Разве Ане может кто-то что-то завещать? Родителей нет уже пятнадцать лет. Сестра живёт в Германии, здорова, слава богу. Подруги? Да какие у них богатства.
Конверт с печатью нотариальной конторы лежал на столе три дня. Аня обходила его стороной — как заряженную мину.
— Откройте уже, — сказала соседка тётя Клава, заглянув на чай. — Может, миллион долларов кто оставил!
Аня фыркнула. В её жизни миллионы не водились. Работа в школе, пенсия скромная, квартирка однокомнатная — вот и всё богатство.
Но любопытство победило.
«Уважаемая Анна Сергеевна! Уведомляю Вас о том, что согласно завещанию гражданина Степанова Виталия Николаевича…»
Сердце екнуло. Виталий. Бывший муж. Тот самый, с которым не виделась двадцать лет.
«Вам завещана двухкомнатная квартира по адресу.»
Конверт выпал из рук.
— Тёть Клава, — прошептала Аня. — А ведь и правда миллион.
В нотариальной конторе пахло свежим ремонтом и чужими нервами. Аня сидела в коридоре, комкая в руках платок. Всё ещё не верилось.
Когда она видела Виталия в последний раз? На разводе. Он тогда сказал: «Прости, Анька. Не получилось у нас». И всё. Словно двенадцать лет брака — пустяк.
— Анна Сергеевна Степанова? — позвал нотариус.
В кабинете её ждал сюрприз. За длинным столом сидели трое незнакомых людей. Женщина лет пятидесяти с накрашенными губами и двое молодых — парень и девушка.
— Простите, а вы…?
— Мы — родственники покойного, — чеканно произнесла женщина. — Я — Ольга Николаевна, сестра Виталия. А это мои дети.
Аня присела на край стула. Что-то здесь было не так.
— Скажите, — Ольга смерила её взглядом снизу вверх, — вы давно общались с моим братом?
— Мы не общались. Совсем. После развода.
— И он вам завещал квартиру? — хмыкнул парень. — Бывшей жене? После двадцати лет молчания?
Нотариус откашлялся:
— Завещание составлено правильно, в здравом уме.
— В здравом уме? — Ольга вскочила. — Да он последние годы спивался! Я его к врачам таскала! Справки есть!
— Тётя, успокойся, — девушка положила руку на плечо. — Мы же договорились. Мирно.
Ольга повернулась к Ане:
— Слушайте, Анна Сергеевна. Давайте по-человечески. Мы — кровная родня. Эти дети выросли, зная дядю Виталика. А вы для него — прошлое. Мёртвое прошлое.
Слова били больнее пощёчины.
— Может, вы откажетесь? — тихо предложил парень. — От наследства. Добровольно. Мы вам даже компенсацию дадим. Символическую.
Аня молчала. Смотрела в окно, где за стеклом кружились жёлтые листья.
Символическую…
А может, она его приворожила?
Домой Аня ехала в автобусе, прижимая к груди папку с документами. Пассажиры болтали о погоде, о ценах, а у неё в голове крутилось одно: «Мёртвое прошлое».
Ольга не унималась. Звонила каждый день.
— Анна Сергеевна, ну подумайте! Вы же разумная женщина! Зачем вам чужая квартира? Продадите — налоги платить. Сдавать — хлопоты. А нам она нужна для детей!
— Ольга Николаевна, — устало отвечала Аня, — я ещё не решила.
— Не решили? Да что тут решать! Совесть надо иметь! Мой брат вас двадцать лет в глаза не видел, а завещал. Это ненормально! Может, вы его приворожили в своё время? Или сейчас как-то повлияли?
Аня клала трубку. Но звонки не прекращались.
А потом начались слухи.
— Говорят, ты богатая стала? — спросила в магазине продавщица Света. — Квартиру в Москве получила?
— Откуда вы знаете?
— Да вся улица знает! — Света наклонилась через прилавок. — Только странно как-то. Муж тебя бросил, двадцать лет не вспоминал, а тут вдруг. Может, ты к нему ездила? Уговаривала?
Аня покраснела:
— Я к нему не ездила!
— Ну-ну, — недоверчиво протянула Света. — Просто так мужики квартиры не завещают. Тем более — бывшим жёнам.
На улице соседи смотрели косо. Шептались за спиной. А тётя Клава, та самая, что советовала открыть конверт, теперь кривила губы:
— Ты бы хоть совесть имела, Анька. Человек умер, а ты. Как коршун за наследство ухватилась.
— Тёть Клав, да я ничего не просила!
— Не просила? — усмехнулась старуха. — А получила. Значит, всё-таки просила. По-своему.
Вечерами Аня сидела на кухне и думала: может, и правда отказаться? Зачем мне эти сплетни, эта грязь?
Старые письма в тумбочке
Ключи от квартиры Виталия дал нотариус — надо было разобрать вещи. Аня долго стояла у подъезда старого кирпичного дома на Сокольниках. Здесь он жил последние годы? В этой хрущёвке с облупленными стенами?
Квартира встретила запахом лекарств и одиночества. Мебель простая — диван, стол, шкаф. На подоконнике засохшие фикусы. Как будто жизнь здесь остановилась.
В спальне — железная кровать и тумбочка. Аня открыла ящик — авось найдётся что-то важное. Документы, может.
А там — письма. Стопка аккуратно сложенных листов. Её узнаваемый почерк.
«Витя, получила твоё письмо. Рада, что дела идут хорошо. У меня всё по-старому — школа, дети, уроки до ночи».
Аня присела на край кровати. Это же их переписка! Та самая, давняя. Когда он ездил в командировки, а она дома оставалась.
Но среди старых писем нашлись и новые. Недатированные. Написанные его рукой:
«Анька, если ты это читаешь — значит, меня уже нет. Хотел объяснить, почему завещаю тебе квартиру.
Помнишь тот день, когда у меня всё рухнуло? Фирма обанкротилась, Лена ушла с детьми, друзья отвернулись. Я пил неделями. Думал — всё, конец.
А ты пришла. Принесла борщ в трёхлитровой банке. Сказала: «Ешь, дурак. Умирать — не от голода же».
Не спрашивала, что случилось. Не упрекала. Просто поставила банку на стол и ушла.
Я тогда понял: ты — единственная, кто меня не предал. Не изменился к худшему, не отвернулся. Даже когда мы развелись — по моей вине, кстати.
Лена бросила меня, как только денег не стало. Сестра Ольга сразу перестала звонить — зачем ей нищий брат? А ты, ты одна помнила обо мне.
Квартира эта — не подарок. Это — долг. За то тепло, которое ты мне дала, когда было холодно.
Прости, что не сказал при жизни. Трусил.
Твой бывший дурак — Виталий».
Аня читала сквозь слёзы. Борщ в трёхлитровой банке… Господи, она и забыла про это! Встретила его тогда случайно у магазина — грязного, пьяного, отчаявшегося. Сердце сжалось. Дома наварила борща — и понесла. Молча.
Не из жалости. Не из расчёта. Просто нельзя было пройти мимо.
А он это запомнил. На всю жизнь.
Я на неё в суд подам
— Вранье всё это! — кричала Ольга в кабинете нотариуса, размахивая письмом. — Подделка! Она сама написала!
— Почерковедческая экспертиза подтвердит подлинность, — спокойно заметил нотариус.
— Да даже если он писал! — не унималась женщина. — Больной был! Алкоголик! Неадекватный!
Её дети сидели рядом, опустив головы. Им было стыдно за мать, но они молчали.
— Ольга Николаевна, — тихо сказала Аня, — может, хватит? Виталий сам решил.
— Сам? — Ольга развернулась к ней. — Да вы его обманули! Воспользовались тем, что он пил! Специально приехали, когда он умирал!
— Я к нему не приезжала.
— Врёте! — голос женщины сорвался на визг. — Соседи видели! Говорят, женщина приходила! Средних лет! Это были вы!
— Я двадцать лет с ним не виделась, — повторила Аня.
— Тогда зачем он вам завещал? Зачем? Мы — родная кровь! Мои дети росли без отца, им квартира нужна! А вы — чужая! Чужая!
Парень — сын Ольги — поднял голову:
— Мам, успокойся. Мы сами виноваты. Дядю забыли, когда он спился.
— Молчи! — рявкнула мать. — Я на неё в суд подам! Завещание оспорю! Докажу, что она его принуждала!
Аня смотрела на эту истерику и думала: а ведь они правда забыли его. Когда он нужен был — отвернулись. А теперь вспомнили. Когда квартира объявилась.
«Ты одна помнила, что я — человек» — эти слова из письма звучали в голове.
Виталий знал, что делал.
И она его не подведёт.
В зале суда стоял запах казённой пыли и чужих нервов
Аня сидела на первом ряду, сжимая в руках потёртую сумочку. Рядом — её адвокат, молодая женщина с усталыми глазами. Напротив — Ольга с детьми и целая команда юристов.
— Дело о признании завещания недействительным, — объявил судья. — Слушается.
Адвокат истцов встал — импозантный мужчина в дорогом костюме:
— Ваша честь! Завещатель находился в болезненном состоянии. Хронический алкоголизм, депрессия. Вот справки из наркодиспансера.
Бумаги шуршали. Судья изучал документы, хмурясь.
— Кроме того, — продолжал адвокат, — ответчица имела возможность оказать на завещателя неправомерное воздействие. Она навещала его в последние месяцы жизни!
— Неправда! — не выдержала Аня. — Я его не навещала!
— Тише в зале! — одёрнул судья. — Есть ли свидетели этих визитов?
Адвокат кивнул:
— Соседка покойного готова дать показания.
В зал вошла пожилая женщина в платке. Села в свидетельское кресло, оглядываясь по сторонам.
— Анна Петровна Сухова, — представилась она. — Жила напротив Виталия Николаевича.
— Расскажите, что вы видели.
— Да приходила к нему женщина, — кивнула свидетельница. — Средних лет. Несколько раз видела. С сумками какими-то.
Сердце Ани ухнуло. Как же так?
— Можете описать эту женщину?
— Ну… тёмные волосы, полненькая такая. В очках.
Ольга торжествующе переглянулась с адвокатом. А Аня сидела, как оглушённая. Кто это мог быть?
— Анна Петровна, — встала адвокат Ани, — а давно вы знали покойного?
— Да года три как соседи.
— И часто к нему кто-то приходил?
Женщина замялась:
— Ну в последнее время редко. Одинокий был.
— А эта дама, которую вы видели, — когда она приходила? В какое время?
— По вечерам больше. После работы, видать.
— И что она делала?
— Еду приносила. Лекарства. Убиралась вроде. Добрая женщина.
Адвокат Ани улыбнулась:
— Анна Петровна, а вы уверены, что это была именно моя подзащитная? Вы же её в лицо не знали?
— Ну нет, конечно. Просто женщина была. Похожая.
Зал зашумел. Ольга побледнела.
— То есть, — продолжила адвокат, — вы не можете утверждать, что к покойному приходила именно Анна Сергеевна Степанова?
— Не могу, — растерянно призналась свидетельница.
А может, это была социальная служба?
После перерыва настроение в зале изменилось. Адвокат Ани вызвала своего свидетеля — молодую женщину в синем костюме.
— Ирина Владимировна Коткова, социальный работник службы помощи пожилым людям.
Аня удивлённо подняла брови. Откуда взялся этот свидетель?
— Расскажите о ваших визитах к Виталию Николаевичу Степанову.
— Я навещала его последние полгода, — сказала социальная работница. — Он был в нашей базе как одинокий пенсионер. Приносила продукты, лекарства, помогала с уборкой.
«Бинго», — подумала Аня. Вот кого видела соседка!
— Как часто вы приходили?
— Два-три раза в неделю. По вечерам, после основной работы.
— И как выглядел завещатель? Был ли он адекватен?
Ирина Владимировна задумалась:
— Виталий Николаевич. Да, он выпивал. Но не был алкоголиком в тяжёлой стадии. Мы беседовали, он рассказывал о жизни. Очень сожалел о прошлом. Особенно — о разводе с первой женой.
— О чём именно сожалел?
— Говорил, что поступил подло. Что жена была хорошая, а он её предал ради молоденькой. А потом эта молоденькая его бросила, когда дела пошли плохо. И что только первая жена проявила к нему человечность, когда ему было совсем худо.
Ольга нервно заёрзала на месте.
— Он был в здравом уме, когда говорил это?
— Абсолютно. Даже письма какие-то писал. Сказал — мемуары пишет. Хочет правду рассказать.
Адвокат истцов вскочил:
— Возражение! Это слухи!
— Отклоняется, — сухо сказал судья. — Продолжайте.
— Виталий Николаевич часто повторял, — добавила свидетельница, — что хочет исправить ошибку. Сделать что-то хорошее для той единственной, кто его не предал.
Зал затих. Даже дети Ольги переглянулись.
— И последний вопрос, — сказала адвокат Ани. — Когда вы видели завещателя в последний раз?
— За неделю до смерти. Он был слаб, но ум ясный. Сказал мне: «Ира, я наконец сделал правильное дело. Совесть чиста».
— Последнее слово предоставляется сторонам, — объявил судья.
Адвокат истцов говорил о кровном родстве, о справедливости, о том, что дети покойного нуждаются в жилье больше, чем бывшая жена.
Решение суда было коротким: «Завещание признать действительным». Ольга вышла из зала, не оглядываясь. Дети пошли за ней — покорно, как всегда.
А Аня стояла в коридоре и не знала, радоваться ей или плакать.
— Поздравляю, — сказала адвокат. — Квартира ваша.
— Спасибо.
— Что планируете с ней делать?
Аня промолчала. Планов не было. Была только усталость и странное чувство — словно что-то важное закончилось.
Квартиру продали через месяц. Покупатели нашлись быстро — старый фонд в Сокольниках ценился. Сумма получилась приличная — на такие деньги можно было безбедно жить лет десять.
Половину Аня перевела в фонд помощи бездомным. Тот самый, где Виталий когда-то получал поддержку. Соцработница Ирина рассказала об этом на суде.
— Зачем? — спросила тётя Клава, узнав о переводе. — Совсем ума лишилась?
— Виталий бы так хотел, — просто ответила Аня.
— Откуда знаешь?
— Знаю.
Соседи опять зашептались. Теперь уже о том, что богатство свалилось на дуру. «Деньги дураков не любят», — говорили за спиной.
Но Ане было всё равно.
С оставшимися деньгами она уехала. Не в Москву — туда не тянуло. В маленький городок под Тулой, где работала её подруга Лена. Та звала давно:
— Приезжай, Анька. У нас библиотека новая открылась. Работника ищут.
Библиотека оказалась светлой, с большими окнами и запахом свежих книг. Аня пришла туда в первый же день и поняла — вот оно. То место, где она нужна.
Работали с детьми. Читали сказки малышам. Помогали школьникам с уроками. Проводили встречи с писателями.
— А вы откуда к нам? — спросила заведующая.
— Из прошлой жизни, — улыбнулась Аня.
Купила маленькую квартирку рядом с библиотекой. Обставила скромно — стол, книжные полки, диван. На подоконнике поставила фикус — в память о Виталии.
Через полгода встретила Ольгу в областном центре. Та шла из банка с документами в руках — видимо, кредит оформляла.
Женщины остановились друг напротив друга.
— Как дела? — спросила Аня.
— Нормально, — сухо ответила Ольга. Потом не выдержала: — Довольна? Добилась своего?
— Я ничего не хотела добиваться.
— Ага. А деньги куда дели? Прожгли уже?
— Часть — в фонд. На остальные живу.
Ольга хмыкнула:
— Дура. Могла бы себе дворец купить. Или квартиру в Москве.
— Не нужен мне дворец.
— Тогда зачем судилась? Отдала бы нам — и всё.
Аня посмотрела на неё внимательно:
— Ольга Николаевна, а вы хоть раз подумали — может, ваш брат и правда хотел сделать мне добро? Просто так. По человечности?
— Не верю в человечность, — отрезала Ольга. — Все думают только о себе.
— Жаль.
Женщины разошлись. Больше не встречались.
Вечерами Аня сидела у окна с книгой. За стеклом шумели липы, где-то играли дети. Спокойно было. Тихо.
Иногда думала о Виталии. Представляла, как он писал то письмо. Как вспоминал банку с борщом. Как решился оставить ей квартиру — единственное, что у него было.
«За то тепло, которое ты мне дала, когда было холодно», — вспоминала его слова.
Может, всё в жизни так и работает? Даже самое маленькое добро — как камешек в воду. Круги расходятся, доходят до берега, возвращаются.
Она не стала богаче, чем была. Но зато — на своём месте.
А это, пожалуй, дороже любого наследства.
