— Липа, ну где ты ходишь? Иди, тебя главный вызывает! Церберша уже три раза звонила! — сообщила Олимпиаде её коллега.
— Ага! Стоит на минутку отойти, и на тебе! — засмеялась Олимпиада, снимая с себя плащ и всовывая ноги в сменные туфли, — ну всё, побежала!
Кабинет директора находился этажом выше. Чтобы попасть туда, нужно было преодолеть приёмную с секретарём, которую за глаза сотрудники называли «Цербером» — настолько непримиримой и бескомпромиссной она была, охраняя покой своего шефа. Но, завидев Олимпиаду она сама вышла ей навстречу и препроводила до двери кабинета.
Настроение у Олимпиады было приподнятое: сегодня из заграничной командировки должен был вернуться её муж, который отсутствовал почти две недели. За это время их сын Марик стал лауреатом детского музыкального конкурса по классу фортепиано. К тому же, женщина уже несколько месяцев ждала приятных новостей — ей должны были предложить место заместителя руководителя направления. А ещё через год, она рассчитывала стать руководителем.
Когда она вошла в кабинет директора, Станислав Яковлевич стоял к ней вполоборота и беседовал с каким-то незнакомцем в деловом костюме, явно не по размеру.
— Проходите, садитесь, — сухо кивнул директор на ряд стульев, расположенных у длинного переговорного стола.
Его тон не понравился Олимпиаде, обычно директор был с ней более приветлив. «Наверное, это из-за, того, другого», подумала она, и поздоровавшись, села. Гость Станислава Яковлевича не спускал с неё колючего взгляда.
— Вот, — директор широким жестом показал на женщину, — Олимпиада Михайловна Крутицкая! Ну, так мне оставить вас?
Колючий человек кивнул и директор тут же вышел в смежный с приёмной кабинет. Олимпиада осталась наедине с незнакомцем.
Она была удивлена и обескуражена таким поведением Станислава Яковлевича, и наконец, встретилась взглядом с его гостем.
— Меня зовут Сергей Сергеевич Зорин, — отрекомендовался он, — я вынужден задать вам несколько вопросов, гражданка Крутицкая. Чем точнее и правдивее будут ответы, тем быстрее мы с вами закончим!
— Конечно, задавайте, — кивнула Олимпиада, но внутри у неё всё сжалось от предчувствия чего-то страшного, необратимого.
— Подпишите, — он пододвинул ей лист, на котором был напечатан текст, и пояснил: — это договор о неразглашении. Нарушение карается законом.
Олимпиада подписала бумагу, стараясь соблюдать видимое спокойствие, однако дрожь в руках выдавала смятение, творящееся в душе.
— Вот, — она вернула бумагу Зорину.
— Когда вы впервые узнали о намерении вашего мужа предать нашу социалистическую родину? — не отводя взгляда от её переносицы, спросил Зорин.
— Как…? Я не понимаю, о чём вы говорите, — подалась вперёд Олимпиада, — вероятно, это какая-то ошибка? Боря никогда никого не предавал!
— Ваш муж сбежал, обманув руководителя группы. На данный момент его местонахождение неизвестно, — продолжая буравить её взглядом, сказал Зорин, — но мы найдём его. Он предал Родину! У вас нет ни малейшего повода защищать его, потому что вас он тоже предал!
— Но, может быть, Борису просто стало плохо, он не смог…— неуверенно подала голос Олимпиада, — не смог добраться до гостиницы? Может, ему нужна помощь?
— Согласно показаниям его коллеги, ваш муж заранее продумал план побега. Он намеренно не явился в гостиницу. Ваш муж — предатель. Вы были осведомлены о его планах?
— Я… я… я просто ошарашена, извините… — женщина подняла на Сергея Сергеевича готовые пролиться слезами покрасневшие глаза, — я ничего не знала! Это недоразумение! Борис не мог… не мог так поступить со мной… с Мариком! Всё, что вы говорите, какая-то чудовищная ошибка!
Когда Олимпиада выходила из кабинета, в приёмной стояла оглушительная тишина. Люди расступались перед ней, их взгляды не выражали ничего, кроме осуждения. В один момент из успешного, авторитетного специалиста она стала изгоем. Жизнь покатилась под откос. С работы Крутицкую вынудили уйти, написав заявление.
— Меня сняли с конкурса, — гневно кричал ей в лицо восьмилетний Марик, — это всё из-за отца, из-за тебя! Ненавижу вас!
От травли, которой его подвергали в школе, у ребёнка стали случаться нервные срывы.
У Олимпиады от переживаний обострилась хроническая болезнь. Но она не могла позволить себе болеть — нужно было поднимать сына. Почти месяц она искала работу, но ей везде отказывали по надуманным поводам. Уяснив, наконец, что по специальности её нигде не возьмут, Олимпиада устроилась на комбинат бытовых услуг — гладильщицей. Это была тяжёлая физически работа — в душном цеху, всю смену на ногах. Процесс был наполовину автоматизирован, но всё равно оставался тяжёлым. К моменту, когда сын окончил школу, Олимпиада стала инвалидом.
Марик поступил в институт пищевой промышленности, куда в то время брали всех подряд. Закончив вуз, он устроился по специальности — технологом на хлебзавод.
Когда рухнул «железный занавес», Олимпиада с сыном продолжали жить в небольшой трёхкомнатной квартире на Ленинском проспекте, и однажды днём в ней раздался звонок.
Сына не было дома, поэтому Олимпиада Михайловна тяжело поднялась и пошла открывать. Она знала, что вряд ли это Марик, у того были свои ключи. Посмотрев в глазок, она увидела незнакомого мужчину и спросила через дверь:
— Вам кого?
— Это я! Липа! Я это! — раздался радостный голос, который она не слышала много лет.
Она открыла и оказалась лицом к лицу с Борисом, своим бывшим мужем.
— Ну, здравствуй, Липа! — произнёс он. Было видно, насколько его поразил её внешний вид — они не виделись шестнадцать лет.
И она стояла, не зная, что сказать этому человеку, из-за которого ей в своё время перекрыли кислород. Как часто представляла себе эту минуту! Ей виделось, что она даёт Борису пощёчину, вложив в неё всю горечь тех последствий, которые им с сыном пришлось испытать из-за его трусливого бегства! Но, оказавшись с Борисом лицом к лицу, она растерялась. Олимпиада всматривалась в его лицо и не узнавала. Перед ней стоял чужой человек, странно похожий на сына. От прежнего Бориса в нём осталась лишь бородка, и та поседела.
— Зачем? — наконец, вымолвила она вместо приветствия, — что тебе надо?
— А мы, между прочим, всё ещё женаты, — жиденько засмеялся Борис, — может быть, пригласишь меня войти?
— У меня нет мужа! — отозвалась она, искоса наблюдая, как он, повесив шляпу на крючок, приглаживает поредевшие волосы. — Официально я разведена. Твой побег автоматически аннулировал наш брак.. и не только его!
— Ну, а где же наш музыкант? — повернулся к ней Борис, продолжая улыбаться, — сколько ему сейчас?
— Не помнишь, сколько лет твоему сыну? — усмехнулась она, — ему сейчас столько же, сколько было и мне, когда я имела несчастье встретить негодяя по фамилии Крутицкий. Говори, что тебе нужно и выметайся!
— Фи, как грубо, — поморщился Борис, — но, знаешь, ты не виновата, Липа! Здесь просто не принято улыбаться, радоваться… такой контраст… неужели нам нечего вспомнить, Липа? Я писал тебе письма, ты их получала?
— Нет. Ничего я не получала! Я растила сына одна, и он только мой. Ты нам чужой, уходи.
— Я приехал сюда делать бизнес, — пропустив её слова мимо ушей, сказал Борис, и потирая руки, прокартавил, подражая Ильичу: — дело пахнет миллиагдом!
— Нас это не касается. Вон! — повторила она и пошла к двери. Его присутствие начинало её тяготить. К тому же она боялась, что сын вернётся раньше и увидит его.
— Что, даже не выслушаешь? — удивился Борис. — Неужели тебе нравится жить в этой… серой безнадёге? Ты такую жизнь и сыну хочешь?
Это была последняя капля. Олимпиада схватила с вешалки дорогую шляпу Бориса, открыла дверь и выбросила её на лестничную клетку. Шляпа пролетела несколько метров и опустилась на чей-то смачный плевок.
— Вон! И не смей подходить к Марику! Он ненавидит тебя ещё больше, чем я! — сквозь зубы процедила она.
Она вернулась в квартиру, всячески пытаясь успокоиться.
Вернувшись домой, сын учуял запах лекарства.
— Что-то случилось? Ты плохо себя чувствуешь?— спросил он мать.
Ей было приятно его внимание. Обычно Марк разговаривал односложно и грубо пресекал её попытки разузнать, как у него дела на работе.
— Так, днём что-то разволновалась, — ответила она, умолчав о визите Бориса. Не хватало ещё, чтобы сын снова расстраивался.
— А знаешь, кто ко мне сегодня заходил? — загадочно спросил сын, — не поверишь ни за что!
Сердце Олимпиады рухнуло.
— Кто? — спросила она.
— Танька Лечкова! — сказал сын, — помнишь детский конкурс? Вот, она тогда заняла моё место! Как я её ненавидел тогда!
— А зачем? Зачем она приходила? — выдохнула мать.
— Её музыкальная карьера не сложилась, — ответил Марк, — она устроилась у нас, на хлебзаводе.
— Кем? — ещё больше удивилась Олимпиада, для которой Танечка всё ещё осталась худенькой девочкой с огромным бантом.
— Специалистом в кадры, — ответил сын, — и моё личное дело попалось ей на глаза! Представляешь? Мы разговаривали почти весь перерыв… я пригласил её на свидание, мама!
— Ну, наконец-то, а то всё один, да один,— порадовалась за сына Олимпиада.
С того самого дня Марик стал пропадать вечерами, и часто оставался на ночь у Татьяны. Он ничего не рассказывал матери, а она боялась спрашивать. Сын, как и прежде, был неуравновешен, и порой самый безобидный вопрос воспринимал в штыки.
— Марик, у меня день рождения скоро… я бы хотела тебя попросить, — как-то сказала сыну Олимпиада. Был редкий случай: сын завтракал дома. К тому моменту он почти переехал жить к Татьяне.
— Проси, — кивнул он, потянувшись за бутербродом.
— Ты знаешь, я давно не отмечаю день рождения, — сказала она, — но в этот раз мне хотелось бы посидеть за семейным столом. Чтобы был торт и свечи!
— Не проблема! — жуя, отозвался сын, — какой торт хочешь?
— Это всё равно, на твой вкус. Я хочу пригласить к нам Танечку и заново познакомиться с ней! Всё-таки, ты проводишь с ней так много времени!
Сын перестал жевать, и Олимпиада испугалась, что сейчас он снова по обыкновению накричит на неё. Но он сделал глоток чая, и спокойно ответил:
— Обещать не могу, но спрошу.
— Сынок! Спасибо тебе, — обрадовалась мать.
— Ничего не обещаю!
***
Соседка Наталья испекла прекрасный именинный пирог и тактично удалилась, чтобы не мешать семейному торжеству.
— Оставайся, Наташ! У меня же праздник, — предложила Олимпиада.
— Я позже забегу, ладно? — сказала соседка.
— Хоть пирога возьми, там же сынишка! Ты, небось запахи развела а сам пирог унесла! — беспокоилась Олимпиада.
— Не волнуйся, я два испекла! — Наташа махнула ей рукой и пошла к себе.
К назначенному времени Олимпиада встречала гостей. Сын был с Татьяной. Девушка поздоровалась с именинницей и вручила ей подарок.
— Вот! Это вам! — улыбнулась она. Сын между тем вручил матери букет цветов, которые сроду ей не дарил.
«Не иначе, Танечка надоумила», — с легкой грустью думала Олимпиада, шурша подарочной бумагой. Под ней оказалась коробка, в коробке — оренбургский платок.
— Ой! Какая прелесть! Спасибо, дорогие! — изобразила она восторг, и развернув платок, надела его на плечи. Она вспомнила, как похожие платки они с Борисом дарили его матери, считая её старушкой. В свои пятьдесят она выглядела на семьдесят, и из жизни ушла тихо, незаметно.
— Это Марк выбирал, — по сиянию Таниных глаз, Олимпиада поняла, что это не так.
— Ну, что ж, прошу к столу! — сделала приглашающий жест именинница, — давайте праздновать!
Они успели выпить по бокалу шампанского, когда в дверь позвонили.
— Сиди, я сам, — сын коснулся материного плеча и встал.
— Да это, небось, Наташа, соседка, — сказала Олимпиада, на всякий случай вставая вслед за ним.
Пока она доковыляла до прихожей, сын успел открыть дверь. Там стоял его отец, Борис Крутицкий. Увидев Олимпиаду, он поспешил вручить ей букет, а сам обнял ничего не понимающего Марка.
— Простите меня, родные! — воскликнул он, поднимая руки, — я так виноват!
— Мам, это тот, кто я думаю? — вполголоса спросил сын у матери.
— Да. Это Борис, твой отец, — подтвердила она. В её душе бушевали противоречивые чувства. Легко прогнать человека, когда он надменно смеётся тебе в лицо, но не когда просит прощения. Она не хотела в этот день безобразных сцен, и сдержанно пригласила бывшего мужа к столу.
— Заходи, Борис. Я поставлю тебе прибор, — сказала она, поражаясь, насколько похожи отец и сын. После того, как Борис исчез из их жизни, она запретила себе думать о нём. Они с сыном никогда не обсуждали его, Олимпиада даже уничтожила все фото Бориса, но… отобранная победа в конкурсе и травля в школе сделало своё дело — сын возненавидел отца. Но Олимпиада не знала насколько. Она думала, что время залечило раны Марика. Ей показалось символичным, что Борис явился сейчас, когда сын привёл невесту. Это создавало иллюзию нормальной семьи.
Спокойствие Марика обмануло даже его мать. Олимпиада, глядя на таких похожих внешне и таких разных внутренне людей, подумала о том, что наверное, пора бы простить своего Иуду, как когда-то Христос простил своего.
Сначала всё шло неплохо. Говорили о переменах, которые случились в стране, стараясь не касаться прошлого.
— Зачем ты вернулся? Что тебе в твоей Америке? Не сидится? — вдруг спросил сын, наполняя очередной раз бокалы шампанским. Грубость была в его стиле и Олимпиада ограничилась строгим взглядом в его сторону.
Борис, возможно, чувствовал себя виноватым и поэтому пропустив колкость мимо ушей, стал рассказывать о своих коммерческих планах.
Вряд ли Марик вникал в то, что тот говорил. Он наблюдал за отцом, который увлечённо рассказывал, как собирается открыть в России магазин, где можно будет купить любые компьютеры и комплектующие.
— У нас договор с фирмой на Аляске, ожидаемая прибыль — четыреста пятьдесят процентов! Это же гуд! Это вери гуд! — захмелев с непривычки от советского шампанского, Борис переводил свой горящий взор с сына на его подругу Таню, и на ней его взгляд задерживался чуть дольше. Ещё через пару бокалов, он рассказывал тонкости бизнеса только ей.
Наверное потому, что в отличие от сына, Татьяна слушала с интересом и смеялась шуткам Бориса слишком громко. Наконец, Марик не выдержал и с силой хлопнул по столу.
— Таня, собирайся, мы уходим!
Татьяна, у которой, как отмечали многие, была коммерческая жилка, расстроилась:
— Ну, Марик! Ну интересно же, про бизнес… давай через полчасика поедем?
— Пошли, я сказал! — он резко схватил её за рукав. Раздался треск. Он порвал ей блузку.
— Марик, прекрати сейчас же! — строго сказала мать, а лицо Татьяны пошло красными пятнами.
— Я никуда с тобой после такого не поеду, — медленно сказала она, — с меня довольно!
— Поедешь, я сказал! — он попытался обхватить Татьяну, чтобы оторвать от стула, но она схватилась за стол руками и завизжала.
— Марик, отпусти девушку! Ты ведёшь себя неподобающе! — вмешался Борис. Это он сделал зря.
— Конечно, куда уж мне! — издевательски рассмеялся Марик в лицо отцу, — мы же не джентльмены какие-то! У нас водка и домострой!
С этими словами он отпустил Татьяну и стукнул Бориса в лицо так, что тот едва устоял на ногах. Из рассеченной брови выступила кровь.
— Марик! — истошно завопила Олимпиада, — ПРЕКРАТИ СЕЙЧАС ЖЕ!
— А то что? Да пошли вы все! — быстрым шагом Марик покинул комнату, а затем и квартиру.
— Марик! — надеясь удержать его, похромала за ним мать.
Татьяна достала из сумочки платок и пыталась промокнуть кровь на лице Бориса.
— Вам нужно в травмпункт, не то бровь разойдётся! Надо, чтобы сшили, — сказала она, смущаясь его взгляда.
— Танечка, вы очень добры, но я не знаю, где здесь травмпункт. Вы сопроводите меня?
— Конечно. Мы можем вызвать такси, — она сняла трубку телефона и назвала улицу и номер дома.
Хлопнула дверь, это вернулась Олимпиада.
— Ну, ты тоже хороша, — сходу набросилась она на Татьяну, — сдался тебе этот старый пень! — она кивнула в сторону бывшего мужа, — ты с Мариком пришла, и с ним же должна была уйти! Где вот его теперь искать?
— Я не знаю, — Татьяна встала, — разбирайтесь со своим Мариком сами. Я ему не жена и тем более, не нянька!
И она с достоинством вышла из комнаты. Борис, прижимая платок к разбитой брови, бросился за ней.
— Лучше бы ты никогда не возвращался! — крикнула ему вслед Олимпиада.
Вернувшись в опустевшую гостиную, среди полупустых чашек она увидела коробочку, придавившую узкий конверт, с типографской надписью «С днем рождения»! В коробочке оказалось кольцо с камнем, а в конверте — письмо от бывшего мужа.
Борис писал, что виноват, что не планировал бросать их, просто так получилось, что он думал о них каждую секунду и мечтал о времени, когда можно будет вернуться. Но вернувшись, он понял, что прежнего не вернуть. Он просил принять на день рождения кольцо с бриллиантом, честная цена которому сто тысяч долларов. Ему удалось вывезти его с Аляски с риском для жизни. Теперь камень её, и продав его она сможет, наконец, начать достойную жизнь.
Читая письмо, вначале она усмехалась, потом нахмурилась, а в конце смяла его, положила в пиалу и подожгла. За считанные секунды оно превратилось в пепел. Снова открыв коробочку она вытащила кольцо, покрутила его и положила обратно. Даже в лучшую пору своей жизни она не была одержима побрякушками, а теперь и подавно.
Она спрятала коробочку на своей бельевой полке и забыла о ней. А вспомнила когда произошло ужасное событие: узнав о том, что Татьяна улетела с Борисом в Америку, Марик пытался покончить с собой. Вернувшись домой от соседки Натальи, Олимпиада Михайловна обнаружила сына в ванной, без сознания.
Им повезло, что неотложка оказалась рядом и приехала быстро. Марика спасли, и уже в больнице поставили ему диагноз: шизофрения.
***
Оценщик в ломбарде долго вертел в руках кольцо, рассматривал под микроскопом, и наконец, поднял глаза на женщину:
— Откуда у вас этот камень?
— Это подарок, — поджала она губы.
— Я могу дать вам за него… восемьдесят долларов, — предложил оценщик.
— Что? Отдайте кольцо, — потребовала она.
— Хорошо, сто! Но больше он не стоит, — заявил оценщик.
— Вы с ума сошли, что ли? Это бриллиант! Честная цена сто тысяч долларов! Верните его сейчас же! — она почувствовала, как у неё всё закипает внутри.
— Вы нигде не сможете его продать, — заверил оценщик, доставая две бумажки по сто долларов. Я коллекционер, и дам вам максимум.
— Верните камень! — крикнула она и стукнула ладонью по стеклу, разделявшую их с оценщиком.
Тут же запиликала сигнализация, и к ней подскочили два охранника-амбала, взяли под руки и поволокли в отдельное помещение.
Спиной к ней в кресле сидел человек, и пускал кольца дыма. Это был хозяин сети ломбардов «Золотой телец».
Один из охранников подошёл к нему, и что-то шепнул на ухо.
Человек в кресле развернулся и Олимпиада чуть ни вскрикнула. Она узнала этот колючий взгляд. Это был Зорин. Только теперь он поправился, поседел, пиджак был по размеру, а на груди покоилась толстая, с палец, золотая цепь. Он тоже узнал её, но в колючих глазах читалось и удивление.
— Отпустите, — приказал он охранникам, и сложив руки в замок, совсем как тогда, в кабинете директора, впился в неё своим взглядом: — Олимпия Михална Крутицкая? Вот так встреча!
— Олимпиада, — поправила его она, — не ожидала увидеть вас здесь, Сергей… Сергеевич.
— О! Да у вас шикарная память, мадам, — похвалил он, и подозвал одного из охранников: — что там точнее, Дима?
Тот подошел и наклонившись, что-то стал шептать на ухо шефу.
— Вот как? Это правда? — Зорин с удивлением посмотрел на Олимпиаду.
— Правда в том, что меня ограбили! Сергей Сергеевич, я прошу вас… я вас умоляю, разберитесь, пусть они вернут мне мой камень!
— Откуда он у вас? — быстро спросил Сергей Сергеевич.
— Нашла! — сказала она, первое, что пришло в голову.
— В таком случае, камень — собственность государства, а вам полагается премия. Половина стоимости. Неплохие деньги, кстати! Но волокита, бюрократия, а если найдётся тот, кто «потерял»? — Зорин махнул рукой: вообще пиши пропало!
— Я соврала вам, — лицо Олимпиады покраснело, она проклинала себя, что отправилась именно в этот ломбард. — Этот камень достался мне в наследство.
— Эх, Олимпиада Михална! Как не стыдно, — поцокал языком Зорин, — врать-то вы совсем не умеете!
— Это подарок, — она опустила голову, — муж подарил, за то, что сломал жизнь мне и сыну.
— А вот это похоже на правду, — кивнул Зорин, — но ваш муж, по большому счёту, подложил вам свинью.
— То есть как? Камень не настоящий? — она верила всему, что говорил человек с Лубянки. Там, как говорят, бывших не бывает.
— В том-то и дело, что настоящий! Но здесь вам его невозможно продать. И главное, что небезопасно. Вам повезло, что попали на меня.
— Сергей Сергеич, я прошу. Помогите мне! Мне надоело считать копейки, жить от пенсии до пенсии. Хочется пожить как человек… прошу вас! — умоляла она.
— Я могу дать вам пять тысяч, — подумав, сказал он.
— Но он стоит сто тысяч, — напомнила она.
— Пять или ничего. Это моё последнее слово.
— Верните камень.
— Не верну. Вас за него убьют! А меня будут мучить угрызения совести, — искренне заверил её Зорин. И даже глаза его стали мягче.
Олимпиада согласилась. Часть денег ей выдали новенькими сотками, а часть в рублях перевели на сберкнижку.
Один из мордоворотов Зорина отвёз её на машине домой. Настроение было прескверным. Хорошо, что она не успела сообщать о камне сыну, известие о том, что она так сильно прогадала, могло разрушить его и без того хрупкое душевное равновесие.
Сидя в кресле с чашкой какао в руке, Олимпиада размышляла, что ей повезло. Ведь если бы она не знала Зорина, её бы и правда, могли убить. «Хорошо, хоть что-то получила», пыталась она себя успокоить.
Теперь можно сделать ремонт в их с сыном квартире. Скоро Марик вернётся домой и тогда всё станет нормально, Бог даст, всё устроится. Врач сказал, что с его диагнозом можно нормально жить, главное, не забывать вовремя принимать лекарства и показываться иногда врачу.
Марик вернулся спокойным, если не сказать заторможенным, и ему пришлось взять дополнительный отпуск на работе. Пока он находился в отпуске, хлебзавод купил какой-то нувориш и рассчитав, что сдача помещений и складов в аренду гораздо выгоднее, чем выпечка хлеба, закрыл его. Так Марк остался безработным.
Как не старалась Олимпиада экономить, но деньги, вырученные за камень, быстро заканчивались. Марик нигде не мог устроиться, а её пенсии хватало только на коммуналку и минимальный набор продуктов. Настал день, когда она разменяла последнюю сотку.
— Ничего, ничего, — говорила она сыну, — как-нибудь выберемся. Главное, что мы честные люди, не крадем, как эти вот… — и она кивала в сторону телевизора, где выступал очередной «спаситель России».
Наконец, Марику повезло: его взяли барменом в ночной клуб, что открылся в соседнем здании вместо библиотеки. После двухнедельного обучения он весьма неплохо научился смешивать коктейли и готовить самые разные напитки. Мать сначала переживала, что ночной график работы будет вреден сыну, но он работал сутки-трое и уверял, что ему комфортно.
Теперь Крутицкие жили ещё скромнее, на мизерную пенсию Олимпиады и зарплату Марика, которая тоже была не особо большой. На завтрак и ужин ели каши, а в обед мать готовила сыну что-то из рыбных или мясных полуфабрикатов, купленных в магазине.
По телевизору показывали многочисленные программы, где лоснящиеся в свете софитов ведущие учили, как правильно готовить суп из лосося со спаржей, суфле из брокколи с соусом «тартар» и апельсиновый мусс с шоколадной крошкой. Олимпиада Михайловна давно утратила интерес к деликатесам: язва и диабет ограничивали её рацион гречкой и овсянкой. А Марик глотал слюни и злился. Он всё ещё был достаточно молодым человеком и ему было обидно оттого, что жизнь в телевизоре сильно отличается от его собственной. На работе, в клубе, он видел людей, которые напивались до свинячего визга и сорили деньгами, которые ему не заработать за несколько лет, и он не мог понять, чем они лучше его.
В личной жизни Марику тоже не везло: он познакомился с девушкой Катей, и хотел бы поехать с ней в Грецию, но его заработка хватило лишь на то, чтобы сводить её пару раз в ресторан и прокатить на речном трамвайчике. В итоге, Катя ушла от него к более «перспективному» мужчине, который хоть и брал взятки за помощь в ускорении сделок с недвижимостью, зато свозил Катю в Турцию, и жил отдельно от мамы.
***
Так незаметно прошло десять лет. Мать уже почти не вставала и подолгу спала днём. Марик, как мог, ухаживал за ней, но присутствие дома тяготило его. Ночной клуб, где он работал, давно закрылся и теперь Марик работал на небольшом частном предприятии кладовщиком. С одной стороны, эта работа нравилась ему куда больше, нежели в ночном клубе: она была спокойнее, и не предполагала взаимодействия с большим количеством людей. С другой стороны, теперь круг его общения сузился до трёх человек: двух сотрудников склада и матери.
Олимпиада скончалась тихо, во сне. Разбирая вещи после её смерти, среди старых писем и фотографий, Марик нашёл довольно свежее письмо от отца. Тот рассказывал, что переехал в другой штат, теперь его бизнес там. Спрашивал, удалось ли ей продать камень. «Какой камень»? — недоумевал Марик. Мать, чтобы не расстраивать его, сказала что отец оставил денег, умолчав про бриллиант. Он обыскал всё, но нашёл только мышиного цвета бархатную коробочку. Она была пуста.
На конверте был обратный адрес. На следующий день Марк был выходной. Он пошёл в тату-салон и набил себе американский адрес отца на внутренней стороне руки, чуть выше шрама, оставшегося от неудачной попытки суицида.
Теперь он хотел найти и убить Бориса. Этот человек украл у него всё: победу на детском конкурсе, счастливое детство, любимую женщину! Если бы не предательство Бориса, карьера мамы не была бы разрушена, она могла бы жить, сделать себе подтяжку лица и завести молодого любовника!
Наконец-то жизнь Марка обрела какой-то смысл. Он стал собирать документы, чтобы выехать в Штаты.
Но, как оказалось, получить визу не так-то просто. Вернее, совсем непросто. С зарплатой кладовщика и сомнительной кредитной историей ему отказали. Марик вышел из посольства с поникшей головой, как вдруг его окликнула эффектная дама лет сорока пяти-пятидесяти. Одета она была дорого и со вкусом.
— Эй, парень, иди-ка сюда! — повелительно кивнула она ему.
— Вы мне? — он оглянулся, но поблизости никого не было.
— Тебе, тебе! Что, день не задался?! — спросила дама, доставая из сумочки тонкую золотую сигаретку, намекая, что он должен поднести огонь.
— У меня нет зажигалки, — сказал он.
— Почему? — удивилась она.
— Так не курю, — развёл он руками.
— Ну и что? Зато я – курю! Так что носи зажигалку при себе, мальчик, если хочешь быть джентльменом.
— А вы кто? — он более пристально посмотрел в её лицо, и понял, что уже где-то видел его. Возможно, в прежней жизни, в ночном клубе.
— Белинда Карлайл! — засмеялась она и протянула ему сигарету: — вон мужик идёт, дымит. Прикури для меня!
— Но я никогда не курил, — растерялся Марк, — я не знаю, как!
— Иди, иди! — подтолкнула его она. И он пошёл.
— Позвольте прикурить, — остановил Марк мужика с одутловатым лицом и маленькими, недобрыми глазками.
Тот вытащил изо рта бычок, стряхнул с него пепел и протянув Марку, заметил, что у Марка во рту золотая дамская сигаретка.
— Ты что? Педik, что ли? — усмехнулся он, пока Марк пытался её раскурить. Затянувшись, Марк закашлялся и тряхнул чёлкой — сам ты педik!
У мужика отвисла челюсть, после чего он, не долго думая, плюнул в кулак и стукнул Марка в лицо. У того из глаз искры посыпались. Он слышал обрывки фраз, потом кто-то щупал его лицо холодными пальцами. Кто-то смеялся и плакал одновременно.
Очнулся он на мягкой кровати, сбоку к нему прильнул какой-то тёплый комок шерсти, оказавшийся маленькой собачкой.
— Ой, ну наконец-то! — Марк обернулся на голос, но всё виделось ему, как в тумане. Он узнал вчерашнюю курильщицу, вернее её очертания.
— Что случилось? — обвёл он взглядом богатую обстановку. Собачка, проснувшись, тявкнула.
— Эта горилла чуть тебя не покалечила! — заохала дама, — остался приличный отек, но лицевые кости и нос не сломаны. Конечно, придётся сделать снимок на предмет сотрясения… в общем, добавил ты мне забот, парниша!
— Я? Да я просто шёл себе.. если бы не вы, сидел бы сейчас дома, учил английский. Какой сегодня день? Мне в понедельник на работу!
— Ну, ладно, ладно. Оформишь больничный! Оставайся у меня, я тебя вылечу.
— В каком смысле? Не! Мне домой надо! — Марк поводил языком по внутренней стороне щеки, кажется, прикусил изнутри.
— Ах, какие мы гордые! — поддразнила его дама, — машину водишь?
— Нет, — отрицательно покачал головой Марк.
— Да что ж такое! Не куришь, машину не водишь! Придётся тебя всему этому научить! — вздохнула она.
Оказалось, что зовут её не Белиндой, а Надей, и что она работает она в иммиграционной службе при Посольстве США. Услышав это, Марк понял, что это — его единственный шанс попасть в Америку. Нужно только окрутить и очаровать новую знакомую.
Он старался, как мог. Угадывал любое её желание, вовремя подносил то зажигалку, то воду, то вино. Делал ей массаж ног, гулял с её собачкой. Как-то, поймав хорошее настроение Надежды, он признался, что мечта всей его жизни — побывать в Нью-Йорке. Мол, мечтает увидеть собственными глазами известную Статую. Ну, не рассказывать же ей в самом деле, правду! От аэропорта Кеннеди до дома отца — два часа езды на машине. Он проверял по картам. Про Бориса он молчал, чтобы не испортить дело.
Надежда даже нравилась ему, но иногда её грубые шутки и собственническое отношение заставляло его сжимать кулаки. Жизнь альфонса была ему отвратительна. Но он терпел ради своей цели.
Наконец, она объявила Марку, что они едут в Нью-Йорк! Виза ему одобрена. У неё есть там кое-какие дела, а он сможет осуществить свою давнюю мечту — увидеть все достопримечательности.
Сама Надежда в Нью-Йорке была как дома. В аэропорту её встретила подруга, Грейс, как две капли похожая на Машу Распутину. Женщины шумно обнимались и хохотали, но похоже, что никому до этого не было никакого дела.
— Мы с Надин немного развлечемся, сходим на мужской стриптиз, и я верну её тебе, в целости и сохранности!» — пообещала подруга Марку, скользнув длинным ногтем по его выбритому подбородку, — Не ревнуй!
— Будь хорошим мальчиком, сходи в Национальный парк, полюбуйся на Манхэттен… в общем, ни в чём себе не отказывай! — вторила ей Надежда, — встретимся в гостинице!
— Когда вернёшься? — спросил Марк. Он боялся, что всё время поездки ему придётся сопровождать её по магазинам. А тут такая удача!
— Скоро вернусь, может завтра… максимум послезавтра. Я бы взяла тебя с собой, но знаешь… как-нибудь в другой раз. Увидимся! Бай! — помахав ему, она села вслед за Грейс в чёрный автомобиль.
Он помахал им вслед, и улыбка тотчас покинула его лицо. Теперь он не сомневался в своём предназначении. Всё складывалось как нельзя лучше. Значит он прав, и надо ковать, пока горячо.
Он решил покончить с отцом сразу, пока удача на его стороне. Как это сделать, он пока не думал, но точно знал, что следы заметать не станет. Его жизнь и так кончена. Его ждёт тюрьма или психушка, что по сути для него — одно и то же.
Когда он первый раз проходил лечение, его потряс один больной. Он был одержим мыслью отомстить своей жене, которая по его мнению «упрятала его». Свою месть псих мечтал осуществить с помощью струны, и ежедневно развивал мышцы рук и силу пальцев, чтобы не оставить жене шанса, если «струна порвётся». Его руки никогда не были свободны. Он то отжимался, то сжимал резиновое кольцо. С ним его и обнаружили серым осенним утром. Причины смерти того психа Марик так и не узнал. Поговаривали, что мол, сердце остановилось, но мало кто в это верил.
Ещё в Москве Марк купил струны и захватил их с собой. Из вещей у него был только рюкзак. На стоянке такси народу было немного, и скоро он сел в машину. Сначала смотрел на мелькавшие за стеклом небоскрёбы, но очень быстро глаза утомились. Он закрыл их и задремал.
— OhSssshiiiit! — донеслось до его сознания, — машину развернуло и раздался удар. Посыпались стёкла, а затем всё его существо пронзила тупая боль. Последнее, о чём успел подумать Марк, это о том, что везение похоже, закончилось.
***
Открыв глаза, он увидел себя в небольшом помещении. Слева от него стоял стол с аппаратурой, а справа, за шторкой цвета морской волны, кто-то стонал.
«Где я? Что случилось?» — подумал он, продолжая разглядывать штору. «Эй, ты кто»? — спросил он того, кто стонал справа, но тот ничего не ответил, хотя стонать перестал.
Марк закрыл глаза и снова заснул, пока не очнулся от влажного прикосновения. Что-то прохладное касалось его щёк и лба.
Приоткрыв глаза он увидел девушку. У неё были очень синие, прямо-таки васильковые глаза. Она протирала ему лицо салфеткой. Увидев, что Марк очнулся ,она улыбнулась ему.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она по-русски, без акцента, чем очень удивила его, — вы так долго были без сознания… я позову доктора!
— Нет, — с огромным усилием он поднял ладонь, — подождите! Где я?
— Вы в окружной больнице, — ответила она, — случилась авария, и.. вот вы здесь. Мы выяснили, кому принадлежит адрес на вашей руке… Мистер Крутицкий ваш родственник? Могу я сообщить ему, что вы очнулись?
Он кивнул. Первым к нему подошёл доктор, что-то спросил по-английски, посмотрел на монитор, и подняв большой палец вверх, удалился. После он снова увидел симпатичную медсестричку — она принесла пакет с раствором, и поставила ему капельницу.
А затем явился отец. К тому моменту Марк снова задремал.
Борис кивнул медсестре и та вышла, а сам он опустился на табурет возле кровати.
— Ну здравствуй, сынок, — сказал он, слегка коснувшись одеяла рукой, — тебя здорово зацепило, но врачи говорят, что ты везунчик.
— Здравствуй…— очнувшись, сказал Марк, — я не чувствую ног! Что со мной?
— Это, вероятно, оттого, что ты долгое время был без движения. Позвоночник, слава богу, цел… у тебя был перелом бедра и сломано два ребра, — он замолчал, увидев медсестру, которая принесла зеркало.
— А… Надежда? Где она? — спросил Марк, внезапно вспомнив о любовнице.
— Надежда? А, это женщина, с которой ты приехал! Она вернулась в Россию. Ты же в коме был, почти месяц. Разве тебе не сказали? Надежда приехала ко мне, потому что додумалась, что адрес у тебя на руке — неспроста.
— Она сильно орала?
— Сильно, но недолго, — подмигнул отец, — мы славно посидели. Но к тому моменту я ещё не знал, что ты в больнице. Она оставила телефон, и я сообщил ей о тебе, как только узнал. Я и не знал, сынок, что тебя тянет к женщинам постарше!
Марку стало неловко, потому что рядом стояла та самая синеглазка, и сочувственно смотрела на него.
— Спасибо, Анечка, — отец взял у неё зеркало и протянул Марку. Тот увидел, как сильно зарос. В отражении на него смотрел совсем другой человек.
— Лечение, наверное стоит кучу денег? — спросил он, подождав, пока медсестра уйдёт.
— Не волнуйся, страховая компания владельца такси оплатит счёт. За годы пребывания здесь я обзавёлся связями, и знаю законы — не без гордости сказал отец, — ну, рассказывай, как тебя сюда занесло?
— Ехал к тебе, — ответил Марк, — а как ты узнал, что я здесь, в больнице?
— Это всё Анечка. Её инициатива. По адресу на тату выяснила телефон, и позвонила. Чудесная девушка, я бы за ней приударил!
— А как же Татьяна, твоя жена? — глухо спросил Марк.
— Татьяна? Нет, там ничего не было серьёзного, — тихо засмеялся отец, склонившись к его лицу: — девочка очень хотела в Америку и я помог ей. Вот и всё! По приезду мы сразу развелись.
— Это правда? А ты знаешь, что мама умерла? — спросил Марк.
— Да, я много раз звонил вам, хотел узнать, как вы, но…Липа постоянно бросала трубку. А потом один из общих знакомых сообщил мне, что её больше нет. Борис склонил голову, но после поднял её и с воодушевлением посмотрел на Марка: — но зато, сынок, у меня есть ты!
Он и не догадывался об истинной причине, заставившей сына искать его. Он был уверен, что Марк приехал, чтобы остаться в Америке.
***
Каждый раз, когда Марк видел Анечку, ему становилось лучше. Словно солнышко заходило в палату, и грело его своими мягкими лучами.
— Анечка, я давно хочу спросить вас, — сказал ей Марк, — как вы сюда попали? В Америку?
— О, это долгая история, — сказала она, доставая лекарство для инъекции, — всё достаточно банально и скучно.
— Вы вышли замуж за американца? Я помню время, когда это было модно, — сказал он беспечно, — все девушки, как помешались.
— О нет, это не по меня, я приехала с мужем, — ответила Анечка и по лицу её пробежала тень. Он был одержим уехать и однажды объявил мне, что выиграл «гринкарту». Что это наш шанс. Он много чего говорил, и главное, что сможем вернуться, если не приживёмся…
— И что? Прижились? — немного ревниво спросил Марк, известие о замужестве неприятно поразило его, ведь на правой руке у Ани не было обручального кольца и он уже представлял себе начало романа.
— Нет, — покачала головой Анечка, — он, представьте себе, уехал через два года. А годом ранее мы развелись.
— Хорошо… — сказал он,— это просто здорово!
— Что здорово? — не поняла она, — что уехал, или что развелись?
— Что вы не замужем! — с чувством сказал он, — я бы встал и закружил вас, Аня… когда я смогу встать?
Она нахмурилась и вышла, оставив его в недоумении. Он подумал, что обидел её, а она покрутила на пальце обручальное кольцо. Американцы носят их на левой руке. Вскоре она вернулась, с твёрдым намерением не поощрять ухаживаний Марка. Он ей нравился, но она прекрасно понимала, что их отношения лишены всякого будущего. Аня была замужем за американским гражданином, и у них подрастала дочь, пятилетняя Еванжелина, которая почти не говорила по-русски.
— Анечка, я вас чем-то обидел? — спросил её Марк, когда она вернулась, — или мои дела настолько плохи, что я не смею рассчитывать…
— Нет, нет, просто мы не поняли друг друга. С первым мужем я развелась по приезду, это было почти восемь лет назад… Сейчас у меня есть семья. Обязательства.
Больше он не сказал ей не слова. Мечты о любви отодвинули его миссию на задний план: размечтавшись об Анечке, он уже не хотел пожизненное за убийство отца. Он хотел, чтобы его полюбили.
Борис пришёл навестить его и принёс с собой небольшие шахматы на магнитной доске.
— Ну что, сыграем? — спросил он, подмигивая, — помнишь, ты в детстве у меня выигрывал?
— Я знаю, ты поддавался, — хмуро ответил Марк.
— Самую малость, — улыбнулся Борис, устанавливая кроватный столик и пытаясь разместить на нём доску, — ну? Ты белыми или чёрными?
Чем больше Марк на него смотрел, тем яснее понимал, что его «миссия» провалилась.
— Знаешь,— сказал отец, делая очередной ход, — Недалеко от меня сдаются апартаменты. Недорого и весьма прилично. Если врач разрешит, в следующий уикэнд мы могли съездить посмотреть! Как тебе? Ты не представляешь, как я рад, что теперь ты со мной! Мой сын, мой Марик!
— Ты бы мог сделать для меня кое-что? — Марк сделал свой ход.
— Конечно! Всё, что угодно, — радостно согласился Борис, — ну? Говори, не стесняйся!
— Купи мне обратный билет, — попросил Марк.
***
Борис пообещал, но так и не купил сыну билет. Пока у Марка срастались кости, отец внушал ему, что ему лучше остаться. Борис предложил сыну долю в своём бизнесе — он, как и прежде, занимался компьютерами и комплектующими.
— Я старею, — говорил Борис, — но я всё ещё могу дать тебе то, что задолжал. Мой опыт, мои связи, мои деньги… всё это я оставлю тебе!
— Ты никогда не сможешь вернуть то, что задолжал маме, — ответил Марк, — а я не смогу этого забыть!
К сорока годам Марк сумел стать полноправным партнёром и преемником отца. Но он знает, что его билет в Россию — дело времени. Обиженный мальчик с заплаканными глазами, затравленный одноклассниками, иногда просыпается в нём. Тогда он звонит Анечке и она помогает достать ему нужные лекарства.
