Я купила себе серьги. Небольшие, но изысканные — подарок самой себе на день рождения. За свои деньги, с первой крупной подработки.
На семейном ужине свекровь посмотрела на меня и сказала: — Красивые. Только у нас в родне не принято сначала себя радовать. У нас сначала думают: кому из родных сейчас тяжело. А потом уже — серьги.
Я не ответила. Просто поняла, что в их семье забота измеряется не искренностью, а списком обязательных трат.
Когда мне исполнилось двадцать семь, я решила, что хватит ждать чуда от других. Шесть лет отношений с Витей научили меня: никто не угадает твои желания лучше, чем ты сама.
Мама Вити, Нина Васильевна, всегда смотрела на меня с плохо скрываемым разочарованием. Будто я забрала у неё сына и не выполнила обещания сделать его счастливым. Хотя такого обещания я никогда не давала.
В тот вечер мы собрались у них дома — в просторной трёхкомнатной квартире. Запах жареных котлет, пирог с черносливом и орехами, накрахмаленная скатерть… Всё как обычно. И как обычно, я чувствовала себя чужой.
— Карина, а ты бы лучше Вите что-нибудь купила, — продолжила Нина Васильевна, разливая по чашкам чай. — Он же у тебя без часов ходит, а ты серьги покупаешь.
Витя поднял глаза от тарелки:
— Мам, перестань, пожалуйста. У меня есть часы.
— Есть-то есть, но какие? — не унималась свекровь. — Тебе нужны солидные. Ты же руководитель отдела.
***
Я молча повертела чашку в руках. Наша квартира, взятая в ипотеку три года назад, всё ещё была предметом напряжённых обсуждений. «Зачем брать такую дорогую? Могли бы и поскромнее, попроще». Каждый раз, когда мы приходили в гости, я слышала подобные замечания.
— Ниночка, оставь детей, — вмешался отец Вити, Валентин Сергеевич. — Они сами разберутся.
— Да какие они дети? — фыркнула свекровь. — Тридцать лет скоро Вите. Пора уже и о погашении ипотеки думать, а не деньги на побрякушки тратить.
Я сжала зубы. Наша квартира. НАША. Мы за неё платим сами, каждый месяц отдавая банку почти половину дохода.
— Нина Васильевна, — я старалась говорить спокойно, — мы с Витей сами решаем, на что тратить деньги. Серьги стоили всего десять тысяч, это моя премия за проект в экологическом фонде.
— В экологическом фонде, — передразнила свекровь. — Придумали тоже работу. Деревья сажать любой может, а ты бы лучше…
— Мама! — Витя стукнул вилкой по столу. — Хватит! Карина координирует программы по сохранению редких видов животных, а не просто «деревья сажает». И она имеет право тратить свои деньги как хочет.
Нина Васильевна поджала губы и демонстративно отвернулась.
***
После ужина мы молча ехали домой. Витя вёл машину, изредка поглядывая на меня.
— Прости за маму, — наконец сказал он. — Она просто… ну, из другого поколения.
— Дело не в поколении, — тихо ответила я. — Дело в уважении к чужому выбору.
— Знаешь, — продолжил Витя, — может, она и права в чём-то. Нам нужно экономить. Ипотека, счета…
Я посмотрела на мужа с недоверием:
— Серьёзно? Ты тоже считаешь, что я не должна была покупать себе подарок на день рождения?
— Нет, я… — он запнулся. — Просто нам нужно быть практичнее.
— Практичнее? — я почувствовала, как внутри поднимается волна раздражения. — Шесть лет мы вместе, и ты ни разу не подарил мне ничего, кроме цветов, которые вянут через три дня. Я купила себе серьги за свои деньги, с премии, которую заработала сама. И теперь я должна чувствовать себя виноватой?
Витя резко затормозил перед светофором.
— При чём тут подарки? Я что, должен каждый месяц что-то покупать?
— Нет! Ты не обязан ничего покупать каждый месяц. Я говорю о другом. О том, что твоя мама считает меня транжирой, а ты её поддерживаешь!
— Я никого не поддерживаю! — повысил голос Витя. — Просто нам нужно думать о будущем.
— О каком будущем? — я повернулась к нему. — О том, где я должна сначала спросить у твоей мамы разрешения, прежде чем что-то себе купить?
Остаток пути мы ехали в тишине. Эта тишина, наполненная невысказанными претензиями, была хуже любого крика.
***
Наша квартира встретила нас прохладой и полумраком. Однокомнатная, но светлая, с большими окнами и видом на парк. Мы выбирали её вместе, радуясь каждому квадратному метру, который мог стать нашим. Теперь эти стены словно давили на меня.
Витя сразу ушёл в душ, а я села на подоконник и сняла серьги. Маленькие капельки аметиста в золотой оправе. Ничего особенного, но они мне нравились.
Мой телефон завибрировал — пришло сообщение от Оксаны, моей коллеги.
«Как прошло? Понравились серьги свекрови?»
Я горько усмехнулась и набрала ответ:
«Да, настолько, что она предложила мне их продать и купить Вите часы».
Оксана ответила моментально:
«ОГО! Вот это семейка. Как Витя отреагировал?»
«Как обычно. Сначала защищал меня, потом намекнул, что его мать в чём-то права».
Я отложила телефон и посмотрела в окно. Парк напротив уже опустел, лишь редкие прохожие торопились домой под фонарями.
Витя вышел из ванной, вытирая волосы полотенцем.
— Ты так и будешь дуться? — спросил он.
— Я не дуюсь, — ответила я. — Я думаю.
— О чём?
— О нас. О твоей семье. О том, почему после шести лет отношений твоя мать всё ещё считает меня человеком, который тратит твои деньги, хотя я зарабатываю столько же, сколько и ты.
Витя сел рядом на край кровати.
— Кариш, не преувеличивай. Она просто беспокоится о нас.
— Нет, Вить, — я покачала головой. — Она контролирует нас. И ты это позволяешь.
— Что я позволяю? — его голос стал жёстче. — То, что моя мать даёт советы?
— Советы? — я рассмеялась. — «Твоя жена транжира» — это совет?
— Она такого не говорила!
— Но подразумевала. И ты это знаешь.
Витя встал и начал нервно ходить по комнате.
— Знаешь что, Карина? Может, тебе стоит просто попытаться понять мою семью? Мы всегда жили скромно, экономили. Для моих родителей важно, чтобы у меня — у нас — было будущее. Стабильное, обеспеченное.
— И твоя мать считает, что я угроза этому будущему? Из-за пары серёг?
— Дело не в серьгах! — воскликнул Витя. — Дело в отношении. В том, что ты не пытаешься стать частью семьи.
Я замерла.
— Что?
— Ты всегда держишься особняком. Не участвуешь в семейных традициях. Не спрашиваешь совета, делаешь всё по-своему.
— По-своему? — переспросила я. — Ты имеешь в виду, не так, как хочет твоя мать?
— Карина, прекрати! — Витя повысил голос. — Я устал от этих постоянных претензий к моей семье!
— А я устала быть словно чужой в этой семье! — не сдержалась я. — Шесть лет, Витя! Шесть лет я терплю косые взгляды, замечания, указания! Я хожу на все семейные праздники, слушаю истории про твоё детство, улыбаюсь, когда твоя мать критикует мою стряпню! И после всего этого ты говоришь, что я не пытаюсь стать частью семьи?
Витя смотрел на меня потрясённо, словно впервые увидел. — Я не знал, что ты так чувствуешь, — тихо сказал он.
— Потому что ты никогда не спрашивал, — ответила я и отвернулась к окну.
***
Я проснулась разбитой, с ощущением, будто всю ночь разгружала вагоны. Витя уже ушёл на работу, оставив записку на холодильнике: «Прости за вчерашнее. Поговорим вечером».
Я смяла записку и выбросила в мусорное ведро. Сколько раз мы уже «говорили»? И что изменилось?
На работе я не могла сосредоточиться. Перед глазами стояло лицо Нины Васильевны, её поджатые губы, осуждающий взгляд. «У нас в родне не принято сначала себя радовать». Шесть лет я пыталась соответствовать их представлениям о «правильной невестке», и что получила взамен? Право быть частью семьи, где мои решения постоянно подвергаются сомнению?
В обеденный перерыв позвонила Оксана:
— Ну что, как дела после вчерашнего?
— Паршиво, — честно ответила я. — Мы поругались с Витей.
— Из-за серёг?
— Не только, — я вздохнула. — Витя сказал, что я не пытаюсь влиться в его семью.
— Серьёзно? — возмутилась Оксана. — После всего, что ты терпишь от его матери и родни?
— Именно. Знаешь, я вдруг поняла, что в их семье принято жертвовать своими желаниями ради «общего блага». Только это «общее благо» почему-то всегда совпадает с тем, чего хочет Нина Васильевна.
— И что ты будешь делать?
Я помолчала, глядя в окно на проезжающие машины.
— Не знаю. Наверное, мне нужно решить, готова ли я и дальше играть по их правилам.
***
После работы я решила не ехать домой сразу. Мне нужно было подумать, проветрить голову. Я пошла в небольшой сквер недалеко от офиса и села на скамейку.
Телефон зазвонил — Витя.
— Ты где? — спросил он напряжённым голосом. — Я уже дома, думал, ты тоже будешь.
— Мне нужно было подумать, — ответила я. — Скоро буду.
— Карин, я… — он запнулся. — Я поговорил с мамой сегодня.
Я напряглась: — И что?
— Сказал ей, что она не права насчёт тебя. Что ты имеешь полное право тратить свои деньги как хочешь.
— И как она отреагировала?
— Ну… — он замялся. — Сначала обиделась. Потом сказала, что волнуется за нас. Что у нас ипотека, и нужно быть экономнее.
— Витя, — я устало потёрла лоб, — твоя мать всегда будет «волноваться». Вопрос в том, чью сторону ты выбираешь — мою или её?
— Дело не в выборе сторон, Карина! — в его голосе появилось раздражение. — Мы семья!
— Вот именно, — тихо сказала я. — Мы с тобой должны быть семьёй. Но почему-то твоя мать всегда оказывается между нами.
— Знаешь что, — резко ответил Витя, — приезжай домой. Не хочу это обсуждать по телефону.
Он отключился. А я ещё долго сидела на скамейке, глядя на проходящих мимо людей. У каждого своя жизнь, свои проблемы, свои компромиссы. Почему я должна постоянно доказывать, что достойна быть частью их семьи?
Дома Витя встретил меня с напряжённым лицом. На столе стояли две чашки чая и тарелка с печеньем. Он явно готовился к «серьёзному разговору».
— Садись, — сказал он, указывая на стул напротив. — Нам нужно поговорить.
Я молча села, готовясь к очередному раунду выяснения отношений.
— Я много думал сегодня, — начал Витя. — О нас, о моей семье, о том, что ты сказала вчера.
Я ждала продолжения, не перебивая.
— Знаешь, моя мама всегда учила меня экономить, — продолжил он. — В девяностые было тяжело, денег постоянно не хватало. Папа работал на двух работах, мама подрабатывала шитьём. Они всё отдавали мне — лучшую еду, одежду, образование. И я привык, что так и должно быть. Что семья — это когда жертвуешь своими желаниями ради близких.
— Витя, — мягко сказала я, — помогать близким хорошо, когда это идёт от сердца. А не по принуждению.
— Для моей семьи — значит, — твёрдо ответил он. — И я считаю, что они правы. Сначала нужно встать на ноги, выплатить ипотеку, создать подушку безопасности. А потом уже думать о… развлечениях.
— Серьги — это не развлечение, — я почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна раздражения. — Это моя маленькая радость. Награда себе за тяжёлую работу.
— Ты можешь наградить себя чем-то… более практичным, — он смотрел на меня почти с жалостью. Как на ребёнка, который не понимает очевидных вещей.
И в этот момент я поняла, что мы говорим на разных языках. Для Вити ценность имело только то, что можно посчитать, измерить, положить в банк. Красота, радость, удовольствие — всё это было для него пустой тратой денег.
— Витя, — я медленно подбирала слова, — мне кажется, у нас слишком разные представления о жизни. Ты хочешь экономить на всём, чтобы… что? Чтобы через двадцать лет, когда мы выплатим ипотеку, наконец-то начать жить? А если что-то случится раньше? Если один из нас заболеет? Или потеряет работу? Или… просто устанет жить в режиме постоянной экономии?
— Ты драматизируешь, — он поморщился. — Никто не говорит о двадцати годах. Но сейчас нам нужно быть разумными.
— Разумными, — эхом повторила я. — Знаешь, Витя, я устала быть разумной. Я устала оправдываться за каждую потраченную копейку. Я устала от того, что твоя мать имеет больше влияния на наши отношения, чем я сама.
— Ты всё преувеличиваешь, — он встал и начал нервно ходить по кухне. — Мама просто беспокоится о нас.
— Нет, Витя, — я покачала головой. — Она не беспокоится. Она контролирует. И ты это позволяешь, потому что тебе так проще. Проще согласиться с ней, чем отстаивать наше право жить так, как мы хотим.
— Так, как ты хочешь, — поправил он меня. — Потому что я согласен с мамой. Нам нужно экономить.
Я долго смотрела на него, пытаясь увидеть того Витю, которого когда-то полюбила. Внимательного, заботливого, понимающего. Но перед мной стоял чужой человек, повторяющий заученные с детства фразы о экономии и ответственности.
— Знаешь, — наконец сказала я, — мне кажется, нам нужно подумать, правильно ли мы поступаем, оставаясь вместе. Потому что я не хочу всю жизнь чувствовать себя виноватой за то, что иногда хочу порадовать себя.
— Ты сейчас о чём? — он остановился и уставился на меня. — Ты из-за каких-то серёжек готова всё разрушить?
— Не из-за серёжек, Витя, — я встала. — Из-за того, что ты не уважаешь мои желания. Из-за того, что для тебя мнение твоей матери важнее, чем моё. Из-за того, что ты заставляешь меня чувствовать себя неполноценной из-за того, что я хочу иногда тратить деньги на то, что приносит мне радость.
Я прошла в комнату и начала собирать вещи. Руки дрожали, но решение было принято. Я не могла больше жить в отношениях, где моё мнение ничего не значит.
Витя стоял в дверях, наблюдая, как я складываю одежду в сумку.
— Ты серьёзно? — спросил он наконец. — Ты уходишь?
— Да, — я кивнула, не поднимая глаз. — Мне нужно время подумать. И тебе, мне кажется, тоже.
— О чём думать? — он повысил голос. — О том, что ты готова разрушить шестилетние отношения из-за каких-то побрякушек?
— Видишь? — я горько усмехнулась. — Даже сейчас ты не понимаешь, в чём проблема. Дело не в серьгах, Витя. Дело в уважении к моим желаниям и решениям.
Я взяла сумку и направилась к выходу. Витя пошёл следом.
— И куда ты пойдёшь? — спросил он. И в его голосе звучало не беспокойство. А вызов. Он был уверен, что мне некуда идти. Что я блефую.
— К Оксане, — ответила я, надевая куртку. — Она сказала, что я могу пожить у неё. Пока не найду квартиру.
— Квартиру? — он усмехнулся. — Ты же понимаешь, что половина ипотеки на тебе? Ты не сможешь снимать и платить за эту квартиру одновременно.
— Знаю, — я кивнула. — Поэтому я хочу, чтобы ты выкупил мою долю. Или мы продадим квартиру и разделим то, что останется после погашения кредита.
Витя смотрел на меня с изумлением, словно впервые увидел. Он не верил, что я действительно ухожу, что я всё продумала.
— Ты не можешь просто так уйти, — сказал он наконец. — Нам нужно обсудить…
— Мы уже всё обсудили, Витя, — я открыла дверь. — Ты сделал свой выбор. Теперь я делаю свой.
Я вышла из квартиры, чувствуя странную лёгкость. Впервые за долгое время я принимала решение, не оглядываясь на чужое мнение. Не оправдываясь. Не чувствуя себя виноватой.
***
Три недели я жила у Оксаны. Витя звонил каждый день. Но разговоры были короткими и формальными. В основном о квартире, о документах, о том, как разделить имущество.
Его мать тоже звонила. Один раз, чтобы сказать, что я делаю ошибку. Что Витя хороший муж, что я не найду лучше. Я вежливо выслушала и сказала, что это моё решение.
Спустя месяц я согласилась встретиться с Витей в парке у моей новой крошечной студии на окраине, которую я теперь снимала.
— Привет, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — Ты хорошо выглядишь.
На мне были те самые серьги — символ моего выбора. Символ свободы, которая оказалась такой одинокой.
— Я подписал документы на выкуп твоей доли.
— Спасибо.
— Карин, может, всё-таки вернёшься? Я поговорил с мамой. Серьёзно поговорил.
— А ты? — я посмотрела ему в глаза. — Ты готов измениться?
Витя замялся:
— Понимаешь, я считаю, что в чём-то мама права… Нам нужно думать о будущем…
— Достаточно.
Я молча покачала головой и встала со скамейки, понимая, что ничего не изменилось. Витя продолжал жить чужими представлениями о правильном, так и не научившись ценить настоящее.
Уходя, я дотронулась до аметистовых капель в ушах — моего первого шага к себе настоящей. Может быть, однажды он поймёт, что копить счастье на потом — значит не прожить свою жизнь вообще. Но мне больше не нужно было ждать этого понимания.
