Перфоратор заработал ровно в шесть утра. Елена Викторовна даже глаза не открыла — просто лежала и считала удары. Двадцать семь. Пауза. Тридцать один. Снова пауза.
Чайник свистел на кухне, но его не было слышно. Телевизор орал про курс доллара, но и этого не было слышно. Был только грохот сверху — как будто кто-то методично разбирал по кирпичику весь дом.
Елена села на кровати. Халат на плечи, тапки. В зеркале — седые волосы торчком, красные глаза. Третий месяц одно и то же. Третий месяц она вставала как после побоев.
— Хватит, — сказала она своему отражению. — Хватит терпеть.
На лестничной клетке пахло шпаклёвкой и чем-то химическим. Елена постучала в дверь квартиры 47. Ей открыла девушка лет двадцати пяти — в строительных перчатках, с белыми пятнами краски на щеке.
— Здравствуйте, — Елена сразу забыла всё, что собиралась сказать. Девушка выглядела усталой. Очень усталой.
— Вы из-за шума? — спросила та. — Извините, мы понимаем, что…
Из глубины квартиры донёсся детский плач.
— Артёмка проснулся, — девушка обернулась. — Слушайте, проходите, пожалуйста. Я Света.
Елена прошла в прихожую. Молодой мужчина в футболке, вся в пыли, укачивал грудного ребёнка. На полу валялись инструменты, куски гипсокартона, банки с краской.
— Мы делаем детскую, — объяснила Света. — Через месяц мне на работу, а ребёнку негде спать. Квартиру купили в ипотеку, на ремонтников денег не хватило. Сами как можем…
— По выходным работаем, — добавил муж. — И вечерами после работы. Другого времени нет.
Елена смотрела на малыша. Крохотный, красный от крика. Наверное, тоже не высыпается.
— Я понимаю, — сказала она медленно. — Но я… у меня давление. От шума.
— Мы скоро закончим, — Света потёрла лоб тыльной стороной ладони. — Ещё недели две-три.
Две-три недели. Елена кивнула и ушла.
В управляющей компании её приняли между делом. Толстая женщина за компьютером даже не подняла глаз:
— Ремонт с восьми до двадцати разрешён. Закон есть закон.
— Но они начинают в шесть!
— Напишите заявление. Рассмотрим.
Елена написала. Красивым бухгалтерским почерком, со ссылками на жилищный кодекс. Через неделю пришёл ответ: «Нарушений не выявлено».
Участковый оказался приятным молодым человеком. Выслушал, покивал, развёл руками:
— Елена Викторовна, я понимаю. Но если они не буянят, не дерутся, а просто ремонт делают… Попробуйте договориться по-хорошему.
— Я уже пробовала.
— Ну тогда… терпите. Они же не всю жизнь будут сверлить.
Елена обошла весь подъезд с листком бумаги. Собирала подписи под коллективной жалобой.
Марина из 23-й подписала сразу: «Замучили совсем. У меня кот от стресса шерсть теряет».
Пенсионер из 31-й тоже: «Война какая-то. Спать не дают».
А вот семья из 39-й отказалась:
— Мы не хотим конфликтов, — сказала хозяйка, едва приоткрыв дверь. — У самих дети маленькие. Понимаем молодых родителей.
Из двенадцати квартир подписали только пять. Остальные либо не открывали, либо мямлили что-то про нежелание ссориться.
— Мама, ты с ума сошла? — Дочь Анжела смотрела на неё как на сумасшедшую. — Они же с грудным ребёнком! Войди в их положение!
— А в моё положение кто войдёт? — Елена ставила чай на стол резче обычного. — У меня давление под сто восемьдесят скачет!
— Так попей лекарства.
— Лекарства! — Елена чуть не уронила чашку. — Анжелка, я сорок лет отработала. Заслужила спокойную старость. А теперь должна глотать таблетки, потому что соседи…
— Потому что соседи хотят нормальные условия для ребёнка сделать, — перебила дочь. — Мам, ну подумай головой. Они что, от хорошей жизни в шесть утра долбят?
После ухода дочери Елена села к окну с валидолом. На улице падал мокрый снег. Серый, некрасивый. Как её настроение.
— Вы превратились в настоящую стерву, — сказала соседка снизу, встретив Елену у почтовых ящиков. — Бегаете, жалуетесь на молодую семью. Им и так тяжело, а вы ещё нагнетаете.
— Я защищаю свои права, — ответила Елена.
— Какие права? — фыркнула соседка. — Право портить людям жизнь?
Елена поднялась к себе и долго стояла у двери, вслушиваясь. Наверху было тихо. Слишком тихо. Только ребёнок изредка всхлипывал.
Она достала тонометр. Сто девяносто на сто десять. Выпила две таблетки вместо одной.
В субботу утром грохот начался в семь. Елена лежала и смотрела в потолок. Где-то там, в полутора метрах над её головой, молодые родители пытались сделать комнату для сына.
Плач ребёнка смешался со звуком дрели. Елена представила: малыша, наверное, некуда деть. Света держит его на руках, а муж работает. Или наоборот — муж укачивает, а она сверлит стену.
Елена встала, налила в термос горячий чай, взяла валидол и поднялась наверх.
— Света? — Она постучала тихо.
Дверь открылась не сразу. Света выглядела ещё более уставшей, чем в прошлый раз. Глаза красные.
— Слушайте, — сказала Елена. — Дайте мне ребёнка. На пару часов. Поработаете спокойно.
Света моргнула:
— Что?
— Я внука растила. Умею. Вы поработайте, а я Артёма покачаю. У меня тихо, он поспит.
— Вы же… вы же жаловались…
— Жаловалась. А теперь предлагаю помочь.
Артём спал у неё на руках два часа. Елена сидела в кресле и смотрела на его лицо. Совсем крошечный. Беззащитный. Наверху стучали, пилили, сверлили — но здесь было тихо.
Когда Света пришла забирать сына, глаза у неё были другие. Благодарные.
— Спасибо, — сказала она. — Мы… мы даже не знали, как вас зовут.
— Елена Викторовна.
— А нас — Света и Серёжа. И Артём, — она улыбнулась. — Может быть… может, завтра тоже поможете? Мы почти закончили. Осталось только пол и потолок.
Ремонт закончился через неделю. В последний день Света принесла торт:
— От всей семьи. За терпение. И за помощь.
Елена разрезала торт на три части. Одну съела сама, две отнесла соседям — Марине с котом и пенсионеру из 31-й.
— Видите, — сказала она. — Всё решилось.
— Как решилось? — удивилась Марина.
— По-человечески.
Теперь по утрам Елена просыпалась от тишины. Пила чай, смотрела новости. Иногда заходила к Свете — поиграть с Артёмом. Иногда Света заходила к ней — за советом или просто поговорить.
— Знаете, — сказала как-то Света, — мы сначала думали, что вы нас ненавидите.
— Я ненавидела шум, — ответила Елена. — А вас не знала.
— А теперь знаете?
— Теперь знаю. Теперь вы — мои соседи. Хорошие соседи.
За окном шёл снег. Белый, красивый. Елена заварила чай покрепче и подумала, что старость — это не приговор. Это просто время, когда можно позволить себе быть мудрее.
