— Сразу четыре ребёнка? — выпалил Пётр, отшвырнув шапку в угол.
Аня застыла с двумя младенцами на руках. В углу, в плетёных корзинах, заворочались ещё двое.
— Я хотела написать… но связи не было. Я сама в шоке, — её голос дрожал как осиновый лист. — Но это наши дети, Петь…
Он смотрел на неё как на чужую. Только что вернулся с шестимесячной вахты — и вот здрасьте. Четверо. Сразу.
— Двойня на узи была, — Аня покачивала малышей. — А когда рожать начала… в метель… до райцентра еле довезли…
— Здрасьте, приехали, — процедил Пётр и провел ладонью по лицу, будто стирая с него усталость. — И что теперь делать прикажешь?
Слышался детский плач — надрывный, пронзительный. Январский ветер бился в стёкла. Дом пропах молоком и мокрыми пелёнками.
— Кормить, растить… — прошептала Аня. — Отец помогает…
Пётр подошёл к корзинам, всмотрелся в красные сморщенные лица. Осторожно, словно боясь обжечься, потрогал маленькую ладошку. Пальчики тут же обхватили его палец.
— Этот… цепкий.
— Это Глеб, — Аня слабо улыбнулась. — А здесь Миша. А на руках у меня Лиза и Маша. Девочки очень похожи, только у Лизы родинка под ухом.
Следующие дни превратились в размытую карусель: крики, памперсы, бутылочки, бессонные ночи. Пётр вставал, когда Аня выбивалась из сил, носил воду, колол дрова.
И чем дальше — тем мрачнее становилось его лицо.
— Петь, подержи Машу, я картошку поставлю, — попросила Аня на третью неделю.
— У меня руки в мазуте, — буркнул он, хотя руки были чистые, и вышел на крыльцо подышать.
С каждым днём он уходил всё дальше — не телом, душой. Скрипнет дверь на кухню — он вздрагивает, будто от выстрела. Аня перехватывает его взгляд — а в глазах звериная тоска.
— Может, тебе на воздух? — спросила как-то. — К мужикам, на рыбалку сходил бы…
Пётр криво усмехнулся:
— Да куда я денусь.
А сам всё чаще смотрел на дорогу, уходящую из деревни. В апреле, когда снег почернел и дорога превратилась в жижу, он стал молчать совсем. Только стоял на крыльце, глядя в темноту.
Настала ночь, когда всё рухнуло. Глеб и Миша заболели — температура, сыпь, плач не прекращался часами. Маша вторила братьям. Только Лиза спала, равнодушная к общему бедствию.
Аня металась между кроватками, её волосы выбились из косы, глаза горели лихорадочно.
Пётр мерил шагами кухню. Остановился. Посмотрел долгим, странным взглядом. И вдруг спросил, странно спокойно:
— Зачем это всё, Ань?
— Что — всё? — она застыла с мокрой тряпкой в руках.
— Вот это, — он широко развёл руками. — Крики, болезни, вечный недосып. Я вахтёр, Ань. Я не для этого вкалывал полгода, чтобы вернуться в дурдом.
— Но дети…
— Сразу четыре ребёнка у нас? — он качал головой, и с каждым словом его голос становился всё жёстче. — Ну уж нет, я для себя пожить хочу, прощай, больше ты меня не увидишь!
Входная дверь хлопнула так сильно, что проснулась Лиза и заплакала тоже. Аня стояла, обездвиженная, слушая удаляющиеся шаги по скрипучему снегу.
Снаружи выла метель. Внутри выли дети. А Пётр шагал по дороге, не оглядываясь, и тьма постепенно поглощала его силуэт.
Аня прислонилась лбом к холодному стеклу.
Прошло два месяца с той ночи. О Петре — ни слуху, ни духу, будто растворился в воздухе. Говорили, видели его в городе, кто-то болтал про вахту на новом месторождении.
Бумага о признании без вести пропавшим лежала в ящике стола нетронутой.
— Доча, покормила малых? — Николай Степанович вошёл с охапкой дров, сбросил их у печи.
— Да, папа, — Аня потёрла воспалённые глаза. — Только Глеб опять капризничает.
Отец привычным движением взял внука на руки. Детская головка утонула в его широкой ладони.
— Эх ты, богатырь мой, — проворковал дед, и мальчик притих, уставившись на него круглыми глазами.
— Не знаю, что бы я без тебя делала, — выдохнула Аня.
— А куда я денусь, — хмыкнул отец, в точности повторяя интонацию Петра, и Аня вздрогнула.
Дни сменялись неделями, недели — месяцами. Весна пришла с разливами и распутицей. Луга затопило, добраться до райцентра стало почти невозможно. Но материнское молоко закончилось, а смеси не хватало.
— К фельдшеру надо, — Аня лихорадочно собирала сумку. — У Лизы сыпь не проходит.
— Сиди с малыми, — отец натянул резиновые сапоги. — Я схожу, принесу что скажут.
Молча достал из-под лавки ружьё — паводком размыло мосты, звери выходили к деревне, волков видели у самых околиц.
Отец вернулся затемно, промокший, с лекарствами и банками детского питания.
— Говорят, твой объявился в Сосновке, — бросил он как бы между прочим. — Хахалька там у него. Квасит крепко.
Аня не ответила. Только руки задрожали, когда мерила Лизе температуру.
Летом стало легче. Отец выкопал грядки прямо под окнами, чтобы Аня могла работать, поглядывая за детьми. Благо, что деньги от государства приходили, помогали сильно.
Деревенские бабы приносили кто что мог — банку варенья, яйца, молоко. Узнав историю, качали головами:
— Вот ведь ирод окаянный! Четверо деток — благодать божья!
Когда детям исполнился год, они начали ползать. Дом наполнился движением, смехом, плачем — жизнью. Аня научилась спать урывками и не чувствовать себя разбитой.
Миша первым встал на ножки, за ним — Лиза. Потом Глеб. Маша дольше всех не решалась, но когда пошла — сразу уверенно.
Слово «мама» они произнесли почти одновременно, словно сговорившись.
Однажды осенним вечером, когда дети уже спали, в дверь постучали. На пороге стоял участковый:
— Ань, тут повестка тебе. Петра твоего официально пропавшим признать хотят. Подпиши. Не нашли его в итоге, совсем пропал.
Она взяла бумагу, но подписывать не стала.
— Сгинул — и пусть, — буркнул отец, когда участковый ушёл. — Мужик тот, кто рядом, а не тот, кто убежал.
Аня посмотрела на спящих детей. Каждый — со своим характером. Глеб — упрямый, Миша — тихий, Маша — певунья, а Лиза — хитрюга, всё норовит первой к еде добраться.
— Они и без него вырастут, — твёрдо сказала она.
***
Семь лет пролетели как один день. Июнь стоял жаркий, медовый. Воздух дрожал над лугами, напоенный ароматом цветов.
Аня возвращалась с ярмарки в райцентре — продала первую зелень с огорода, купила детям обновки к школе.
— Аня! Подвезти? — окликнул её мужской голос.
Она обернулась. Рядом остановился старенький грузовичок, за рулём — крепкий мужчина лет сорока, улыбается открыто.
— Виктор? Ты что тут делаешь?
— Да вот, молоко в маслобойню отвозил, — он кивнул на бидоны в кузове. — Садись, чего пешком в такую жару.
Виктор появился в их деревне прошлой осенью. Купил заброшенный дом на окраине, завёл хозяйство. Вдовец, жены не стало. С тех пор один.
Аня устроилась рядом, поставив сумки в ноги. От Виктора пахло молоком и скошенной травой.
— Как твои орлы-орлицы? — спросил он, трогаясь с места.
— Растут, — улыбнулась Аня. — Глеб вчера скворечник смастерил, представляешь? Сам!
— Рукастый пацан, — одобрительно кивнул Виктор. — В отца, видать.
Аня напряглась, но промолчала.
Через несколько дней Виктор появился у их калитки с мешком:
— Тут телёнок родился, молока много. Подумал, твоим пригодится.
С тех пор он стал заходить часто. То молока принесёт, то мёда соседского, то просто поговорить.
Дети его полюбили сразу — особенно мальчишки. Виктор учил их мастерить, рассказывал про зверей и птиц, а однажды смастерил качели во дворе.
— Витя, хватит гостинцы таскать, — не выдержала как-то Аня. — Мы не голодаем.
— Знаю, — он посмотрел на неё серьёзно. — Просто мне с вами… хорошо.
Аня опустила глаза. Впервые за много лет внутри что-то дрогнуло, расцвело тепло.
А дети уже бежали к Виктору:
— Дядя Витя, научи лук делать! Дядя Витя, расскажи про волков! Дядя Витя, посмотри, как я умею!
К зиме Виктор стал появляться каждый день. Расчищал снег во дворе, чинил крышу сарая, колол дрова. Николай Степанович сначала хмурился, а потом отвёл Аню в сторону:
— Мужик он хороший. Если что, я не против.
Кто первым сказал «люблю» — не важно. Важно, что когда Аня наконец разрешила себе это чувство, внутри словно расправились крылья.
Они поженились весной. Свадьба — скромная, деревенская. Отец утирал слезу рукавом. Дети бегали вокруг стола, счастливые и нарядные.
— Мамочка, а дядя Витя теперь наш папа? — спросила Маша вечером.
— Да, солнышко, — Аня поцеловала дочь в макушку. — Теперь у вас есть папа.
Спустя десять лет деревня всё так же стоит среди лесов и лугов. Дом Ани и Виктора — самый крепкий, с резными наличниками и большим огородом.
Лиза поступает в медучилище — будет фельдшером в родной деревне. Миша учится на механика.
Глеб помогает Виктору с хозяйством — у них теперь целая ферма. А Маша поёт в ансамбле при клубе, голос — заслушаешься.
Иногда Аня думает о Петре. Говорят, спился где-то в городе. Жалко человека, но жизнь продолжается.
Вечереет. Аня выходит на крыльцо. Виктор обнимает её за плечи, целует в висок:
— Что задумалась, хозяйка?
— Да так… — она улыбается. — Думаю, как жизнь интересно складывается.
С улицы доносятся голоса детей — уже совсем взрослых. Дом живёт, дышит. И внутри тёплое, уверенное: жизнь удалась.
