Сорок восемь лет, две ипотеки, один муж, который больше любит молчать, чем говорить, и золовка — Светлана. Этот коктейль, если взболтать, но не смешивать, называется — «Наталья». Женщина, у которой вроде бы всё есть, но вечно хочется подышать, а вокруг только — «Наташ, выручай».
В тот вторник Наталья возвращалась домой после тяжёлого дня в банке. Утром ей клиентка с визгом рассказывала, что банк виноват в росте ключевой ставки. Днём пришлось таскать коробки с брошюрами. А вечером… вечером её ждала Света.
На кухне уже благоухало. Причём не любовью и заботой, а капустными пирожками, которые Света почему-то готовила как снаряды — с такой же плотностью и последствием для пищеварения.
— Наташ, я тут пирожочков напекла, — сказала Светлана с масляной улыбкой, вытаскивая противень и ставя его аккуратно на стол. — Ты ж не ела ничего, наверно, опять на работе загоняли?
— С чего ты взяла? — Наталья сняла каблуки и едва не застонала от боли в пояснице. — Я, конечно, не сомелье по пирожкам, но такой аромат на подъезде — можно как газовую атаку применять.
Света захихикала, но не отстала:
— Вот же ты злая, а я старалась. Слушай, у меня к тебе просьба…
А вот и она, — подумала Наталья. Дежурная Светкина прелюдия к «дай денег».
— Свет, ты в прошлый раз просила в долг на стоматолога. Где отчёт за коронки?
— Ну что ты начинаешь? — надулась Светлана. — Ты как бухгалтер, честное слово. Это же семейное… Я ж тебе не чужая.
— А вот это, кстати, обсуждаемо, — фыркнула Наталья и села за стол. — Ладно, выкладывай. Что на этот раз? Свадьба? Похороны? Или, не дай бог, опять кредит?
Светлана вдохнула, как будто собиралась выдохнуть магию:
— Нам с Димой дали одобрение на ипотеку. Трешка в Жулебино, с балконом! Но банк просит поручителя. И мы с Димкой сразу подумали — ну кто, как не ты?
Бинго, — Наталья усмехнулась про себя. Вот он, кульминационный номер программы. Пирожки с порцией манипуляции. Убедительная комбинация.
— Подожди. Поручителя? Ты вообще понимаешь, что это такое? Если вы платить не сможете, платить буду я. А если не смогу — мою квартиру отберут. Ага, ту самую, в которой мы с Игорем живём. Напомню — без балкона и в Лефортово.
Света даже не покраснела:
— Да что ты, мы ж платёжеспособные! Дима устроился в доставку, я подрабатываю ногтями, всё будет хорошо.
— Подожди. Ты хочешь, чтобы я, банковский сотрудник, с официальной зарплатой, вписалась в ипотеку за вас, потому что… у вас «всё будет хорошо»?
Светлана прищурилась, при этом её губы сложились в обиженную подкову:
— Слушай, Наташ, ну ты всегда такая — правильная. А по-человечески нельзя? Мы же родные…
— Мы с тобой родные только по браку. А вот по уму — чужие до тошноты, Свет.
— Ага. Значит, пирожки ешь, а поручителем быть — нет?
Наталья отложила вилку и встала:
— Свет, я скажу просто. Я не буду поручителем. У меня не бронебойная финансовая броня. И я не банк добрых дел. Извини, но нет.
Света встала следом. Глаза её сузились, в голосе появилась истеричная вибрация:
— Понятно. Ты всегда меня недолюбливала. Ты с первого дня, как в семью вошла, косилась! Игоря моего от семьи оторвала! А теперь ещё и палки в колёса ставишь!
— Свет, — голос Натальи стал стальным. — Я ничего не отрывала. Это ты двадцать лет уже всё от меня тянешь. Сначала — Игоря, потом — деньги, теперь — квартиру. А когда я говорю «нет», ты — обиженная. Знаешь что? Ты не родственница, ты — проект. Только вот у проекта дыра в бюджете.
— Ну и пошла ты, — взвизгнула Светлана. — Сама вон… в банке сидишь, думаешь, ты вся из себя! Да таких, как ты, тысячи! Ты — пустышка, Наташ!
— Лучше быть пустышкой, чем клянчить подачки, пряча это за «родственными чувствами».
В этот момент в кухню вошёл Игорь. В руках — газета и выражение лица «пойду лучше вынесу мусор, чем вмешаюсь». Но было поздно.
— Ну и молчишь опять! — накинулась на него Светлана. — Она тебя из семьи вывела! Ты хоть слово скажи! Ты же мой брат!
— Света… — протянул он устало. — Ну чего ты начинаешь… Наташа права. Это риск. Мы не можем…
— Ага! Значит, теперь ты ихний! — крикнула Светлана и отодвинула стул с такой силой, что он грохнулся на пол. — Я всё поняла. Не нужны мне ваши деньги! Я сама справлюсь!
И она выскочила из кухни, прихватив с собой только ключи и остатки гордости.
Наступила тишина. Наталья опёрлась на стол и глубоко выдохнула. Потом посмотрела на Игоря:
— Ну и? Опять молчать будешь? Или на этот раз скажешь, что сестру пора лечить?
Игорь почесал затылок, пошевелил губами и… кивнул.
— Слушай, ты герой, — сказала Наталья сухо. — Просто рыцарь в тапочках.
Он потупился:
— Она просто… ну… не злая. Просто тяжёлая у неё жизнь.
— Да у неё жизнь как булыжник, только кидается она им в меня. А я, как дура, всё время ловлю.
Они помолчали. Из коридора донёсся грохот двери.
Наталья села обратно.
— Ты знаешь, Игорь, я вот подумала. Это ж я двадцать лет её тащу. А она всё: «дай», «надо», «ну ты же понимаешь». Может, хватит?
Игорь помолчал, потом сказал:
— Я с тобой. Правда.
Наталья не сразу поверила. Но на этот раз — не возразила.
Конфликт назревал много лет. Он был как компот из киселя — мутный, густой и с привкусом вины. Но сегодня в него плеснули уксуса. И что-то внутри Натальи начало меняться.
Когда Наталья в воскресенье утром открыла глаза, то сразу поняла — день будет паршивый. Во-первых, потому что в квартире стояла мёртвая тишина, что всегда означало только одно: Светлана не уехала. Во-вторых, потому что Игорь лежал на краю кровати, отвернувшись, будто она ночью била его половником по затылку. А в-третьих, потому что на кухне пахло дорогим кофе, который она берегла для гостей — и теперь точно знала, что Светлана варит его для себя.
— Ну хоть бы пакетик чая сунула в рот для приличия, — пробормотала Наталья, натягивая халат. — И откуда у неё такая уверенность, что все ей обязаны?
На кухне её встретила картина маслом: Светлана в её же халате (вот просто в её халате, из лавандового хлопка, подаренного Игорем на 8 марта), сидела за столом и листала каталог недвижимости на планшете.
— Доброе утро, Наташенька, — сладко протянула она, даже не поднимая глаз. — Смотри, какая квартирка нашлась! Прямо на Щёлковской! И всего-то двадцать процентов первый взнос. Я тут прикинула, если по субсидии пойти, можно совсем немного платить. А если ещё кто-то поручится…
Она подняла взгляд. В нём была та самая коварная смесь: притворная невинность и расчёт.
Наталья даже присела. На стул. Потом встала. Потом опять села. Словно что-то искала под собой — возможно, остатки здравого смысла.
— Стоп. Подожди. Ты серьёзно? — наконец выдавила она.
— Ну а почему нет? — Светлана пожала плечами. — Игорь у тебя нормальную работу имеет, ты вообще в банке трудишься, с кредитами на «ты». Кто же ещё, если не ты?
— Поручитель по твоей ипотеке? — Наталья уставилась на неё. — Это ты так утро решила начать, да? Мне бы сразу валерьянку к кофе предложила. Нет, Светлана. Нет.
— Ну что ты опять начинаешь? — с притворной обидой вскинулась та. — Я же не прошу денег. Просто подпись. Банкиры у вас всё равно всё перепроверяют. Тебе-то что?
— Мне-то что?! — Наталья встала и с силой хлопнула рукой по столу. — А если ты не потянешь? Если «просто подпись» превратится в «извините, взыскиваем с поручителя»? У меня что, лишняя квартира в загашнике, чтобы её под тебя заложить?
В коридоре появился Игорь. Мятый, невыспавшийся, с видом человека, который только что узнал, что ему предстоит быть судьёй в бою без правил между двумя женщинами, одной из которых он когда-то поклялся в любви, а другой должен по факту рождения.
— Ну что вы опять как кошки? — буркнул он. — С утра же…
— Ты слышал, что она хочет?! — Наталья ткнула пальцем в сторону Светланы. — Я должна стать поручителем! Это нормально?
Игорь откашлялся, явно пытаясь тянуть время. Как старенький принтер, которому дали команду на печать, а он всё ещё шумит и моргает лампочкой.
— Ну… Света ведь не чужой человек… — выдавил он. — Поможем — и всё.
— Так. Стоп. — Наталья посмотрела ему в глаза. — Игорь. Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь? Это не «занять три тысячи до зарплаты». Это поручительство. Подписываюсь я, рискую я, а квартиру будет оплачивать человек, который месяц назад занимал у меня на маникюр! Это даже не наглость — это какой-то новый вид шизофрении на фоне рынка недвижимости!
— Очень смешно, Наталья, — обиделась Светлана, закатывая глаза. — Могла бы и поддержать. А то с таким тоном ты скорее свекровь, чем жена брата.
Наталья открыла рот. Потом закрыла. Потом снова открыла.
— Вот ты сейчас зачем это сказала? — прошептала она. — Чтобы добить? Или у тебя просто по утрам просыпается талант унижать всех вокруг?
Светлана встала, демонстративно положив планшет на стол. Словно пистолет на дуэли.
— Я просто сказала, как есть. Ты ведёшь себя, как командир казармы. Думаешь, если в банке сидишь, можешь командовать всеми, кто на диване не пролежал пять лет.
— Ты у меня дома. В моей кухне. В моём халате, между прочим! — Наталья вскочила. — И просишь меня подписаться под твоей афёрой! А потом ещё язвишь? Серьёзно?
— А что я должна делать? Жить с мамой? — закричала Светлана. — У тебя всё есть! Квартира, муж, работа! А я? Мне кто-нибудь вообще поможет, кроме Бога и ломбардов?!
— Господи… — прошептал Игорь, отходя к окну. — Ну нельзя же так…
Наталья подошла к нему, повернула за плечи, чтобы он смотрел ей в глаза.
— Скажи. Ты серьёзно считаешь, что я должна согласиться?
Он не ответил. Только пожал плечами.
Это было хуже, чем «да». Это было — «мне проще промолчать, чем занять чью-то сторону».
Она повернулась к Светлане.
— Скажи честно. Ты бы поручилась за меня?
— Что? — та вспыхнула. — Это же другое!
— Вот именно, Светочка, — спокойно сказала Наталья. — Это всегда другое, когда просят тебя.
Тишина нависла над кухней, как облако перед ливнем.
Наталья развернулась и вышла из комнаты.
Разговор окончен.
Всё началось с письма.
Обычный жёлтый конверт, без особых знаков. Лежал в почтовом ящике среди скидочных буклетов из «Пятёрочки» и рекламы частного детектива («верну мужа в семью, даже если он в Уфе»). Наталья не сразу обратила внимание — а зря.
Открыла на кухне, попивая кофе. И встала. Просто встала, потому что больше не могла сидеть. Потом перечитала. Потом позвала Игоря.
— Ты сидишь? — спросила она.
— Уже нет, — ответил он, увидев её лицо.
Письмо было от нотариуса.
Оказывалось, что старая тётя Игоря по отцу, Валентина Тимофеевна, умерла в апреле. Наталья даже не сразу вспомнила, кто это. Какая-то давняя родственница, которая писала раз в три года открытки с котиками и поздравляла с Пасхой всех сразу.
Оказалось, Валентина Тимофеевна оставила завещание. Наследниками были Игорь и… Светлана.
Наталья ещё раз перечитала строку.
Да, Светлана. Та самая. Живущая у них. С дешевым телефоном, но дорогими запросами. С короной на голове, незаметной только при плохом освещении.
— Ну, — проглотив тишину, сказал Игорь, — значит, тётя что-то оставила. Интересно, что?
Наталья молчала. Внутри неё происходило землетрясение. Не сильное, не разрушительное. Но глубокое. Трещины уже начали расползаться по несущим стенам терпения.
Пусть это будет штора. Или шкатулка. Или вязаная салфетка. Только не квартира…
Через три дня они уже стояли в нотариальной конторе. Светлана пришла нарядная, как на приём в консульство: блузка с рюшами, серьги под жемчуг, сумочка, купленная в «Золотом яблоке» по акции, но выглядевшая как за ползарплаты.
Нотариус, дама в очках на цепочке, долго листала папку.
— Согласно завещанию, — начала она, — квартира по адресу Багратионовская, дом 12, достаётся в равных долях племянникам покойной: Игорю Васильевичу и Светлане Васильевне.
Тишина. Потом шёпот:
— Квартира. — Наталья посмотрела на Игоря. — Квартира?
— Одна вторая… — пробормотал он.
Светлана, не скрывая довольства, сделала жест, будто выиграла в лотерею: «Видели? Вот так-то!»
— А какова рыночная стоимость? — деловито поинтересовалась она у нотариуса.
— На момент смерти — около 12 миллионов рублей.
Наталья села. На такой цифре даже её злость дала осечку. Светлана между тем уже делала вид, что оценивает внутреннюю отделку квартиры, которой никогда не видела.
После выхода из конторы Наталья не сказала ни слова. Светлана, наоборот, говорила за троих.
— Это просто знак. Вот говорят, Бог видит всё. А я теперь точно знаю: если ждать долго, всё само к тебе придёт! — радостно щебетала она. — Теперь главное — продать её. Или выкупить твою половину, Игорь. Мы же с тобой родные. Уж как-нибудь договоримся!
— Подожди, — Наталья остановилась. — Ты хочешь купить его долю?
— Ну а что? Я же говорила, мне нужно жильё. Вот и жильё. Мне чуть-чуть доплатить — и всё. Боже, я теперь почти собственница! — рассмеялась Светлана, обнимая Игоря.
— А ничего, что вы вдвоём унаследовали? — резко сказала Наталья. — Может, ты сначала спросишь у него, хочет ли он продавать?
Светлана скривилась.
— Ну ты же не против, Игорь?
Он молчал.
— Игорь?! — Наталья подняла голос.
— Я… — начал он. — Я просто не ожидал. Мне надо подумать.
На следующий день Наталья первая села за стол переговоров.
— Слушай. Ты не хочешь жить с нами. Мы не хотим жить с тобой. Все это понимают.
— К чему ты ведёшь? — Светлана щёлкала ногтем по бокалу.
— Твоя доля стоит 6 миллионов. На рынке, может, чуть меньше. У нас есть 3. Мы дадим их тебе, ты переписываешь долю. Остальное — забудем. Всё.
— Три?! — переспросила та. — За полквартиры в Москве?
— У тебя нет ни копейки на выкуп Игоревой доли. А у нас — есть на твою. Либо мы решим полюбовно, либо живём втроём в одной двушке на Багратионовской. С тобой, с твоими концертами по утрам и намёками про поддержку. С тобой — навсегда.
— Шантаж? — ухмыльнулась Светлана.
— Реальность, — парировала Наталья.
Светлана отставила бокал, встала.
— Подумать можно?
— Только не долго. Завещание — это не карусель желаний. Сегодня ты «почти собственница», а завтра — «почти квартирантка».
Два дня спустя Светлана уехала. С вещами. С трёхмиллионным переводом. Без обид, но и без благодарностей.
На прощание сказала:
— Ты всегда будешь жить в напряжении, Наталья. Даже когда всё хорошо. Знаешь почему? Потому что ты не умеешь отпустить.
Наталья ничего не ответила. Просто закрыла дверь. Тихо. Без хлопка. Потому что отпускать — она как раз научилась.
Квартира на Багратионовской досталась им. Наталья сделала там ремонт, снесла перегородку, покрасила стены в светлый, купила новую люстру. Иногда по вечерам сидела у окна и думала, как всё могло бы быть, если бы вовремя не сказала «нет».
А потом доставала фото тёти Валентины и шептала:
— Спасибо, Валюша. Ты знала, кого надо учить грамотно уходить.
