тысяч. Павел приносил домой двадцать пять.
Она присела на табурет в прихожей. В голове метались обрывки мыслей: ошибка, опечатка, чужой документ. Но фамилия, имя, табельный номер — всё его. Дата — прошлый месяц.
— Мам, пить! — Сашка дёргал её за юбку.
Виктория встряхнулась. Налила сыну воды, проводила обратно в комнату к игрушкам. Вернулась к куртке. Проверила остальные карманы — ничего подозрительного. Только мелочь, проездной, жвачка. И эта квитанция, которая переворачивала всё с ног на голову.
До прихода Павла оставалось три часа. Виктория металась по квартире, не находя себе места. Готовила ужин — пересолила картошку. Мыла посуду — разбила чашку. Галина Андреевна, свекровь, сидела в своей комнате, смотрела сериал. Хорошо хоть не вышла на шум.
Павел пришёл как обычно — в половине восьмого. Поцеловал в щёку, прошёл на кухню.
— Есть хочется зверски. Что у нас сегодня?
— Паш, нам надо поговорить.
Он обернулся, держа в руках тарелку.
— Что-то случилось? Сашка заболел?
— Нет. Сядь.
Виктория достала квитанцию, положила на стол между ними. Павел посмотрел, замер. На лице мелькнуло что-то — испуг? удивление? — но тут же сменилось спокойствием.
— Ну и что?
— Как это что? Ты получаешь почти пятьдесят тысяч, а домой приносишь двадцать пять. Где остальные?
— Вика, это премия была. Квартальная. Я же говорил.
— Не было никакой премии, Паш. Я помню все твои премии. И это расчётный листок за обычный месяц, смотри — вот оклад, вот надбавки. Никаких премиальных.
Павел отодвинул тарелку, потёр лицо ладонями.
— Слушай, давай не сейчас. Я устал, голодный. Завтра поговорим.
— Нет, сейчас. Где деньги, Павел?
В дверях появилась Галина Андреевна. Посмотрела на них, на квитанцию.
— Что за крики? Сашку разбудите.
— Мам, иди к себе, — буркнул Павел.
— Галина Андреевна, вы знали, что Павел получает почти пятьдесят тысяч?
Свекровь замерла. Взгляд метнулся к сыну, потом обратно к Виктории. Молчание затягивалось.
— Знали, — выдохнула Виктория. — Вы знали.
— Вика, доченька…
— Не надо! — Виктория вскочила. — Вы обе знали и молчали! А я дура — считаю каждую копейку, занимаю у подруги на памперсы, потому что до зарплаты не хватает!
— Вика, успокойся, — Павел тоже встал. — Я откладывал. На машину откладывал, понимаешь? Хотел сюрприз сделать.
— Три года откладывал? По двадцать тысяч в месяц? Где машина, Паш? Где семьсот тысяч?
Он молчал. Галина Андреевна тихо прикрыла дверь, ушла к себе.
— Я жду объяснений.
— Да что ты как следователь! — взорвался Павел. — Мужик в семье я или кто? Сколько надо, столько и приношу! Хватает же!
— Хватает? Ты серьёзно? Мы живём в квартире твоей матери, спим на продавленном диване, Сашка донашивает вещи соседского мальчишки! А ты говоришь — хватает?
— Не нравится — иди работай! Что дома сидишь?
— С твоим сыном сижу! Или ты забыл, что у нас ребёнок? Кто его в сад водить будет за пятнадцать тысяч моей зарплаты?
Павел схватил куртку, направился к двери.
— Куда ты?
— Покурю. Достала.
Хлопнула дверь. Виктория осталась одна на кухне. В груди всё сжималось от обиды и злости. Три года. Три года он врал, глядя в глаза. А она экономила на всём — на еде, на одежде, на лекарствах.
Из комнаты послышался плач Сашки. Виктория пошла успокаивать сына, механически поглаживая по голове, напевая колыбельную. Мысли крутились вокруг одного — куда Павел девал деньги?
Вернулся он через час. Молча разделся, прошёл в комнату. Виктория сидела на кухне, пила остывший чай.
— Поговорим? — она старалась говорить спокойно.
— Говори.
— Куда ты деваешь деньги?
— Трачу.
— На что?
— На разное. Мне надо иногда… отдохнуть. С друзьями посидеть. Это преступление?
— С друзьями? По двадцать тысяч в месяц? Что вы там, золотое пиво пьёте?
— Вика, отстань. Я устал от твоих допросов. Денег хватает, ребёнок сыт, одет. Чего тебе ещё надо?
— Правды. Мне нужна правда.
Павел посмотрел на неё долгим взглядом. В глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.
— Правда тебе не понравится.
— Говори.
— У меня есть другая женщина. Доволен? Теперь отстанешь?
Слова ударили как пощёчина. Виктория почувствовала, как комната поплыла перед глазами. Ухватилась за край стола.
— Врёшь.
— Зачем мне врать? Ты же правды хотела.
— Как долго?
— Года два.
— Два года… — голос сорвался. — И твоя мать знает?
— Знает.
Виктория рассмеялась. Истерично, страшно.
— Конечно, знает. Вы же семья. А я кто? Дура, которая детей рожает и борщи варит?
— Вика…
— Не смей! Не прикасайся ко мне! Убирайся! Вон!
— Это квартира моей матери, между прочим.
— Тогда я уйду. Завтра же. С Сашкой.
— Куда ты пойдёшь? К маме в однушку? Втроём там жить будете?
Он был прав. Идти некуда. У мамы действительно однокомнатная квартира на окраине, где она жила с отчимом. У подруг — семьи, дети. В никуда с двухлетним ребёнком не уйдёшь.
— Я подам на развод. И на алименты. Будешь платить по полной.
— Подавай, — Павел пожал плечами. — Только учти — я уйду. К ней уйду. А вы тут оставайтесь, в мамкиной квартире. Может, она вас и не выгонит. Из жалости.
Дверь в комнату свекрови открылась. Галина Андреевна стояла в халате, лицо каменное.
— Павел. Выйди вон из моей квартиры.
— Мам? — он обернулся.
— Я сказала — вон. Немедленно.
— Мам, ты что? Это же я, твой сын!
— У меня нет сына, который бросает семью. Есть внук, которому нужен дом. И есть невестка, которая три года терпела твоё вранье. А ты мне не сын. Убирайся.
— Мам, одумайся! Это же Вика тебя настроила!
— Я сама всё слышала. Два года водишь жену за нос, деньги на любовницу тратишь. А я молчала, дура старая. Думала — одумается, перебесится. Семью сохранить хотела. А ты что? Ты им квартиру мою предлагаешь покинуть? Собирай вещи и уходи. Чтоб завтра тебя здесь не было.
Павел стоял, открыв рот. Потом резко развернулся, прошёл в комнату. Слышно было, как он швыряет вещи в сумку, чертыхается. Через пятнадцать минут вышел с набитой спортивной сумкой.
— Вы пожалеете. Обе пожалеете.
— Ключи оставь, — Галина Андреевна протянула руку.
Он швырнул ключи на пол. Хлопнула дверь.
Виктория и свекровь остались на кухне вдвоём. Молчали. Потом Галина Андреевна тяжело опустилась на стул.
— Прости меня, Вика. Я знала. Полгода как знала. Надеялась… Дура старая.
— Почему не сказали?
— Боялась семью разрушить. Сашку без отца оставить. Думала, переболеет, вернётся. Они же все так… мужики. Походят налево и возвращаются.
— Не все, — Виктория налила свекрови воды. — Мой отец не ходил. И дед ваш, наверное, тоже.
— Дед мой на войне погиб. А свёкор… да что теперь говорить. Ты уж прости. И не уходи никуда. Это твой дом, Сашкин дом. А Павлу я квартиру не оставлю, пусть не надеется.
Ночь прошла как в тумане. Виктория лежала на диване, смотрела в потолок. Рядом сопел Сашка. Обычно Павел спал с краю, загораживал сына, чтобы не упал. Теперь пришлось подставить стулья.
Утром позвонила маме. Рассказала всё. Мама плакала в трубку, звала переезжать к ней.
— Мам, куда мы к тебе? У тебя места нет.
— Найдём место! Лучше в тесноте, чем с предателем!
— Галина Андреевна нас не выгоняет. Наоборот, Павла выгнала.
— Вот и правильно сделала! Хоть одна нормальная свекровь на свете нашлась!
День тянулся бесконечно. Виктория машинально делала домашние дела — готовила, убирала, гуляла с Сашкой. Сын чувствовал напряжение, капризничал, просился на руки.
— Папа где? — спрашивал он.
— Папа на работе.
— Папа придёт?
— Не знаю, солнышко. Не знаю.
Павел не звонил. Не писал. Словно и не было восьми лет совместной жизни. Словно не он клялся в загсе любить и беречь.
Через неделю пришло письмо. Заявление на развод. Без объяснений, без извинений. Просто бумага. И записка: «Алименты буду платить. Квартиру не претендую. С Сашей видеться не буду, чтоб не травмировать».
Виктория перечитала трижды. «Чтоб не травмировать». Будто это он заботится о сыне, а не о своём удобстве.
— Что пишет? — Галина Андреевна заглянула через плечо.
— Разводится. На квартиру не претендует.
— И слава богу. Пусть катится. Мы сами справимся, правда? Вырастим Сашеньку. Настоящим мужчиной вырастим, не таким… не таким как отец.
Виктория кивнула. Что ещё оставалось?
Развод оформили быстро. Павел на заседание не явился, прислал представителя. Алименты назначили, но платить начал не сразу. Пришлось подавать к приставам.
Осень выдалась тёплой. Виктория устроилась на полставки в магазин недалеко от дома — график позволял забирать Сашку из сада. Денег было мало, но они справлялись. Галина Андреевна помогала чем могла — сидела с внуком, готовила, взяла на себя коммунальные платежи.
— Я пенсию получаю неплохую, — говорила она. — И накопления есть. На чёрный день откладывала, вот он и настал. Не переживай ты так, проживём.
По вечерам сидели на кухне, пили чай. Сашка засыпал, положив голову бабушке на колени. Виктория смотрела на них и думала — может, всё к лучшему? Может, лучше правда, чем жизнь во лжи?
— Знаешь, — сказала как-то Галина Андреевна, — я ведь тоже одна Пашку вырастила. Отец его ушёл, когда сыну пять было. Я думала — справлюсь, воспитаю настоящего мужчину. Который семью не бросит. А вышло…
— Не вините себя. Это его выбор.
— Знаю. Но всё равно думаю — где недосмотрела? Где недолюбила? Может, слишком баловала? Единственный сын ведь. Всё ему, всё для него…
— Вы хорошая мать. Просто… просто люди меняются. Или показывают своё истинное лицо. Не знаю.
— Вот Сашеньку воспитаем по-другому. Чтоб знал — за свои поступки отвечать надо. За семью отвечать. Правда ведь?
Виктория кивнула. Погладила спящего сына по голове. Маленький, беззащитный. Без отца теперь. Но с ними — мамой и бабушкой, которые его любят. Которые не предадут.
Павел больше не появлялся. Иногда приходили переводы — алименты. Без записок, без вопросов о сыне. Будто вычеркнул их из жизни. Будто и не было ничего — ни свадьбы, ни рождения сына, ни восьми лет вместе.
Виктория перестала ждать. Перестала вздрагивать от звонка в дверь. Перестала проверять телефон каждые пять минут. Жизнь потихоньку входила в новую колею. Работа, дом, Сашка. Простые радости — первый снег, новогодняя ёлка, сын читает стишок на утреннике.
— Мам, смотри, я Дед Мороз! — Сашка крутился в костюме. — Бабушка сшила!
— Красивый какой! Настоящий Дед Мороз!
Галина Андреевна улыбалась, поправляла внуку бороду из ваты. В такие моменты забывалось всё плохое. Оставалось только главное — они семья. Не такая, как планировалось. Но настоящая.
Под Новый год Виктория загадала одно — чтобы сын вырос хорошим человеком. Честным. Верным. Умеющим любить и отвечать за свои поступки. Чтобы не повторил ошибок отца.
— За новую жизнь! — Галина Андреевна подняла бокал с шампанским. — За нашу семью!
— За семью, — Виктория чокнулась со свекровью.
За окном падал снег. Сашка спал, обняв нового плюшевого зайца. В квартире было тепло и спокойно. И пусть эта тишина была оплачена дорогой ценой — предательством и болью — она того стоила. Потому что это была честная тишина. Без лжи, без тайн, без двойной жизни.
Виктория посмотрела на свекровь. Та задремала в кресле, укрывшись пледом. Седая, усталая. Но не сломленная. Как и она сама. Они справятся. Обязательно справятся. Вдвоём вырастят Сашку. И может быть, когда-нибудь он скажет спасибо за то, что они не стали сохранять семью любой ценой. За то, что выбрали правду. Горькую, больную, но правду.
А Павел… Павел остался в прошлом. Вместе со своими секретами, своей другой жизнью, своей неспособностью быть честным. И пусть так. Им больше не нужен тот, кто не умеет ценить семью. Они обойдутся. Они сильные.
Часы пробили полночь. Наступил новый год. Новая жизнь. Без него, но зато — настоящая.
