— Как ты могла?! А нам кто теперь картошку с дачи повезёт?
Родня надулась, будто я продала семейную реликвию. Хотя машина была моя. И бензин тоже оплачивала всегда только я.
***
Я глубоко вздохнула, пытаясь собрать мысли. Тётя Рита и дядя Костя сидели за моим кухонным столом с таким видом, будто я как минимум распродала их личные вещи. Мой брат Кирилл молча пил чай, делая вид, что его это не касается, хотя именно он первым позвонил с претензией, когда узнал о продаже моей машины.
— Знаете что? — я поставила чашку на стол. — Эта машина была моей. Я за неё платила, я её обслуживала. Четыре года я возила вас по вашим делам. И ни разу — ни единого раза! — никто не предложил скинуться на бензин или ремонт.
— Ну вот опять начинается, — тётя Рита театрально закатила глаза. — Племянница, ты совсем от рук отбилась. Мы тебе, между прочим, квартиру эту нашли.
— Которую я выкупила по ипотеке и выплачиваю сама, — я сжала кулаки под столом.
Дядя Костя хмыкнул.
— А кто тебе помогал с первым взносом? Забыла?
Я не забыла. Конечно, не забыла. Десять лет назад они одолжили мне деньги на первоначальный взнос. Деньги, которые я вернула с процентами через полгода, продав отцовскую дачу после его ухода. Деньги, о которых мне напоминали при каждом удобном случае, будто я осталась должна на всю жизнь.
— Вы всегда так, — тихо проговорила я. — Превращаете любую помощь в пожизненную кабалу.
Кирилл наконец оторвался от чашки.
— Оля, не драматизируй. Мы просто не понимаем, почему ты не обсудила это с нами. Мы же семья.
— А почему я должна обсуждать продажу своей вещи? — я почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. — Когда ты продавал свой мотоцикл, ты с кем-нибудь советовался?
— Это другое, — отрезал брат.
— Почему другое? — я повысила голос.
— Потому что на моём мотоцикле никто кроме меня не ездил!
— И это моя вина? — я всплеснула руками. — Что я позволяла вам пользоваться моей машиной?
Тётя Рита поджала губы.
— Мы думали, что у нас общие ценности. Семейные. А ты…
— А я что? — мой голос дрогнул.
— Ты всегда была своенравной, — выдала тётя Рита, словно выносила приговор. — В мать пошла.
Эти слова задели за живое. Мама ушла десять лет назад, сразу после папы. Сердце не выдержало. А до этого двадцать лет терпела замечания от своей «семьи», которая считала её недостаточно хорошей для их драгоценного Сергея.
— Вон, — я указала на дверь.
— Что? — опешила тётя Рита.
— Я сказала — ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА, — каждое слово давалось с трудом, но я больше не могла сдерживаться. — И не звоните мне, пока не будете готовы извиниться.
Прошёл месяц. Телефон молчал. Ни звонков, ни сообщений от родственников. Впервые за долгие годы я почувствовала, что живу по своим правилам. Без утренних звонков тёти с просьбой «забросить её в магазин». Без вечерних визитов дяди, который «просто проверить, как ты тут». Без братских нравоучений и внезапных семейных советов на моей кухне.
Я переставила мебель в гостиной, записалась на курсы по повышению квалификации в сфере маркетинга, где работала уже пять лет, и даже начала ходить в бассейн по вторникам и четвергам. Жизнь менялась к лучшему.
А потом в дверь позвонили.
На пороге стояла Соня, моя двоюродная сестра и дочь тёти Риты. Я не видела её около года — она переехала в другой город работать в ветеринарной клинике.
— Привет, — она неловко переминалась с ноги на ногу. — Можно к тебе?
Я впустила её в квартиру. Соня осмотрелась, заметила перестановку, но ничего не сказала. Мы прошли на кухню.
— Будешь чай? — спросила я, доставая чашки.
— Да, спасибо, — она села за стол. — Оля, я слышала, что произошло…
Я напряглась, ожидая очередных обвинений.
— Мама в ярости, — продолжила Соня. — Говорит, что ты неблагодарная и думаешь только о себе.
— И ты пришла сказать мне то же самое? — я поставила чайник.
Соня помолчала, разглядывая свои руки.
— Вообще-то, да, — наконец ответила она. — Я пришла сказать, что ты поступила эгоистично.
Я застыла с чашкой в руке, не веря своим ушам.
— Серьёзно? Ты приехала из другого города, чтобы сказать мне, что я эгоистка из-за того, что продала СВОЮ машину?
— Дело не в машине, Оля, — Соня подняла на меня глаза. — Дело в том, как ты это сделала. Без предупреждения. Зная, что мама рассчитывала на тебя.
Я с грохотом поставила чашку на стол.
— Рассчитывала на меня? Или на мою машину? Это разные вещи, знаешь ли.
— Ты не понимаешь, — Соня покачала головой. — Для неё это предательство.
— А для меня предательство — когда моё имущество считают своим. Когда на меня рассчитывают, не спрашивая, хочу ли я этого. Когда за мой счёт решают свои проблемы, а потом ещё и обижаются.
Соня вздохнула.
— Я понимаю, почему ты злишься. Но мама…
— Не начинай, — я подняла руку. — Я знаю, твоя мама всегда права. Тётя Рита — опора семьи. А я — неблагодарная эгоистка, как и моя мать.
— Я этого не говорила!
— Но подумала, — я скрестила руки на груди. — Соня, скажи честно, ты хоть раз встала на мою сторону? Хоть раз сказала матери, что она не права?
Соня молчала, и этот ответ был красноречивее слов.
— Так я и думала, — я горько усмехнулась. — Легче осудить меня, чем пойти против неё.
— Это нечестно, — тихо произнесла Соня. — Ты знаешь, какая она.
— Именно! Я знаю, какая она. Деспотичная, властная, манипулятивная. А ты ей потакаешь. Все вы.
Я налила себе чай, игнорируя пустую чашку Сони.
— Знаешь, почему я не сказала ей о продаже машины? — я посмотрела на двоюродную сестру. — Потому что знала, что будет скандал. Что она будет давить, обвинять, шантажировать. И я просто… устала. Устала быть для всех вас бесплатным такси с вечно виноватым водителем.
Соня сидела, опустив голову.
— Она просто беспокоится о тебе, — произнесла она совсем тихо.
Я расхохоталась.
— Беспокоится? О чём? О том, что некому будет возить её за продуктами? Или о том, что я начала принимать собственные решения?
— О том, что ты одна, — Соня подняла глаза. — Без семьи. Без поддержки.
— У меня есть семья, — я стиснула зубы. — Или была, пока вы не превратили её в систему повинностей и обязательств. И у меня есть поддержка — моя собственная. Я сама зарабатываю, сама решаю свои проблемы. А вы? Когда в последний раз кто-то из вас интересовался, как я? Не чтобы попросить о чём-то, а просто так?
Соня промолчала.
— Именно, — я кивнула. — Так что не надо мне рассказывать о семье и поддержке. Это улица с односторонним движением. И я всегда была той, кто отдаёт.
В кухне повисла тяжёлая тишина. Чайник вскипел, но я не стала наливать чай Соне. Пусть сама, если хочет.
— Что с твоей старой машиной? — наконец спросила она. — Ты продала её в салон?
— Какая разница? — я пожала плечами.
— Просто интересно.
Я отпила чай, решая, стоит ли говорить. Потом всё же ответила:
— Продала знакомому с работы. Она совсем разваливалась, требовала ремонта. А мне надоело выбрасывать деньги на старьё.
— И что ты купила вместо неё?
— Ничего.
Это была ложь. На вырученные деньги и накопления я купила подержанный электромобиль — компактный, экономичный. Но Соне не обязательно было знать об этом. Пусть думают, что я осталась без машины из вредности.
— Как же ты теперь? — в голосе Сони проскользнуло удивление. — На общественном транспорте?
— А что такого? — я подняла бровь. — Многие так ездят. Зато никто не просит подвезти.
Соня вздохнула.
— Оля, я не хочу с тобой ссориться. Я просто… хотела понять.
— Что именно?
— Почему для тебя так сложно идти на компромиссы. Почему ты всё воспринимаешь в штыки.
Я устало потёрла глаза.
— Потому что это не компромиссы, Соня. Компромисс — это когда обе стороны уступают. А в нашей семье только я должна уступать. Всегда. И меня это достало.
— Ты несправедлива, — покачала головой Соня. — Мама многим жертвовала ради тебя.
— Например?
— Она помогала тебе после того, как не стало твоих родителей. Нашла квартиру, дала денег на первый взнос…
— Которые я вернула с процентами! — я повысила голос. — И за которые расплачиваюсь до сих пор — своим временем, своими нервами, своей независимостью. Знаешь, сколько раз я слышала: «Мы тебе квартиру нашли, а ты…»?
— Она не это имела в виду, — Соня поморщилась.
— А что она имела в виду? Просвети меня.
— Она просто хотела быть нужной, — тихо сказала Соня.
Я фыркнула.
— То есть, я должна была позволять ей командовать моей жизнью, чтобы она чувствовала себя нужной? Серьёзно?
— Ты всё упрощаешь, — Соня покачала головой.
— Нет, это ты всё усложняешь, — я отставила чашку. — Послушай, я ценю, что ты приехала. Правда. Но если ты надеешься, что я извинюсь перед твоей матерью за то, что распорядилась своим имуществом, то зря тратишь время.
Соня долго молчала, потом поднялась.
— Я просто хотела помирить вас, — сказала она тихо. — Мама действительно переживает.
— Пусть переживает, — я пожала плечами. — Может, наконец поймёт, что мир не крутится вокруг неё.
— Ты стала жёсткой, Оля, — Соня посмотрела на меня с грустью. — Раньше ты была другой.
— Раньше я была тряпкой, о которую все вытирали ноги, — я встала. — И знаешь что? Мне нравится быть жёсткой. Мне нравится наконец думать о себе, а не о том, что скажет тётя Рита.
Соня направилась к выходу. У двери обернулась:
— Если передумаешь, позвони маме. Она ждёт.
— Не дождётся, — я закрыла за ней дверь.
***
Три месяца спустя мне позвонил Кирилл. Я не отвечала на звонки родственников, но он был настойчив — шесть пропущенных за час.
— Что тебе нужно? — спросила я, наконец ответив.
— Тётя Рита в больнице, — сказал он без предисловий.
Я почувствовала, как что-то сжалось внутри, но быстро подавила это чувство.
— Мне жаль, — сказала я ровным голосом. — Надеюсь, ей станет лучше.
— Ты придёшь? Она спрашивает о тебе.
Я помолчала, борясь с собой. Часть меня хотела поехать, увидеть её, убедиться, что всё в порядке. Но другая часть, та, что три месяца наслаждалась свободой, сопротивлялась.
— Нет, — наконец ответила я. — Не приду.
— Оля, что с тобой? — в голосе Кирилла звучало неподдельное удивление. — Она же практически вырастила тебя!
— И не упускала случая напомнить об этом, — я вздохнула. — Послушай, я правда желаю ей выздоровления. Но я не приду.
— Она может не выкарабкаться, — в его голосе появились нотки шантажа. — Ты об этом подумала?
— А ты подумал о том, что это эмоциональное манипулирование? — я почувствовала, как закипаю. — Даже сейчас, даже в такой ситуации вы давите на чувство вины!
— Какое манипулирование? — Кирилл почти кричал. — Тёте Рите плохо, а ты рассуждаешь о манипуляциях!
— Только что ты сказал, что она «может не выкарабкаться», — я старалась говорить спокойно. — Это классический приём: заставить человека чувствовать себя виноватым, чтобы он сделал то, что тебе нужно.
— Знаешь что? — в голосе Кирилла звенела ярость. — Если тёти не станет, а ты даже не попрощаешься с ней — это будет на твоей совести.
— Моя совесть чиста, — я сказала это твёрдо, хотя внутри всё дрожало. — И если тётя Рита действительно любит меня, она поймёт.
— Ты не человек, — выплюнул Кирилл. — Ты… я даже слов таких не знаю.
— Найдёшь — позвони, — я сбросила вызов.
***
Потом долго сидела, глядя в стену. Телефон молчал. Я не знала, насколько серьёзно состояние тёти Риты. Возможно, Кирилл преувеличивал. Возможно, нет.
Но я не могла — не хотела — возвращаться в тот замкнутый круг вины, обязательств и манипуляций. Даже если цена — отношения с семьёй.
Тётя Рита выжила. Я узнала об этом от коллеги, чья сестра работала в той же больнице. Послала цветы и открытку — вежливый, формальный жест. Никто не позвонил поблагодарить.
***
Прошло два года. Я получила повышение на работе, купила новую квартиру в другом районе города, начала встречаться с приятным мужчиной с соседнего этажа. Жизнь шла своим чередом — спокойная, размеренная, без драм и конфликтов.
Иногда я натыкалась на фотографии родственников в соцсетях. Соня вышла замуж. Кирилл стал отцом. Тётя Рита отметила шестидесятилетие в ресторане — на фото она выглядела постаревшей, но счастливой, окружённая семьёй.
Семьёй, частью которой я больше не была.
Иногда, особенно в праздники, я думала о том, чтобы позвонить, написать, сделать первый шаг. Но всякий раз что-то останавливало меня — гордость, страх, застарелая обида.
А потом я просто перестала думать об этом. Прошлое осталось в прошлом. У меня была своя жизнь, у них — своя. И, возможно, так было лучше для всех.
В конце концов, не все семейные узлы можно распутать. Некоторые приходится просто разрезать.
Я сделала свой выбор. И несмотря на отсутствие родных за праздничным столом, я ни разу не пожалела о нём. Потому что цена семейных отношений не должна быть слишком высокой.
Никто не имеет права требовать от тебя больше, чем ты готов отдать. Даже если этот кто-то — твоя семья. Особенно если этот кто-то — твоя семья.
