Звук падающей кафельной плитки разбудил Катю. Она сжалась под одеялом, пытаясь перестать дрожать. Снова кричали. Родители думали, что она не слышит, но тонкие стены двушки на окраине не могли скрыть их голоса.
— Артём, ты хоть понимаешь, что нам придётся терпеть его? Терпеть годами! — мама всегда начинала говорить громче, когда нервничала.
— Марина, тебе не надоело снимать? Три года мотаемся по съёмным квартирам, а тут шанс! Трёшка в кирпичном доме, рядом со школой, где Катя будет учиться! И всего за шестьдесят процентов от рыночной цены.
— Да потому что никто не хочет жить со стариком, который имеет пожизненное право там находиться!
Катя слышала подобные разговоры уже неделю. Они спорили о квартире, в которой жил какой-то страшный дед, с которым им придётся жить.
— Ему восемьдесят один, Марина! Сколько он ещё протянет? Год? Два? А потом вся квартира наша! Представь, как заживём в трёшке!
— А если не год-два? Если пять? Десять? А если Катя будет бояться возвращаться домой? Помнишь, что риелтор рассказывала?
Дверь в комнату Кати приоткрылась, и в щель просунулась голова отца:
— Катюш, ты не спишь? Прости, что разбудили.
— Я слышала, как плитка упала, — соврала Катя.
Отец присел на край её кровати. Его глаза горели тем особенным огнём, который появлялся, когда он был полон идей.
— Слушай, дочка, помнишь, как ты говорила, что хочешь свою комнату? Чтобы книжки свои расставить, и чтобы мама в этой комнате не гладила, и чтобы уроки делать спокойно?
Катя кивнула, теребя уголок одеяла.
— А что если я скажу, что у тебя будет такая комната? И даже лучше? И школа будет через дорогу всего?
— А дед? — тихо спросила Катя.
Отец вздрогнул, но улыбнулся ещё шире.
— Ты всё слышала, да? Ну, дед… деда мы почти не будем видеть. У него своя комната. Он старенький, тихонький, — отец запнулся, вспомнив, видимо, слова риелтора. — А когда он… когда он уйдёт, квартира будет только наша. Ты же знаешь, как мама мечтает о своей квартире, а не о съёмной. Как тебе такая идея?
— А мама согласна?
Отец потёр переносицу.
— Согласится. Всё будет хорошо, вот увидишь!
Марина смотрела, как Артём закидывает последние коробки в грузовик. Решение было принято — они покупают трёшку в доме недалеко от центра, с пожизненным правом проживания для бывшего хозяина. Риелтор, сначала увиливавшая от прямых ответов, в конце концов рассказала историю Демида Петровича — старый моряк, вдовец, с судимостью по молодости. Его дети продали квартиру по дешёвке, чтобы рассчитаться с долгами, но сохранили отцу право жить там до конца жизни.
— Два года максимум, — повторяла себе Марина, складывая посуду в картонные коробки. — Мы сможем выдержать. Ради Кати.
Но червячок сомнения грыз изнутри.
Первые несколько дней в новой квартире прошли лучше, чем ожидала Марина. Демид Петрович не выходил из своей комнаты, только изредка проскальзывал в ванную и на кухню, когда там никого не было. Они даже начали шутить, что дед-призрак.
Квартира была просторной, с высокими потолками. Катя в восторге осваивала свою новую комнату. Марине нравилась большая кухня с окном на солнечную сторону. Единственное, что раздражало — запах. Не то чтобы вонь, но душный, затхлый запах старости, который, казалось, въелся в стены.
Они как раз заканчивали ужин на пятый день, когда из комнаты Демида Петровича раздался грохот, а потом приглушённые проклятия.
— Проверю, что случилось, — сказал Артём, вставая.
— Не надо, — Марина придержала его за руку. — Не лезь к нему.
Но Артём уже постучал в дверь старика.
— Демид Петрович, у вас всё в порядке?
Дверь распахнулась так резко, что Артём отшатнулся. На пороге стоял невысокий, но коренастый старик с всклокоченными седыми волосами и пронзительными голубыми глазами.
— Чего надо? — прохрипел он. От него пахло табаком и немытым телом.
— Мы услышали шум. Вам помощь не нужна?
— Не нужна мне ваша помощь! Вы только и ждёте, когда я коньки отброшу, чтобы всю квартиру захапать.
— Мы просто хотели…
— Знаю я, что вы хотели. Все вы одного поля ягоды, — он сплюнул на пол и захлопнул дверь.
Марина увидела, как напряглась челюсть мужа, как сжались кулаки. Она осторожно взяла его за руку.
— Пойдём, Артём. Оставь его.
Первый настоящий конфликт случился через неделю. Утром Марина собиралась отвести Катю в школу, а затем ехать на работу. Ванная была занята уже полчаса — там сидел Демид Петрович.
— Мама, я не хочу опаздывать в первый день, — жалобно сказала Катя, переминаясь с ноги на ногу возле двери ванной.
Марина постучала:
— Демид Петрович, извините, нам нужно в ванную. Катя в школу опаздывает.
Молчание.
Она постучала громче:
— Демид Петрович!
За дверью что-то заворчало, зашуршало, и наконец дверь приоткрылась. Старик, замотанный в застиранный халат, окинул их недовольным взглядом.
— Что за спешка с утра пораньше? В моё время…
— Демид Петрович, у ребёнка первый день в школе, — прервала его Марина, чувствуя, как закипает. — Мы уже полчаса ждём.
— А я, по-вашему, должен в углу справлять нужду? — старик сверкнул глазами, но всё же вышел из ванной, бормоча под нос что-то непристойное.
В тот день вечером, когда Артём вернулся с работы, Марина сказала:
— Нам нужно установить правила. График пользования ванной, кухней. Так жить невозможно.
Они составили расписание и вывесили его на холодильник. Демид Петрович демонстративно его проигнорировал. А ночью они впервые услышали, как он храпит — так громко, что казалось, дрожат стёкла в окнах.
— Это невозможно! Сколько можно? Третью ночь не высыпаемся!
Марина кружила по кухне, нервно сжимая в руках чашку кофе. Под глазами залегли тени от недосыпа.
— Хорошо, я поговорю с ним, — Артём потёр виски. — Может, купим ему беруши?
— И как ты их ему дашь? Он принципиально с нами не разговаривает. А когда говорит, то такое…
Из комнаты Демида Петровича донеслась музыка — старый военный марш на полной громкости.
— Восемь утра воскресенья! — не выдержала Марина. — Он издевается!
Артём решительно встал и направился к комнате старика. Стукнул в дверь, но музыка только стала громче.
— Демид Петрович! — крикнул он. — Можно вас на минуту?
Дверь резко открылась.
— Что ещё? — старик стоял, широко расставив ноги, словно на палубе корабля. Несмотря на возраст, в нём чувствовалась сила.
— Нельзя ли потише? Воскресенье, все отдыхают.
— В моё время молодёжь в пять утра уже на ногах была, а не валялась до обеда! — рявкнул Демид Петрович.
— Но мы…
— А сейчас понаедут, думают, что всё им должны! Захватили мою территорию и ещё указывать будут?
Где-то в глубине квартиры тихо заплакала Катя. Это словно переключило что-то в Артёме.
— Территорию? — его голос стал тише, но жёстче. — Мы купили эту квартиру. Заплатили деньги. И по договору у вас есть право проживания, но не право превращать нашу жизнь в ад. Будьте добры уважать покой других людей.
Старик прищурился, изучая Артёма, будто видел впервые.
— Щенок, — наконец выплюнул он. — Сопляк. Ты знаешь, через что я прошёл? Ты…
Музыка продолжала греметь, заглушая его слова. Артём протянул руку и захлопнул дверь перед носом старика. Повернулся и увидел Марину, держащую за руку испуганную Катю.
— Папа, я его боюсь, — прошептала девочка.
И это было последней каплей.
Следующие три недели превратились в холодную войну. Демид Петрович специально включал музыку рано утром, оставлял свет в общих помещениях, занимал ванную в самое неудобное время. Дважды приводил таких же пожилых, неопрятных друзей, и они курили на кухне, игнорируя просьбы Марины делать это на балконе.
Катя стала бояться возвращаться домой из школы, ждала родителей на лестничной площадке. Однажды Марина застала дочь в слезах — оказалось, Демид Петрович назвал её «бесполезным куском плоти», когда она случайно задела его комод в коридоре.
Соседи начали жаловаться на шум и запах. Кто-то даже намекнул, что дед раньше «психованный был, людей на флоте чуть не поубивал, а потом сидел».
Разговор с участковым ничего не дал — по закону выселить Демида Петровича они не могли.
— Но если у вас есть доказательства нарушения общественного порядка… — участковый развёл руками.
Это случилось в пятницу вечером. Артём задержался на работе, Марина забрала Катю из продлёнки и повела в кино — всё, лишь бы не сидеть в квартире. Когда они вернулись, путь к двери преграждали соседи и какие-то люди в форме.
— Вы здесь живёте? — спросил один из них, показывая удостоверение газовой службы.
— Да, что случилось? — сердце Марины ухнуло вниз.
— Ваш родственник, — мужчина кивнул на дверь, — открыл газ на кухне. Соседи почувствовали запах и вызвали нас. Хорошо, что вовремя заметили, могло быть хуже.
Марина увидела, что дверь в квартиру была выломана.
— Ваш дед в норме? Может, он забывчивый? Или… не в себе? — осторожно спросила соседка, пожилая женщина с третьего этажа.
— Это не наш дед, — выдохнула Марина. — Он просто… у него право проживания в нашей квартире.
Женщина поджала губы, но ничего не сказала.
В квартире стоял резкий запах газа, несмотря на открытые окна. Демид Петрович сидел на кухне с невозмутимым видом.
— Что вы наделали? — Марина старалась говорить спокойно, отправив Катю в её комнату. — Зачем вы открыли газ?
— Чайник хотел поставить, — буркнул старик. — Забыл зажечь.
— Вы могли нас всех убить!
— Если бы хотел убить, давно бы убил, — он ухмыльнулся, показывая редкие жёлтые зубы. — Ты думаешь, я не знаю, что вы с мужем замышляете? Хотите меня выжить? Не дождётесь. Я на своём веку и не таких видал.
— О чём вы?
— Не прикидывайся! — вдруг заорал он, ударив кулаком по столу. — Вы все заодно! И соседи, и газовщики! Все ждёте, когда старик сдохнет. Но я вам не по зубам. Знаешь, сколько таких, как ты, я на том свете уложил?
В его глазах плескалось что-то дикое, первобытное. Марина попятилась, хватая телефон.
В ту же ночь они собрали самое необходимое и уехали обратно в свою съёмную квартиру.
— Что ты вообще о нём знаешь? — кричала Марина, когда они остались одни. — Ты хоть проверял информацию? Ему восемьдесят один, но он крепкий, как бык. Он может нас пережить! А если он правда опасен? Если он специально открыл газ?
— Но это же наша квартира…
— Эта квартира того не стоит! Ты хочешь, чтобы Катя выросла, боясь вздохнуть в собственном доме? Чтобы мы каждый день боялись за свою жизнь?
Артём молчал, сгорбившись на кухонной табуретке.
— Мы вызвали мастера, поставили новую дверь. Будем платить ипотеку за квартиру, в которой не живём. Поздравляю, ты добился своего, — Марина ушла в комнату, где спала Катя, и тихо закрыла дверь.
Прошло два месяца. Жизнь постепенно налаживалась. Они снова освоились в своей съёмной квартире, Катя пошла в другую школу. Марина больше не упрекала мужа, видя, как тяжело он переживает неудачу. Лишь иногда, оплачивая счёт за ипотеку, он мрачнел и замыкался в себе.
Однажды вечером раздался звонок. Марина взяла трубку и услышала голос их бывшей соседки:
— Алло? Это Козловы? Тут ваш… эээ… жилец. Кажется, с ним нехорошо. Скорая приехала.
Марина и Артём переглянулись. В их глазах читался один и тот же вопрос: неужели это конец? Неужели они скоро смогут вернуться?
— Мы сейчас приедем, — сказал Артём, и в его голосе Марина услышала смесь облегчения и стыда.
Когда они подъехали к дому, скорая всё ещё стояла у подъезда. Врач что-то выписывал, а санитары готовили носилки.
— Инсульт, — сказал сосед, куривший возле подъезда. — Бабка Маша зашла соли занять, а он на полу. Если бы не она…
Соседка, та самая Мария Степановна, что позвонила им, поджидала у квартиры.
— Живучий старик, — сказала она без предисловий. — Врач говорит, может выкарабкаться, хоть и тяжёлый. Но ходить сам уже вряд ли будет.
Марина посмотрела на мужа. Тот отвёл глаза.
— У него есть кто-нибудь? — спросила она соседку. — Родственники, дети?
— Сын вроде в Мурманске, дочь где-то на юге. Но они лет десять носа сюда не показывали. Продали квартиру и забыли про отца.
Санитары вынесли Демида Петровича на носилках. Он был без сознания, но дышал. Маленький, иссохший, с заострившимися чертами лица — он совсем не походил на того грозного, шумного старика, что превратил их жизнь в кошмар.
Перед тем как закрыть двери скорой, врач протянул Артёму какие-то бумаги:
— Вы ведь родственники? Подпишите. Он в городскую больницу поедет.
— Мы не… — начал Артём, но осёкся, встретившись глазами с женой. — Да, конечно.
Когда скорая уехала, Артём и Марина вошли в квартиру. Запах лежалого белья и несвежей пищи ударил в нос. На столе — недоеденная каша и стакан с водой. В углу — стопка пожелтевших газет. На стене — фотографии. Молодой моряк с орденами. Женщина с двумя детьми.
— Демид Петрович не был женат, — сказала соседка, заглянувшая следом. — Это его сестра с детьми. Он их вырастил, когда сестра умерла. А они его бросили, продали квартиру. Он мне как-то рассказывал, когда трезвый был.
Марина молча смотрела на фотографии. Они никогда не интересовались, кто такой Демид Петрович на самом деле. Для них он был просто препятствием, досадной помехой на пути к счастью.
— Что теперь будет? — спросила она тихо.
— Могут отправить в дом престарелых, — соседка вздохнула. — Если выживет и если родня не объявится.
Артём подошёл к окну, вытер пыль с подоконника.
— Знаешь, — сказал он медленно, — а ведь у нас теперь есть своя квартира.
Марина долго смотрела на мужа. Потом перевела взгляд на фотографии Демида Петровича. На маленькую, неубранную комнату, которая была его последним прибежищем.
— Да, — наконец сказала она. — Есть. Но какой ценой?
Они стояли посреди своей квартиры — пустой, пыльной, пропахшей чужой одинокой старостью. И внезапно Марина поняла, что не сможет здесь жить. Слишком много горя въелось в эти стены. Слишком много злости. Слишком много одиночества.
— Завтра поеду в больницу, — вдруг сказал Артём. — Навещу его. Может, поговорю с врачами.
Марина кивнула, не удивляясь. В конце концов, каждый выбирает, с какой историей ему жить дальше. С какими воспоминаниями засыпать по ночам.
— Поедем домой, — сказала она. — К Кате.
Артём в последний раз оглядел комнату и кивнул:
— Домой.
И они закрыли дверь квартиры, которая так и не стала их домом.
Как думаете, можно ли было в этой ситуации найти компромисс? И какова, по-вашему, цена собственной мечты?
