— Ну скажи честно, я ей прямо в печень как кость встала? — Ирина с силой захлопнула дверцу шкафа, так что фарфор внутри глухо звякнул. — Или мне уже самоотвод писать, как присяжный, не выдержавший давления?
— Ирин, ну что ты опять начинаешь? — Максим, её муж, развёл руками, будто не понимал, о чём идёт речь. Хотя, если уж быть точной, не понимать он начал ещё года два назад — после свадьбы.
— Я начинаю? Это она начинает. Она сегодня опять пришла с пирогом, который ты терпеть не можешь. Опять поставила тапки в угол и сказала, что у нас в доме «душно, потому что окна не моются». У нас февраль, Макс. ФЕВРАЛЬ. Там сосульки как копья висят. Кто будет мыть?
— Мамка просто волнуется… — буркнул он, потупив глаза. — Она так заботу выражает.
— Заботу? Слушай, если забота выражается в том, чтобы спросить меня на кухне: «А ты точно собираешься детей рожать, с такими-то руками?» — то да, пожалуй, я её заботой скоро захлебнусь. Вот прям в раковине.
Максим сел за стол, помолчал, поёрзал, как будто под ним не табуретка, а муравейник. Потом тихо, почти виновато сказал:
— Она просто переживает, что я потерял себя…
— А-а-а, ну конечно. Женился и потерялся. А до этого был кто? Бэтмен?
— Не ерничай, Ирин. Ты же знаешь, как у неё в голове всё устроено. Женщина должна быть мягкой, скромной, дома сидеть…
— А мужчина, значит, маму слушать до пенсии, да?
Он не ответил. Только сглотнул и уставился в свой телефон, как в спасательный круг.
Ирина вытерла руки о полотенце, сорвала с крючка ключи и, уже в дверях, бросила:
— Я в магазин. За «мягкостью и скромностью». Может, по акции.
На улице было серо, скользко и противно. Такая погода, в которую даже дворники жалуются. Ирина шла быстро, шумно наступая в лужи, будто хотела впечатать в асфальт все обиды последних месяцев. Особенно вчерашнюю — когда Елена Петровна (не «мама Лена», нет, теперь только по паспорту) заявила на весь коридор, что «женщина, не умеющая жарить котлеты — это не жена, а временное явление».
Ей захотелось позвонить брату. Просто чтобы услышать голос нормального человека. Без «котлет», «племени мужа» и советов по расстановке сковородок.
— Чё ты такая бешеная? — голос Алексея, как всегда, бодрый. — Ты там, что, опять войну с роднёй ведёшь?
— Я, Лёш, не веду. Меня ведут. Как за руку в мясной отдел, и пальцем тычут: «Вот это хорошая свинина, Иринушка. С косточкой». Ты прикинь, она меня в магазине позавчера узнала и решила, что имеет право поправить мой выбор мяса.
— Подожди, а она что, теперь с вами живёт?
— Нет. Хуже. Она теперь у нас ходит, как к себе домой. Хотя, по иронии судьбы, это мой дом. И твой, кстати.
Алексей замолчал. Потом выдохнул:
— Я через три дня в Москве. Командировка. Остановлюсь у вас. Скинь адрес, я только его в голове не держу — ты же сама всё оформляла тогда.
— Не просто оформляла, а на себя. Потому что наш гениальный юрист, то есть ты, сказал: «Зачем брать на двоих, если ты там жить будешь». Помнишь?
— Помню. И я рад, что ты там. Только вот понаехавшие свекрови не входили в мой план.
— Угу. В твоём плане была уютная квартира, в которой я буду одна. Ну так вот, уют пошёл по одному месту. Потому что в этом доме теперь хозяйка — королева тушёной моркови.
Они оба рассмеялись. В голос. Так, как давно не смеялись. Это был смех с привкусом отчаяния. Но хоть без котлет.
На следующий день Максим пришёл домой пораньше. Вид у него был напряжённый, будто его вызвали к директору. Ирина, зная, что в жизни Макса директор — это только его мама, сразу напряглась.
— Мамка сегодня звонила, — сказал он, присаживаясь. — Сказала, что обиделась. Мол, ты её не уважаешь, дверь ей не открыла сразу. И вообще… её нос не устраивает, как ты живёшь.
— А её устраивает, как она живёт? Может, мне тоже носом поводить?
— Да не надо, Ирин. Она женщина пожилая…
— Она 58 лет! — Ирина ударила по столу рукой. — У неё маникюр лучше, чем у меня. И память отличная — она помнит, кто с кем развёлся в 2001-м и в какой цвет была покрашена лавка возле их дома в 83-м. Она не старая, она просто занятая. Мною.
— Ладно, давай не ругаться, — Максим встал. — Она придёт завтра. Сказала, что пирог испекла. С мясом. Как ты любишь.
— Я не ем мясо с прошлого сентября, если ты вдруг забыл. Я тебе ещё тогда сказала, когда у нас гости были, помнишь? Ты тогда ответил: «Да, да, конечно, Ира в своём пп-забеге», и потом сожрал пол моих овощей.
— Ну ты сама пойми… Ей приятно, когда всё по-старому. Когда сын ест мясо, жена в юбке, а квартира пахнет хлоркой.
— Пускай тогда сына вернёт в шестой класс, а меня заменит на Катю из бухгалтерии — та, говорят, даже борщ с варёными яйцами умеет варить.
Максим не выдержал. Резко встал.
— Ну хватит! Ты из всего трагедию делаешь. Мамка просто хочет быть нужной.
— Тогда пусть заведёт кота. Или дачу. Или мужа. Не меня!
Он ушёл хлопнув дверью. А Ирина осталась — в тишине, только холодильник бормотал себе под нос, как старый зэк.
На следующее утро Ирина проснулась от запаха пирога. Он был жирным, чесночным и очень знакомым — запах воспоминаний из детства, только теперь он вызывал не радость, а тошноту.
В гостиной, на диване, как у себя дома, сидела Елена Петровна. В шерстяной кофте и с видом, будто приехала на плановую ревизию.
— А я ключик сделала. Удобно же. Чтобы вас не дёргать.
— Угу, очень удобно, — буркнула Ирина, поправляя халат. — Прямо как в казарме. Зашёл, проверил, ушёл.
— Ты выглядишь усталой, Ирина. Может, тебе витаминов попить?
— Может, вам антидепрессант?
— Ой, какая ты у нас остренькая стала. Это хорошо. Значит, характер есть. А то я переживала.
— Не переживайте, — Ирина открыла окно. — Всё хорошо. Просто дышать тяжело, когда кто-то чужой сидит в твоей квартире.
— В твоей? — прищурилась Елена Петровна. — Насколько я знаю, Максим платил за эту квартиру ипотеку.
— Платил, — кивнула Ирина. — Только не за эту. А за свою первую, с первой женой. А эту мы с братом купили.
Елена Петровна замерла. Как будто ей в лицо дали. Потом криво улыбнулась:
— Ну, у вас там в семье всё запутано.
— Не переживайте. Через три дня брат приедет — распутает. Он у нас любит порядок.
Она вышла из кухни, оставив свекровь с пирогом на тарелке и странным выражением лица — смесь обиды, страха и попытки что-то посчитать в уме.
Суббота. 10:42 утра.
На кухне пахло пережаренными сырниками и нервами. Ирина пыталась сохранить лицо, но сырники упорно подгорали — прямо как её терпение.
— Ну я же говорила тебе, — звучал знакомый голос с порога. — Керамическая сковородка — это для девочек из инстаграма, а не для нормальной кухни. На такой только фотографии жарить.
Елена Петровна стояла в дверях, как прокурор, — с мешком овощей, авоськой с непонятным содержимым и лицом человека, которому снова придётся всех спасать.
— Здравствуйте, Елена Петровна, — спокойно сказала Ирина, но щёки уже наливались жаром. — Мы вроде как договаривались, что вы заранее звоните, когда собираетесь к нам.
— А если бы я позвонила, ты бы всё быстренько подмела, окна натёрла, пыль со шкафа убрала и прикинулась святой. Нет уж, надо внезапно, чтобы видеть реальную картину.
— Реальная картина — это то, как вы без спроса вламываетесь в мою квартиру. Или в нашу, если вы на этом настаиваете, — сдержанно ответила Ирина, переворачивая подгоревший сырник.
Максим, как обычно, исчез. Как в сказке: стоит появиться матери — и муж растворяется. Словно в шкафу есть портал в Нарнию, куда он мигом ныряет, лишь бы избежать «женского столкновения».
— И где этот твой? — Елена Петровна кивнула в сторону спальни. — На работе?
— В ванной. Моется. От шока.
— От какого ещё шока?
— От того, что сырники подгорели, — сухо заметила Ирина.
— Сама-то хоть пробовала свои кулинарные шедевры? Я тут пирожков напекла. Нормальных. С печенью. Мужик должен есть мясо, а не вот это твое… — она ткнула пальцем в сковородку, где сырники уже практически отдавали Богу душу.
— Максим вообще не ест печень, — Ирина резко сняла сковородку с огня. — Он аллергик.
— Аллергия на заботу у него от тебя, — буркнула Елена Петровна и достала пирожки. — Вот, попробуй. Узнаешь, как должна готовить настоящая жена.
Настоящая жена в этот момент мечтала либо о разводе, либо о метеорите, который ударит прямо в этот стол. Но вместо этого просто села на табурет и уставилась в окно.
— Слушайте, Елена Петровна. Мне кажется, вы слегка перегибаете. Вы не просто приходите без предупреждения — вы ведёте себя так, как будто я тут временно. Как будто это не мой дом.
— Потому что ты и правда тут временно, — вдруг прозвучал голос Максима.
Он стоял в дверях, мокрый, с полотенцем на голове, как обиженный турок в хаммаме. И смотрел так, будто услышал больше, чем собирался.
— То есть… что ты сейчас сказал? — медленно переспросила Ирина, чувствуя, как стул под ней становится колючим.
— Я имею в виду, — Максим нервно почесал затылок, — ты живёшь тут со мной, а квартира-то… ну, она…
— Она АЛЕКСЕЯ! — в этот момент раздался голос от входной двери.
Алексей вошёл, как супергерой на пенсии: в кожаной куртке, с сумкой через плечо и лицом, на котором было написано «Сейчас будет весело».
— О, ты вовремя, — Ирина медленно поднялась. — Объясни, пожалуйста, кто кому и где тут временный.
— Да я только из такси вышел, — Алексей обулся и прошёл в кухню. — Здрасьте, Елена Петровна. Рад, как всегда. Особенно когда вы вмешиваетесь в чужие дела с вашим фирменным «знаю, как лучше».
— А вы, молодой человек, учитесь сначала вести себя как взрослый, а потом рот открывайте, — сверкнула глазами свекровь.
— Я-то как раз взрослый. Настолько, что плачу налоги, заправляю постель и… владею половиной этой квартиры. А вторая половина — у Ирины. Документы привёз, если надо показать. Хотите? Или поверите на слово?
Елена Петровна побледнела. Видимо, перспектива орать на собственную «временную» невестку в чужом жилье была не такой уж привлекательной.
— Так… это же вы в прошлом году ту сделку оформили?
— Да, я. Покупал через нотариуса. Всё чисто. Вот скан договора. Можем распечатать.
— Максим, — прошептала она. — Ты знал?
— Я думал… ну… — он сдул полотенце с головы и выглядел как ученик, у которого нашли шпаргалку. — Я думал, это временно. Ну пока… пока мы не купим своё…
— То есть ты знал, что живёшь на территории жены и её брата. Но позволял своей маме делать из неё кухарку на подработке? — голос Алексея был ледяным.
Максим промолчал.
— Ясно, — кивнула Ирина. — Мама, значит, говорит — а ты молчишь. Мы с тобой семья, да?
— Я просто не хотел конфликта…
— А получил целый мюзикл, — отрезала она.
Елена Петровна не садилась. Она стояла, будто надеялась, что если долго смотреть в окно, можно телепортироваться домой.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Раз всё так… то мне здесь делать нечего. Максим, я к себе. Когда надумаешь — приезжай. Но без этих… шоу.
— До свидания, — чётко сказала Ирина, уже не скрывая сарказма. — Приходите как-нибудь… в другой жизни.
Дверь хлопнула. Следом хлопнула ещё раз — Максим вышел следом за матерью, даже не обернувшись.
На кухне остались трое: Ирина, Алексей и подгоревшие сырники.
— Всё это ужасно, конечно, — пробормотал брат. — Но сырники вкусные.
— Я тебя убью, — хмыкнула Ирина. — Но чуть позже.
— Я задержусь на три недели. Как думаешь, где тут можно поставить раскладушку?
Она улыбнулась. Впервые за долгое время — по-настоящему.
Через три недели. Воскресенье. 19:17.
Квартира пахла пиццей, базиликом и свободой. Алексей валялся на диване, левой ногой нажимая плей на пульте, правой щёлкая семечки. Он пробыл у Ирины почти месяц, и если сначала она хотела его выгнать на третий день, то к двадцать пятому — подумывала прописать.
— Лёш, ты можешь хотя бы одну вещь в доме сделать не ногой? — Ирина поставила на стол два бокала. — Или ты теперь часть интерьера?
— Я гармонирую с обстановкой, — важно произнёс он. — Балансирую между фэншуй и жопой на диване.
Ирина рассмеялась. Впервые за долгое время её не раздражал этот бардак, эти халатные тапки на батарее, и даже пятно от кетчупа на подлокотнике дивана. В квартире будто поселилось тепло — настоящее, домашнее, не натянутое.
С тех пор, как ушёл Максим, стало… тихо. Даже слишком. Он не вернулся. Ни через день, ни через два. Один раз прислал сообщение:
«Дай время. Не знаю, чего хочу. Пока с мамой».
Она не ответила. Не потому, что не знала, что сказать, а потому что всё уже сказала за него — молчанием. Когда мужчина уходит к маме, чтобы «подумать», это не пауза. Это финальные титры.
— Завтра еду, — вдруг сказал Алексей. — На этой неделе — сделка.
— Какая сделка? — она села рядом.
— Продажа квартиры. Нашей, старой. Той, где мы с тобой выросли. Всё. Конец эпохи.
— Ты точно готов?
Он кивнул. Потом встал, пошёл к рюкзаку, вытащил тонкую папку с бумагами.
— Вот. Чек. Половина суммы — тебе. Как и договаривались.
— Лёш, ты…
— Я не герой. Просто взрослый человек. А тебе нужно начать сначала. Без мам, без свекровей, без Максима.
— И без мужчин?
— Ну… это уже как повезёт, — усмехнулся он.
Ирина посмотрела на чек. Нули на нём пугали. Это был символ: ей не просто дали деньги — ей вернули контроль. Над жизнью. Над собой. Над будущим.
Понедельник. 08:42 утра.
Максим появился в дверях, будто никуда и не уходил. В одной руке — чемодан, в другой — торт. Вид у него был странный: смесь надежды и страха.
— Привет, — выдохнул он. — Я… всё обдумал. Мама… ну, ты знаешь её. Я понял, что она всё разрушает. Я хочу начать всё заново. С тобой.
Ирина стояла у зеркала в прихожей. Она только что нанесла тушь и завязывала платок на шее. Впервые за долгое время — как на свидание.
— Ты опоздал, — тихо сказала она, не оборачиваясь.
— Как это? Мы же… — он поставил торт на пол. — Я же… Я хочу, чтобы всё было, как раньше.
— А я — нет.
— Ир…
— Знаешь, сколько раз ты говорил «потом»? Потом скажу маме, потом купим квартиру, потом всё наладится. Но ты всегда выбирал не меня. А комфорт. И одобрение.
Он молчал.
— А я устала быть чужой в собственном доме. Устала оправдываться, терпеть, верить в «потом». — Ирина подошла к двери. — Я еду к нотариусу. Алексей продаёт старую квартиру. Я начинаю новую жизнь. Одну. Без тебя.
— А торт?
— Оставь. Поставь рядом с совестью.
Она вышла, закрыв за собой дверь.
Понедельник. 10:00 утра. Кофейня рядом с нотариальной конторой.
Ирина сидела у окна. Перед ней — чашка капучино, на столе — папка с документами. Алексей опаздывал, как всегда. За соседним столиком смеялась парочка, в углу пожилая женщина рылась в своей огромной сумке в поисках очков. Всё вокруг было живым. Настоящим. Не «как в кино». Просто — своим.
Телефон загудел.
Максим: «Я понял. Удачи тебе. Прости».
Она не ответила.
— О, — Алексей появился из-за угла, — ты не поверишь, что со мной было!
— Только если ты был похищен инопланетянами, и они заставили тебя подписать договор.
— Почти, — усмехнулся он. — Но всё подписал. Деньги будут через два дня.
Ирина сделала глоток кофе. Потом ещё один. И вдруг, абсолютно неожиданно для себя, засмеялась.
— Что? — удивился Алексей.
— А ты ведь и правда — лучший из всех мужчин в моей жизни.
— Потому что я тебе не муж. И не живу с тобой.
— Вот именно, — сказала она. — И слава Богу.
Позже. Вечер. Дом.
Она стояла у окна. За стеклом шёл мелкий дождь. На кухне что-то гудел чайник. В комнате было уютно. Без пафоса. Без нервов. Без подгоревших сырников.
Новая жизнь не началась с фейерверков. Не случилось великой любви, не приехал принц. Но произошло главное — она выбралась.
Из тревоги. Из зависимости. Из чужих ожиданий.
В свой мир.
Где тишина — не угроза.
А свобода — не одиночество.
И в этой тишине — было всё.
Абсолютно всё, что ей сейчас нужно.
